Дарья Калинина - Много шума и... ничего
— Ленка, учти, я в милиции все про тебя рассказал.
— Я всегда знала, что ты подлец! — возмутилась женщина, но тут же добавила:
— А впрочем, какое им дело до того, с кем я провожу отпуск? Они же не частное сыскное агентство, да и моему муженьку не придет в голову следить за мной.
— Ты тут с любовником? — ахнул Суреныч. — Как ты могла?!
— Опять ты за старое, — недовольно поморщилась Лена. — И как тебе не надоедает меня упрекать?
Знаешь же, что бесполезно.
Знаю, — вздохнул Суреныч. — Ну прощай, завтра у Леньки увидимся. А у нас еще на сегодня масса дел.
— Слушай, а чего вы меня запереть решили? — крикнула ему вслед Лена. — И что ты там про сына кричал, я что-то не поняла.
— Не обращай внимания, это я пошутил, — отмахнулся Суреныч.
— С юмором у тебя всегда напряг был, — заметила Лена и заковыляла к остановке такси.
— Ты чего ее отпустил? — налетел на друга Лысый.
— Погоди ты, сейчас посмотрим, куда она направится. Может быть, она тут и в самом деле с любовником. Тогда по крайней мере будет понятно, почему соврала нам про гостиницу. Не хотела, чтобы мы к ней наведались. А раз она этого не хотела, то мы сделаем ей это назло;
И приятели, поймав машину, подождали в ней, пока Лена сядет в такси, и тогда поехали за ней. Двигались они в сторону моря. Наконец обе машины достигли курортной зоны и дальше не поехали. Лена вылезла из своей машины и, хромая, направилась к двухэтажному старинному дому, со множеством дверей и балкончиков. Дом утопал в зелени пальм, магнолий и цветущих кустарников и был переоборудован каким-то предприимчивым бизнесменом в отличную частную гостиницу. Об этом сообщала неоновая вывеска на здании.
— Уютное местечко, — заметил Лысый.
— И дорогое, — продолжил Суреныч. — Все эти отдельные входы весьма подозрительны. Никто не знает, что делается у соседей. И зайти рискованно.
Придется ждать здесь.
— Сколько ждать-то? — огорчился Лысый. — Может, она никуда сегодня и не пойдет. Ты видел, как она хромает.
— Может, и не пойдет, а вот любовника вызовет.
— Ей доктор нужен, а не любовник.
— Ты, видать, забыл, какой темперамент был у нашей Ленки, — мечтательно протянул Суреныч. — Ручаюсь, через несколько минут здесь появится и ее любовник.
Он немного ошибся, первый посетитель появился только через сорок минут. Им оказался Фима.
— Не может быть! Глазам своим не верю, ущипни меня! — прошептал Суреныч. — Как она добралась до моего мальчика за какие-то сорок минут?
Фима тем временем уверенно вошел, словно только этим всю жизнь и занимался, в ту же дверь, за которой скрылась Лена.
— Боже мой! — ахнул несчастный отец и кинулся следом.
К сожалению, он немного опоздал. Дверь Лениного номера захлопнулась прямо у него перед носом.
Он занес кулак, чтобы вдребезги разнести логово врага, как вдруг Лысый схватил его за руку.
— Что такое? — недовольно попытался вырваться Суреныч.
— Ты прислушайся, — посоветовал ему Лысый. — Если там кто и умирает, то я тоже бы так не отказался помереть.
Суреныч приник к двери и тут же отскочил от нее как ошпаренный.
— Это не мой мальчик! — проговорил он. — Мой мальчик даже не знает, как обращаться с девушками. Там кто-то еще! Немедленно ломаем дверь, они там развращают его, заставляют смотреть всякие непристойности, которыми занимаются.
— Опомнись! — встряхнул его Лысый. — Ты лучше послушай, что она говорит.
Суреныч прислушался к возгласам, доносившимся из-за двери под ритмичный скрип кровати.
Только с большой натяжкой эти звуки можно было назвать разговором.
— Фима! — стонал женский голос. — Ты мой герой. Я тебя обожаю! Ах, Фима!
Суреныч побледнел и опустился возле двери.
— Как это произошло? Она же ему в матери годится, — пробормотал он.
— В таких тонкостях твой сын не разбирается, а Ленка выглядит лет на тридцать. Если вдуматься, то не такая уж и большая разница.
— Но мы-то знаем, сколько ей на самом деле.
— Наш поезд ушел, теперь время молодых.
— Спасибо, объяснил, — поднимаясь с пола, пробормотал Суреныч. — Пошли отсюда. С ним я позже поговорю.
— Правильно, — обрадовался Лысый. — К тому же факт ее знакомства с твоим сыном вовсе не снимает с нее подозрений.
И приятели уселись в тени пальмы, прихватив по паре пива, чтобы скрасить ожидание. Они выпили это пиво, и два следующих, и еще два, но Фима все не шел. Наконец Лысый немного протрезвел и заметил, что вокруг царила глубокая ночь.
— Сидеть дальше смысла нет, вряд ли она выставит его из номера среди ночи, — сказал он. — Будь я женщиной, то ни за что не отпустил бы от себя такого жеребца.
На всякий случай приятели поднялись на второй этаж и приникли к двери Лениного номера, чтобы проверить, что там делается. Убедившись, что стоны и скрипы не утихают, друзья успокоились за судьбу Фимы и отправились ночевать к Лысому.
* * *В то время как Суреныч и его сын переживали такие волнующие минуты, мы с Андреем и Васей, напротив, наслаждались временным затишьем. Суреныч позвонил своей жене на трубу и сообщил, что с другом не повидался и ночевать останется в городе, может, еще удастся чего-нибудь выяснить. После этого приедет. Но не приехал. Из этого мы заключили, что ему пока не удалось договориться со своим другом-бандитом о нашей ликвидации. В противном случае он бы обязательно заявился, чтобы своими глазами увидеть наш конец. Мамаша Фимы после звонка мужа снова отправилась в город в поисках распродаж, да и сам Фима под вечер куда-то исчез, оставив вместо записки тетрадку с незаконченным сочинением на тему: «Моя первая любовь».
— Интересно, что он мог написать? — задумчиво потянулся к брошенной тетрадке Андрей.
— Не смей! — рявкнул на него Вася. — Это же сокровенное.
— Кто же выкладывает сокровенное в школьных сочинениях, которые может прочитать любой желающий? — удивился Андрей. — Спорим, что он там про Дашку накатал.
— И в самом деле интересно, — оживилась я. — Вася, не будь занудой, дай посмотреть. Все равно завтра твоя мама будет читать.
Под нашим нажимом Вася сдался. И мы все вместе принялись жадно разбирать Фимины каракули, с трудом продираясь сквозь дебри чудовищных ошибок. Казалось, что повествует все это совершенно пьяный человек, да еще с полным ртом каши.
— Здесь нет про меня ни слова, — разочарованно сказала я, добравшись до середины. — Разве что я — это роскошная брюнетка с оливковой кожей и внушительным бюстом. Ничего подобного я раньше за собой не замечала.
— Недаром же говорят, что влюбленные видят предмет своей страсти несколько иначе, чем все остальные. Может, ты Фиме представляешься именно такой, — съехидничал Андрей.
— Видишь, не советовал же читать, только расстроилась, — пожалел меня Вася.
— Стойте, — вдруг поднял палец Андрей. — Представляете, его возлюбленная — военный.
— Что?! — воскликнули мы.
— Ну, служит в армии, — поправился Андрей. — Преподает технику владения боевым оружием. Оказывается, он познакомился с ней еще прошлым летом здесь же, в Сочи. И весь год жил только ради волшебной минуты, когда они снова встретятся под пальмами на берегу моря, где-то в укромном гнездышке.
— Ничего себе, он эту фразу наверняка откуда-то содрал, — поразился Вася.
— Он так пишет про эту встречу, словно это дело решенное. Понятно теперь, зачем он презервативы пачками закупал, — закрывая тетрадку, резюмировал Андрей. — Наверное, она уже приехала, вот он к ней и удрал, пользуясь отсутствием родителей.
— Меня только интересует фраза о том, что его возлюбленная просто кладезь полезных сведений и, если бы не она и еще одна женщина, он бы никогда не нашел дело всей своей жизни?
— Можешь спросить у Фимы, он у нас Просто каким-то подпольным бабником оказался, — ехидно посоветовал мне Андрей и добавил:
— Как думаете, если мы подсунем эту тетрадку Суренычу, то, может, он на время переключится на своего сына и оставит нас в покое? А то еще в конце можно приписать, что эта возлюбленная категорически против Фиминого поступления в институт. Тогда уж Суреныч точно вплотную возьмется за Фиму, будет следить за каждым его шагом и на нас у него просто не останется времени.
— Как-то это подло, — заколебалась я.
— А не подло нас все время преследовать? — заголосил Андрей. — Вот пусть Фима и отдувается, к тому же ему все равно к институту надо готовиться.
— А почерк? — продолжала я колебаться.
— Такие каракули подделать ничего не стоит.
Насажаем побольше ошибок и помарок, Суреныч ничего и не заметит.
И, решительно схватив ручку, Андрей приступил к делу.
— Посмотрите-ка, — предложил он нам через несколько минут.
Мы посмотрели. Последние строчки о том, что Фима отказывался от учения в пользу любви, ничем не отличались от всего остального текста.
