Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
— На каких условиях вы дали Холодовой деньги?
— Можно сказать, на льготных. Я, понимаете, люблю книги. Поэтому попросил, чтобы Саня постепенно возвращала мне долг книгами. Надо сказать, она давно уже расплатилась.
Степнадзе говорил так спокойно и убедительно, как может говорить только человек с незапятнанной совестью. Из всех эмоциональных оттенков в его голосе сквозила лишь нотка назидательности, свойственная очень уверенным в себе пожилым людям, разговаривающим с начинающими жизнь юнцами. Учитывая возрастную разницу Антона и Реваза Давидовича, ничего странного в такой назидательности не было.
Обстоятельно пересказав известную ему часть из запутанных отношений Холодовой и Деменского той поры, когда они жили в Омске и Челябинске, Степнадзе не утаил, что Юрий Павлович звонил из Свердловска и просил купить в Адлере четыре мотка хорошего мохера. При разговоре сказал, что встретит Реваза Давидовича в Новосибирске и расплатится за покупку. Однако вместо Деменского на вокзал пришла Холодова. При ней были черная дамская сумочка и увесистый красный чемодан. Как после узнал Степнадзе, Саня хотела попутно сдать в стирку скопившееся у Юрия Павловича белье, но прачечная оказалась закрытой, и, чтобы не опоздать к адлерскому поезду, Сане пришлось нести чемодан с бельем на вокзал.
— Вот так, понимаете, неожиданно я снова увидел Саню. — Реваз Давидович покосился на микрофон, словно тот по-прежнему смущал его, чуть передохнул. — Передал ей привезенный мохер, получил деньги и помог донести чемодан до квартиры Юры Деменского.
— Значит, вы с Холодовой пришли в квартиру… — начал Антон, но Степнадзе не дал договорить:
— Да, мы пришли в квартиру Юрия Павловича. Саня обрадовалась мохеру, как ребенок. Стала угощение собирать, но вина в доме не оказалось. Пришлось, понимаете, в знак старой дружбы достать из портфеля свою бутылку коньяка. Выпили по рюмочке, поговорили…
— И все?
В карих глазах Степнадзе засветилась лукавинка.
— Понимаю вас, дорогой… Саня красивая женщина, но, как видите, у ценя не озорной возраст.
— Я хотел вас спросить: кто букет гладиолусов в квартиру Деменского принес?
— Цветы я подарил Сане в знак наших дружеских отношений, — без тени смущения ответил Реваз Давидович.
— Что вам известно о последних отношениях Холодовой с Деменским?
Степнадзе задумался.
— Не пойму я их, дорогой. Саня как будто помирилась с Юрой и в то же время жаловалась на него. Какое-то старое письмо нашла, сказала: «Если Деменский опять обманет, сама покончу с жизнью!»
— Разве Юрий Павлович раньше обманывал Холодову?
— Тонкий такой обман, понимаете. Мальчишка у Сани есть от Юры, но Юра не хочет признавать его сыном, алиментов боится.
— Холодова имела ребенка до знакомства с Деменским, — возразил Антон.
Глаза Степнадзе опять лукаво прищурились:
— Кто, кроме самих Юры и Сани, знает, когда они близко познакомились? Знакомство молодых людей — штука тонкая…
Антону показалось, что, заговорив о взаимоотношениях Холодовой с Деменским, Реваз Давидович начал сгущать краски. Во всяком случае, о себе он рассказывал совершенно в иной тональности. И причина появления с Холодовой в квартире Деменского, и оставленная на кухне недопитая бутылка коньяка были преподнесены так, что не давали никаких оснований обвинять Степнадзе в чем-то предосудительном. Необъяснимой оставалась самая серьезная улика — отпечатки рубцеватых пальцев на балконной двери, и Антон внезапно спросил:
— Реваз Давидович, когда вы закрыли балконную дверь в квартире Деменского?
Степнадзе чуть помешкал:
— Я, дорогой, не закрывал дверь… Я открывал ее. Понимаете, выпив коньяка, Саня стала курить сигарету за сигаретой. Чтобы проветриться от табачного дыма, я открыл… Понимаете?..
Антон, не выказывая разочарования, утвердительно кивнул. Ускользнула очень важная нить: если Реваз Давидович оставил отпечатки своих пальцев, действительно открывая дверь, то тот, кто закрывал, мог не прикасаться к ней руками, а прижать, скажем, ногой.
— Отчего Холодова так много курила? — спросил Антон.
— Нервничала Саня. Говорила, безумно любит Юру, как преданная собака, по первому зову к нему бежит, а Юра — ревнивец, мучитель…
Когда Антон предъявил Степнадзе для опознания дамскую сумку и мотки мохера, он, нисколько не колеблясь, опознал их, однако на лице его появилась тревога.
— Саня обвинила меня в спекуляции? — И, не дав ответить, заторопился: — Я взял от Сани сто восемь рублей. Клянусь, ровно столько заплатил своих денег на рынке в Адлере!
— Вы держали сумку Холодовой в руках?
— Конечно! Помогал укладывать мохер. — В голосе Степнадзе опять зазвучала назидательность. — Вас, дорогой, ввели в заблуждение. Как бывший юрист, понимаю: что-то случилось серьезное, и вы подозреваете меня. Но, клянусь, я ни в чем не грешен. Я был в поездке, и сослуживцы подтвердят мое алиби.
— Почему вы так внезапно уехали во внеплановую поездку?
— Понимаете, сентябрь на носу. У меня богатый мичуринский сад — урожай надо собирать. Поехал два раза подряд, чтобы потом полмесяца заниматься урожаем.
— Двое суток назад вы прилетали в Новосибирск? — Нет, дорогой.
— Покажите ваш паспорт.
Реваз Давидович вынул из внутреннего кармана пиджака пухлый бумажник. Развернув его, вытащил новенькую красную книжицу с изображением государственного герба и спокойно протянул Антону:
— Пожалуйста, дорогой.
Глянув на отчетливую крупную фотокарточку, Антон перелистнул несколько страничек и, возвратив документ, достал из стола обтрепанный по углам паспорт старого образца. Раскрыв его, показал Ревазу Давидовичу:
— Как это объяснить?
Степнадзе посмотрел на Антона таким укоризненным взглядом, каким старый добрый педагог смотрит на способного, но не в меру задиристого ученика:
— Это я утерял весной прошлого года.
— Вместе с водительским удостоверением? — почти машинально спросил Антон.
— Совершенно правильно, дорогой. По забывчивости оставил пиджак с документами в собственном саду, на даче в Шелковичихе. Утром хватился — ни пиджака, ни документов. Заявил участковому милиции — бесполезно. Пришлось платить штраф и получать новые документы.
Нависшая было над головой Степнадзе туча, казалось, неопровержимых улик с каждым его ответом превращалась в безобидно парящее облачко. Встретясь со спокойным взглядом лукаво прищуренных карих глаз, Антон решил повернуть разговор по-другому:
— Реваз Давидович, у вас есть недоброжелатели?
Степнадзе развел руками:
— Не могу сообразить, кому перешел дорогу. — Лица Реваза Давидовича нахмурилось. Недолго поколебавшись, он вдруг вытащил из бумажника сложенный телеграфный бланк и протянул Антону. — Вот, дорогой, еще вам одна загадка…
Телеграмма срочной категории была отправлена из Новосибирска в Ростов-на-Дону и адресовалась дежурному железнодорожного вокзала «Для передачи проводнику вагона № 8 поезда № 112 Степнадзе».
«Звонил Гиви зпт очень тяжело болен тчк Просил тебя немедленно прилететь Омск тчк Целую твоя Нина», —
прочитал Антон и вопросительно посмотрел на Реваза Давидовича.
— Это авантюра, — хладнокровно ответил тот. — Когда я прилетел к брату, Гиви был совершенно здоров. Он не звонил моей жене, и Нина не давала этой телеграммы.
— Кто мог ее дать?
— Не представляю.
Антон разложил на столе несколько фотографий.
— Реваз Давидович, охарактеризуйте вот этих людей.
Степнадзе уставился на фотоснимки с такой сосредоточенностью, как будто, играя в карты, держал банк. После долгих раздумий отодвинул в сторону фотографию Деменского:
— О Юре, кроме того, что сказал, ничего не могу добавить.
Антон придвинул фото Овчинникова:
— А об этом?
— Анатолий Николаевич каждый год мне помогает найти мастеров по ремонту квартиры. Понимаете, побелка, покраска и все такое. Общительный, неунывающий человек, но, по-моему, выпивает лишнего. Учился в школе с моим племянником… — Степнадзе указал пальцем в фотоснимок Зарванцева и улыбнулся: — Ну о родном племяннике разве я могу сказать что-то плохое?
— Надеюсь на вашу объективность.
— Понимаю, дорогой. — Лицо Реваза Давидовича сделалось грустным. — Алик — жертва своего характера. Природа наделила его талантом живописца, но совершенно не дала уверенности в своих силах и смелости. После училища он хорошо начинал, но затоптали другие, более пробивные. В искусстве скромностью не удивишь, там отстаивать свои произведения надо. Алику настойчивости не хватает, поэтому он занялся такой работой, которая ему по силам. Пожалуй, все…
Антон придвинул снимок Сипенятина. Степнадзе недоуменно пожал плечами:
