Оса Ларссон - Кровавая жертва Молоху
Здоровье тоже потеряно. Приступы головокружения накатывают все чаще. Он теряет память. Его мучают боли.
Друзей он тоже теряет. Теперь он уже не в состоянии закатывать роскошные ужины – живет без средств у своего брата Сикстена. В письмах этого периода он в основном жалуется на боли, слабость в коленях и то, что доктор запретил ему все, кроме овощей и минеральной воды.
Письма от друзей приходят все реже и отличаются краткостью. Часто это лишь открытки с видами.
Сумерки сгущаются. Но осталось одно дело, которое он должен сделать, – довести до конца, пока не упадет полная тьма.
Ребекка хватает Маркуса за куртку и вытаскивает из дома. Насколько далеко сейчас Майя? Если им повезло, то она, когда посылала сообщение Эрьяну, все еще была на противоположной стороне болота.
Если пойти в сторону болота и бревенчатой дорожки, то они тут же наткнутся на нее, так что туда идти нельзя. Ребекка думает, что можно подняться по лесу вверх по течению, а затем свернуть в сторону дороги. Обойти болото.
Снаружи уже настоящая ночь, но кое-что еще удается разглядеть. На темном ночном небе слишком ярко светит луна. Пятна снега блестят, как лужицы олова. И видно слишком далеко. У них в запасе несколько минут, потом Майя пустится за ними в погоню.
Они с Маркусом продвигаются слишком медленно. Мартинссон идет задом наперед и волочет мальчика за собой, чтобы только уйти как можно дальше от дома. Тащить его тяжело. Ноги дрожат, в голове стучит, как молотом по наковальне.
Шум порога очень выручает ее – в нем тонут звуки ее шагов, треск веток, ломающихся под ногами, ее тяжелое дыхание.
Ребекка избегает снежных пятен, чтобы не оставлять следов. Если ей удастся углубиться в лес, она сможет спрятаться. Послать эсэмэску о помощи.
Она смотрит в сторону тропинки. И там, всего в ста метрах, она видит свет карманного фонарика, мелькающий за деревьями.
Десять шагов волоком, затем передохнуть несколько секунд. Спокойно, спокойно. Десять шагов волоком. Передохнуть. Главное – уйти как можно дальше. Она уже зашла под высокие сосны. Они стоят, черные и разлапистые, отбрасывая в лунном свете длинные тени. Сейчас она уже скрыта ими. А Майя пока идет в сторону дома.
Внезапно из темноты появляется нечто. Страх вонзается Ребекке в диафрагму, но она сдерживает крик. Ей требуется всего полсекунды, чтобы понять, что это.
Вера.
Собака веселой походкой подбегает к ним. Обнюхав Маркуса, она присоединяется к ним, словно это обычная прогулка по лесу.
Господи, она совсем забыла о Вере!
Невозможно спрятать и ребенка, и собаку. Вера даже не умеет лежать по команде.
– Пошла прочь! – хрипло шепчет Мартинссон собаке и отпускает Маркуса одной рукой, чтобы махнуть на Веру.
Вера останавливается. Затем поворачивает голову в сторону домика.
Ребекка ничего не слышит. Но она видит. Свет фонарика, который мечется в разные стороны.
Она тащит Маркуса дальше. Вера следует за ней.
Мартинссон смотрит через плечо, чтобы увидеть, куда она движется. Тащит Маркуса по сухим веткам, между камнями, ища место, где можно спрятаться. Яму, где можно прикрыться ветками и мхом. Елку с большими ветками. Все, что угодно. Хоть что-нибудь!
Она бросает взгляд в сторону домика. Свет фонарика крутится на месте. Потом приближается к ней. Снова вертится на месте. Снова сдвигается на пару шагов в ее сторону.
Проходит пара минут, прежде чем она понимает. Майя обнаружила следы Веры. Вера бежала по снегу. Майя идет по собачьим следам. Ей нужно время, чтобы найти очередное пятно снега со следами, но она продвигается быстрее, чем Ребекка, волочащая за собой Маркуса.
Ребекка смотрит на Веру и с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться.
«Исчезни, глупая собака», – думает она.
Но Вера никуда не исчезает. Она следует за ними. Ступает на мокрый снег. Оставляет следы.
Ребекка опускается на колени рядом с мальчиком. Все силы вдруг кончились. Им не убежать. У них нет шансов на спасение. Можно с таким же успехом лечь и не сопротивляться забытью.
– Прости, – шепчет она ему. – Я не смогу. Ничего не выйдет.
Осторожно вынимает телефон из кармана. Держит его низко, опасаясь, что свет дисплея выдаст их. «Домики у раутас, – пишет она, – опасно берегись майи». Отсылает сообщение Кристеру и Анне-Марии.
Она пытается оторвать серебристый скотч, которым обмотаны ноги и руки ребенка, но лента намертво приклеилась. Скотч вокруг его рта ей удается сдвинуть вниз, так чтобы он мог дышать.
Ребекка напряженно думает. Если она спрячет Маркуса. Прикроет его ветками, а сама пойдет дальше с Верой. В любом случае силы у нее на исходе. Даже неизвестно, сможет ли она снова подняться. Майя легко догонит ее. А потом Вера приведет ее к Маркусу. Она ведь всего лишь глупая дворняжка.
Ничего не выйдет. Ничего не получится. Хотя… есть один способ. Чудовищный способ.
– Иди сюда, – говорит она Вере, оглядываясь в поисках твердого предмета – камня, ветки.
Вот. Палка.
Мартинссон поднимает ее с земли и снова подзывает собаку.
– Сюда, моя дорогая, – говорит она. И Вера подходит.
Мартовским днем 1926 года Щепка возвращается домой с воскресной службы. Франсу Улофу десять лет. Мальчик по-взрослому шагает рядом с ней, держа ее под руку. Юхан Альбин никогда не ходит в церковь, а вот Франс всегда сопровождает ее, хотя, похоже, не может оценить ни хорошей проповеди, ни прекрасной музыки в Армии спасения.
Возможно, ему просто нравится прогуляться потом по Лулео. Когда у них есть время поговорить друг другом обо всем на свете. Или дело в том, что они заходят иногда после службы в кафе «Нурден». Или мальчик просто чувствует, как для нее это важно, делает это из любви к ней.
Когда они приближаются к дому на Лулсундсгатан, у подъезда стоит мужчина. Щепка не сразу узнает его, хотя издалека фигура кажется ей знакомой. Потом она понимает, что это директор Лундбум. Боже, как он изменился! Лицо обрюзгшее, он стоит, опираясь на столб у калитки, как дряхлый старик.
При виде него сердце пускается вскачь. Возможно, она слишком крепко сжала руку Франса, потому что он с удивлением смотрит на нее.
– Что с тобой, мама? – спрашивает он.
Но ответить Щепка не может: они уже подошли к двери, где он стоит.
Яльмар Лундбум делает несколько осторожных шагов вперед. Он опасается, что голова вновь закружится, боится упасть. На кустах рядом с ним сидит целая туча оглушительно чирикающих воробьев.
Он изо всех сил старается оставаться спокойным, но это дается ему непросто при виде ребенка. Мальчик – просто копия своей матери. На голове – копна светлых локонов. Щепка, которая во всем такая основательная, не стала стричь его коротко, и ее можно понять – у него совершенно ангельская внешность.
И еще он похож на самого Яльмара. Особенно глазами – тем, как внешние уголки глаз расположены куда ниже внутренних, что придает его лицу грустное выражение.
– Добрый день! – говорит Яльмар Лундбум, но дальше теряется. Он чуть было не назвал эту женщину Щепкой, но ведь она больше не его домработница, а он вдруг начисто позабыл, как ее настоящее имя.
Щепка сухо здоровается, мальчик кланяется.
– Мальчик мой! – невольно восклицает Яльмар Лундбум. – Я знал твою мать…
Мальчик неуверенно смотрит на Щепку.
– Что дядя имеет в виду? – спрашивает он.
– Ничего он не имеет в виду, – отрезает Щепка и сурово смотрит Лундбуму в глаза. – Да-да, старость, болезни – и, наверное, вокруг вас теперь уже не так вертятся, когда вы перестали быть директором. Я права? И теперь вам понадобилось то, о чем вы столько лет не вспоминали.
Яльмар Лундбум не находит, что ответить. В руках у него большой толстый конверт, и теперь он прижимает его к груди.
– Заявиться сюда! – восклицает Щепка. – После стольких лет!
Она набирает воздуху в легкие. Теперь она наконец все выскажет! Ноги у нее прямые как стрелы – женщина совсем не намерена приседать в книксене.
– А знаете, – продолжает Щепка, – я думала о вас. Как раз сегодня! Пастор рассказывал о Молохе. Языческое божество, которому приносили в жертву детей, чтобы обрести богатство. Я сидела на скамье и размышляла, что есть люди такого сорта. Как вы! Именно, как вы! Вам хотелось славы и блеска. Друзья-художники, утонченные господа и их жены. Но весь этот блеск – он теперь превратился в камни у вас в ладонях. И тут вы начинаете раскаиваться. Потому что она – она по-настоящему любила вас. Но она пусть и была красива, но для вас недостаточно хороша. Не дама из высшего света, как Карин Ларссон.
Яльмар Лундбум мигает, чувствуя себя так, словно его поймали за руку в чужом кармане.
Карин часто навещала его в Кируне. Карл никогда не приезжал с ней. И в какой-то период письма Карин были так исполнены тепла. «Иногда мне кажется, что вы – единственный в мире, кто понимает меня», – написала она ему однажды. Эта фразу он перечитывал снова и снова. Но потом отношения между ней и Карлом улучшились, и теперь она почти не пишет, хотя Карла уже много лет как нет в живых. А когда он как-то раз попенял ей за это, она ответила, что у нее забот полон рот с детьми и внуками.
