Евгений Зубарев - Я убью тебя, менеджер
– Ваня, пожалуйста, не лишай меня последних радостей жизни, – попросила она и, нагло глядя мне в глаза, подчеркнуто сексуально облизнула свои сочные, чувственные губы.
– Дрянь ты последняя, девка ты распутная, да еще и пьяница горькая, – укоризненно сказал я Марте, и она тут же радостно кивнула, легко соглашаясь с каждым моим ужасным определением.
Я задумчиво посмотрел по сторонам, вспоминая, что в этом городском районе есть недорогого и приличного, но из этого набора вспомнилась мне только круглосуточная пиццерия в двух остановках метро отсюда. Кстати, до дома Марты от той пиццерии – два шага.
– Так и быть, – сказал я строго. – Мы сейчас проедем в одно заведение. Но плачу все равно я. Поэтому пьем мы из расчета пятьсот рублей на все про все. Еще пятьсот я оставляю детям. Понятно?
Марта кивнула в ответ с таким энтузиазмом, что на меня полетело еще несколько комочков грязи. Я цепко взял ее за руку и повел в подземку, бережно прикрывая от кошмарных метрополитеновских дверей и осатанело толкающихся вечерних пассажиров часа пик.
На входе, а особенно на эскалаторе уже было видно, что в сегодняшний темный, холодный ноябрьский вечер все петербуржцы решили воспользоваться именно этой станцией метро, – народу было столько, что, когда эскалатор вынес нас на перрон, я не сразу нашел место, куда можно поставить ногу.
Через минуту плотный и жесткий поток пассажиров внес нас с Мартой в вагон метро и угнездил у дверей с противоположной стороны, где можно было стоять недвижимо, не отвлекаясь на пропускание пробивающихся к выходу пассажиров.
Марту я установил в самом углу вагона, закрыв ее своим телом от пассажиров, а она обняла меня за талию и положила голову мне на плечо.
– Папа, а почему мне дядя место не уступит? – послышался вдруг бодрый детский голосок, и я с любопытством повернул голову назад.
Совсем рядом с нами стояла девчонка лет пяти, держась за папу – молодого человека лет тридцати, при обязательной кожаной барсетке, а также в золоченых очках и аккуратном, даже манерном кашемировом пальто.
– Папа, ну почему же этот дядя не уступает место ребенку? – гневно повторила свой вопрос девчонка, быстро окинув взглядом пассажиров рядом в поисках поддержки.
Вагон настороженно замер, разглядывая коротко стриженного парня, сидящего точно напротив девочки. Парень грыз семечки, деликатно сплевывая себе в руку, а потом непринужденно выбрасывал шкурки куда-то под ноги пассажирам.
– Наверное, этот мужчина не джентльмен! – решительно сказал очкарик, глядя мимо стриженого парня на стенку вагона с рекламным постером какого-то телевизионного боевика. Там симпатичный мачо одним ударом ноги размазывал об асфальт сразу двух противных негодяев.
Пассажиры вокруг, судя по лицам, напряглись в ожидании неминуемой развязки. Мне тоже показалось, что очкарику кранты, – уж больно отмороженным и тупым выглядел рассевшийся на сиденье парень.
– Этот мужчина не джентльмен, – повторил очкарик и закусил губу, переведя взгляд на сиденье перед собой, откуда на его блестящие, идеально вычищенные туфли снова высыпалось немного кожуры от семечек.
– Дядя не джентльмен? А по-моему, этот дядя просто охуел! – отозвалась девочка и тяжело вздохнула, строго глядя в глаза сидящему напротив отморозку.
Парень подавился очередной семечкой и тут же гулко закашлялся, сложившись надвое. Потом он встал, и я увидел, какое у него стало красное лицо.
– Да садись ты уже, коза! Задолбала, понимаешь, тут галдеть! – сказал он девочке расстроенно и пошел толкаться к выходу, пряча глаза от пассажиров.
Вагон в ответ грохнул неожиданным и дружным смехом, и в нем сразу стало как-то свободнее и легче.
Марта с видимым удовольствием досмотрела сценку из-за моего плеча, потом обняла меня покрепче и сказала, мечтательно улыбаясь:
– Какие прикольные бывают девчонки, да?
Я с недоумением таращился на нее, осторожно растягивая губы в вежливой гримасе ответной улыбки.
Дети действительно бывают очень интересными, но при чем тут Марта, хотел бы я знать?
Глава двадцать девятая
Каким образом Татьяна Выхвын раздобыла мой номер мобильного телефона, я так и не понял, но она позвонила мне на мобильный в шесть утра и сказала, взволнованно сопя в микрофон:
– Мы хотим украсть еще несколько депутатов. Не подскажете, какие сейчас самые ценные? Нам говорят, что коммунисты дороже всех, потому что независимые, но как мы можем это проверить?
Я аккуратно сполз на пол с низкой кровати, стараясь не задеть мирно сопящую рядом Катьку. Потом я накинул на плечи один из двух зеленых халатов, валявшихся на полу, и опять, в который уже раз, не угадал – это оказался Катькин халат, который мне ровно по пупок.
Впрочем, разглядывать мои шоколадные гениталии в столь ранний час все равно было некому. Я прошел на кухню, стараясь не хлопать дверьми и не наступать на разный хлам вроде ботинок или радиоуправляемых джипов, разбросанный на пути от спальни до кухни.
– Татьяна, мнэ-э, Николаевна. Еще раз скажите мне, кого вы там собрались украсть? – спросил я уже во весь голос, усевшись голым задом на холодный с ночи стул.
– Да депутата мы хотим украсть, одного или двух, – деловито продолжила Выхвын, попутно бормоча в сторону невидимых мне собеседников какие-то невнятные комментарии.
– А зачем вам депутат? – спросил я, искренне недоумевая.
– Как это зачем? Депутаты очень полезными бывают! – захлопотала в трубке Выхвын. – Вот смотрите, Тотошкина украли, и сразу в прессе кричать стали про обнаглевший криминал. Про наших пропавших деток так не кричали. Поэтому мы тут посоветовались и решили, что, если еще одного депутата украсть, будут уже не только кричать. Наверное, искать тоже начнут. Как вы думаете? – спросила она, сделав осторожную паузу.
– Надеюсь, Тотошкина не вы украли? – спросил я прямо, решив не тратить время на осторожные подходы издалека.
– Не мы, – ответила Выхвын огорченно. – Но если моего сыночка не найдут, я не только депутата, я президента украду, – решительно сказала она, но тут же неожиданно всхлипнула.
Я помолчал немного, а потом, сам от себя не ожидая, начал не ругаться по поводу раннего звонка, а оправдываться перед ней:
– Татьяна Николаевна, я ведь тоже не сижу тут сложа руки. И даже кое-что нашел. Потерпите немного, ладно? Поверьте, все будет хорошо. Я уверен, что скоро ваши дети будут найдены.
Зачем я врал ей, сам не понимаю. Возможно, я просто хотел спать. Но она мне поверила и повесила трубку, сказав лишь на прощание, что верит не в милицию, а только в меня.
Это было напрасно – теперь, вместо того чтобы пойти досыпать, я принялся мучиться совестью.
Я включил чайник и сел за стол, озадаченно почесываясь.
Неожиданно открылась дверь детской, и оттуда вышел, кутаясь в халат, мой старший сын, Антон. Он, сонно моргая, зашел в туалет, но потом, выходя оттуда, пошел не к себе в спальню, а завернул на кухню.
Я налил себе кофе и даже предложил его Тошке, но тот лишь небрежно отмахнулся в ответ, усевшись, впрочем, за кухонный стол ровно напротив меня.
– Ты чего не спишь? – шепотом спросил я, задумчиво разглядывая сына.
– Да вот, чего-то не спится, – ответил Тошка, глядя мне в глаза неожиданно ясными прозрачными очами.
– Говори уже, что случилось, – сказал я ему строго и еле заметно вздохнул, ожидая понятных и давно ожидаемых детских откровений из серии: «Папа, что такое поллюции?»
– Папа, у тебя есть другая женщина, кроме мамы? – вдруг спросил Тошка, и я, мысленно охнув, осел за столом, пряча глаза за кофейником и коробкой мюсли.
Прошло не меньше минуты, и все это время Тошка молча сидел и смотрел на меня, почти не мигая.
– Это ты с чего решил? – пробормотал я, осторожно выбираясь локтями на поверхность лакированного кухонного стола и так же неспешно собираясь с мыслями.
– Да ни с чего. Я так просто спросил, – пробормотал Тошка и пошел к себе в спальню. Мне показалось, что он так и не проснулся.
Некоторое время я тупо смотрел ему вслед, размышляя о том, можно ли назвать Марту «другой женщиной».
И решил, что нельзя. Что там, во-первых, увы, очевидно. А во-вторых, никакая она не «другая» – ни первая, ни вторая, ни третья. Она единственная. По сути, Марта мой первый и единственный в жизни настоящий товарищ. Чудно, конечно, что настоящим товарищем для меня, никогда не испытывавшего недостатка в собутыльниках, приятелях и друзьях, стала женщина, но я не думаю, что это обстоятельство характеризует именно меня. Скорее, это лишняя характеристика уникальности Марты. Я тут ни при чем. Мне просто повезло ее встретить.
Стараясь производить поменьше шума, я отправился совершать утренний моцион. Визиты в туалет и ванную заняли не больше пятнадцати минут, но, когда я вернулся на кухню, там уже хозяйничали дети и ошпаренной кошкой металась по квартире заполошная Катька, у которой по четвергам первым, самым ранним сеансом был назначен солярий, а потом визит к визажисту. Лично я после такого напряженного утреннего графика смог бы добраться только до дивана, а она героически топала на работу в свой постылый магазин, торгующий и поныне неведомым мне, каким-то крайне специфическим, сугубо женским ассортиментом, – нечто дорогое и бессмысленное, но чрезвычайно востребованное и потому актуальное. Короче говоря, неземной там был ассортимент.
