Феликс Фрэнсис - Азартная игра
– Мы торчим здесь уже бог знает сколько времени, – ответила она. – И потом я беспокоюсь о своем коте.
– Вроде бы он не твой.
– Да, не мой, и тем не менее я о нем беспокоюсь. И еще у меня завтра вечером заседание исторического общества, и я не хочу его пропускать.
Не следует путать с «Женским институтом»[18]. Даже Тони Блэр усвоил, в чем разница.
– Ладно, – кивнул я. – Обещаю завтра же отвезти тебя домой.
Она не слишком обрадовалась, но, поскольку такси до дома было ей не по карману, пришлось смириться. Завтра так завтра. Я решил отвезти ее, а уже потом поехать на скачки.
А потом за меня принялась Клаудия.
– Хочу домой, – заявила она, когда я вошел в спальню. Она стояла возле кровати и складывала вещи в чемодан.
– Что, с мамой поговорила?
– Может, и говорила, – ответила она.
Что значит это «может» – я так и не понял.
– Дорогая, – начал я, – на четверг у меня назначена встреча с полицией, там все и выяснится. Можем поехать домой сразу после этого.
– Но почему нельзя было назначить на сегодня или на завтра?
– Потому что до того мне надо кое с кем переговорить, и я увижусь с этими людьми только завтра вечером, на скачках в Челтенхеме.
Она перестала складывать вещи и уселась на кровать.
– Я этого не понимаю. Если человек, пытавшийся тебя убить, теперь мертв, к чему нам прятаться?
– Могут быть и другие, – ответил я. – Не хочу рисковать без необходимости. Ты мне слишком дорога.
Я сел на кровать рядом с Клаудией и обнял ее за плечи.
– Но я здесь страшно скучаю, – жалобно сказала она. – И потом у меня кончились чистые трусики.
Ах, вот она в чем, истинная причина такой спешки.
– Вот что, – сказал я. – Я обещал маме отвезти ее в Вудменкоут завтра. Так почему бы нам всем не пообедать где-нибудь сегодня вечером? А завтра, сразу после ленча, поедем в Вудменкоут вместе с мамой, и ты сможешь остаться у нее или поехать со мной на скачки. Что скажешь?
– Я не хочу на скачки.
– Ладно, как хочешь, – сказал я. – Тогда останешься у мамы.
– Ну хорошо, – протянула она. – А куда поедем сегодня обедать?
– В какое-нибудь тихое милое местечко, где подают хорошую еду.
«И туда, где меня не узнает кто-нибудь из местных».
По рекомендации Джен мы отправились в гостиницу «Медведь» в Хангерфорде, где заказали роскошный обед в пивном баре и бутылку дорогого вина к нему.
– Буду скучать без вас, – сказала Джен, когда нам подали кофе. – Приятно, когда в доме много народа. Приезжайте на Рождество. Обещаете?
Мама с Клаудией обещали, произнесли за это тост, подняв бокалы с бренди. Напиток сделал свое дело, мои дамы успокоились, и я благополучно отвез их, веселых и довольных, назад в Лэмбурн, где они тут же улеглись спать.
– Полицейские там будут? – спросила Клаудия, когда до Вудменкоута оставалось несколько миль.
Тот же вопрос я задавал и себе с того самого момента, как согласился отвезти маму домой.
– А мне плевать, будут или нет, – откликнулась мама с заднего сиденья. – Прямо не терпится поскорее оказаться дома.
– Если будут, – сказал я, – то притворюсь водителем такси, доставившим пассажиров до дома. – С этими словами я порылся в кармане и протянул Клаудии двадцатифунтовую банкноту. – Вот. Расплатишься со мной, и я сразу уеду. Ну, прежде, конечно, помогу выгрузить вещи. А позже позвоню вам, со скачек.
– Но ведь они могут узнать тебя, – заметила Клаудия.
– Придется рискнуть. Может, и не узнают.
Но меня куда больше беспокоило другое. Не хотелось приехать и увидеть, что дом опечатан как место преступления. На крыльце висит лента с надписью «Полиция. Не входить», на всех дверях замки.
Впрочем, беспокоился я напрасно. Приехав, мы не увидели ни лент, ни замков, ни полицейских.
Единственное новшество заключалось в том, что над головами нависал провод, отходил от угла дома и крепился к телеграфному столбу на лужайке – знак поспешной починки телефонного кабеля.
Мама отперла входную дверь ключом, впустила нас.
Все было как прежде. Никаких видимых признаков того, что всего неделю тому назад здесь произошла схватка не на жизнь, а насмерть. Впрочем, каждый из нас не удержался и взглянул на то место у подножия лестницы, где лежал стрелок. Никаких меловых линий, обводящих тело, никаких других признаков того, что здесь был труп. Ничего не говорило о том, что в доме имела место насильственная смерть.
Полиция даже починила кухонное окно, на месте выбитой стеклянной створки красовался кусок фанеры.
– Замечательно, – произнесла мама фальшиво-бодрым тоном, стремясь показать, что все нормально и ее ничего не угнетает. – Кто желает чашечку чая?
– С удовольствием, – ответила Клаудия с плохо скрываемой дрожью в голосе.
Винить их было нельзя. Стоило женщинам оказаться в коттедже, как сразу ожили страшные воспоминания о событиях недельной давности, и никто из нас не ожидал такого эффекта.
– Когда едешь на скачки? – спросила Клаудия.
Я взглянул на часы. Начало четвертого, а первые шесть забегов были назначены на пять тридцать.
– Часа через полтора или около того, – ответил я.
– А во сколько у вас собрание? – спросила маму Клаудия.
– В семь тридцать. Но обычно перед этим я еще захожу к Джоан. И мы идем на собрание вместе.
– Так когда вам надо выходить из дома? – нервно спросила Клаудия.
– Около шести, – ответила мама. – Обычно мы с Джоан выпиваем перед уходом по рюмочке шерри. Вселяет бодрость духа. – И она хихикнула, как школьница.
– А когда заканчивается? – не унималась Клаудия.
– Обычно прихожу домой в десять, самое позднее – в десять тридцать.
– Как-то не хочется торчать одной дома все это время, – сказала Клаудия. – Знаешь, я передумала. Поеду на скачки.
Глава 19
И вот примерно без четверти пять мы с Клаудией подвезли маму до дома Джоан, а затем отправились в Челтенхем на скачки. Моей невесте не хотелось оставаться одной в доме весь вечер, и это несмотря на то, что я обещал завтра с утра отвезти ее домой.
– И с кем же ты должен там повидаться? – спросила Клаудия, когда мы свернули к стоянке у ипподрома.
– С человеком по фамилии Шеннингтон, – ответил я. – Виконт Шеннингтон. Он арендовал частную ложу.
– Вот пижон. – Она скроила смешную гримаску.
«Ложа – это сегодня как нельзя более кстати», – подумал я, вылезая из машины. С утра было так солнечно и почти по-летнему тепло, но к середине дня с запада наползли облака, вскоре превратившиеся в темные тучи, и полил дождь, так донимавший нас всю последнюю неделю. На ипподроме в Челтенхеме не было предусмотрено искусственное освещение, все надежды возлагались на долгие и ясные летние вечера. И я готов был побиться об заклад, что последние забеги в такую ненастную погоду будут проходить в кромешной тьме.
– А кто он такой, этот виконт? – спросила Клаудия, когда мы зашагали ко входу, тесно прижавшись друг к другу и прячась от дождя под ее маленьким дамским зонтиком.
– Владелец лошадей, главный распорядитель семейного трастового фонда Робертсов. Они являются клиентами «Лайал энд Блэк».
– О-о, – протянула она, тотчас теряя интерес к этому человеку. Неужели работа у меня и впрямь такая занудная? – И для чего понадобилось говорить с этим человеком до того, как поедешь в полицию?
Я сознательно не стал рассказывать Клаудии о своих подозрениях касательно проекта с болгарским заводом и жилыми домами. У нее и без того хватало своих проблем.
– Трастовый фонд, – сказал я, – сделал инвестицию в проект, который, как я полагаю, является лишь ширмой для финансовых махинаций. И прежде чем я буду говорить с полицией, мне нужно узнать о нем как можно больше. Должен задать мистеру Шеннингтону несколько вопросов, вот и все.
– А это надолго? – спросила она.
– Он согласился поговорить со мной после скачек.
– О-о, – снова протянула она, на этот раз разочарованным тоном. – Так, значит, нам предстоит торчать здесь до самого конца?
– Боюсь, что да, – ответил я. – Но он пригласил нас в свою ложу, там будут подавать еду и напитки.
Это немного взбодрило Клаудию, она еще больше оживилась, увидев, что ложа, о которой шла речь, представляет собой роскошное помещение в виде застекленной террасы на самом верху трибун и что отсюда открывается прекрасный вид на ипподром.
К тому же там было тепло и сухо.
Мы опоздали совсем ненамного – минут на десять, – но в ложе уже было полно гостей. И ни с одним из них я не был знаком.
Я уже начал думать, что мы попали не туда, как вдруг в ложу вошел Бен Робертс, приветливо раскланиваясь с гостями.
– А, мистер Фокстон! – воскликнул он и устремился прямо ко мне с протянутой для рукопожатия рукой.
– Бен, – ответил я, – рад видеть вас снова. Знакомьтесь, моя невеста Клаудия.
– Очень приятно, – сказал Бен, пожимая ей руку и улыбаясь. – А я Бен Робертс.
