Мила Бояджиева - Круиз "Розовая мечта"
А в потайном отделении портмоне пряталась фотография Юла — крошечный снимок, сделанный для водительских прав. С прилизанными назад волосами, в круглых очках и белой рубашке он смахивал на студента-отличника из хорошей семьи.
Вчера, 28 апреля, Юл пригласил меня в ресторан. На сидении его нового «Аудио» лежала охапка палевых роз — крупных и ароматных, как я люблю.
— Здесь, кажется, полсотни. Ты, дружище, яно преувеличил. — Сказала я, подхватив букет и погрузив в цветы лицо.
— Их всего тридцать. Мы знакомы с тобой пять месяцев. Каждый из них я приравниваю к полугоду — то есть умножаю на шесть, по количеству ничего не значит без показателя качества. — Он потянулся ко мне и мы торжественно поцеловались, зажатые рулем и букетом.
От Юла пахло слабым, изясканным парфюмом. Он окончательно перешел на линзы и стал связывать сзади волосы в «африканскую косичку». Судя по темному костюму и белой рубашке с бабочкой, он собрался отвезти меня в приличный дорогой ресторан, где весь вечер вокруг нас будут щебетать тошнотворно вежливые официанты, а Юл небрежно закажет «Шато-Марго» или шампанское, черную икру и экзотические фрукты — именно то, чем принято ублажать утонченную пресыщенную даму.
— Если хочешь сделать мне подарок, поедем к тебе? Я страшно соскучилась.
— Сегодня заказывает музыку Слава. Я послушный раб капризной богини.
Резко развернув автомобиль, Юл направился к району Мосфильмовской, где недавно поселился в двухкомнатной квартире, оборудованной со скромным шиком. Хорошая техника, минимум мебели, максимум книг и роскошная, несколько претенциозная, ванная комната.
Юл сочинил её для меня, используя туманно-графитовый с золотыми прожилками кафель и матово-черную сантехнику. Когда я разрезала ножницами ленточку — ванна была готова к купанию, благоухая жасмином. И Юл не отстал, пока я не погрузилась в нежную, тающую от моего прикосновения пену. Затем сел рядом и, щелкнув зажигалкой, зажег свечи, которые я только теперь заметила, а также букет белых роз, стоящих в напольной вазе. Погасив свет, он молча обрывал олепестки и бросал их в воду.
— Только заржавевшей бритвы не хватает. — Нехорошо пошутила я, смекнув, что Юл осуществил сочиненную мною тогда по телефону мизансцену. И нсмотря на горячую воду, по моей коже побежали мурашки — на мрачных кафелинах плясали световые блики, а отраженный в зеркальном потолке черный эмалевый овал с моим алебастровым телом напоминал саркофаг.
— Я тогда ещё поклялся, что реализую твою насмешливую подсказку. Но не знал, что все будет совсемпо-другому… Бритва не нужна — нужна ты. Ты это тысячи прекрасных смертей… — Он разделся и поднял меня из воды. Сейчас мы совершим двойное самоубийство.
Наша любовь в ванной оказалась не очень удачной — мешали свечи, кафель и розы. Мокрые и возбужденные, мы перебрались в спальню, где кроме низкой кровати, занимавшей пости все двенадцатиметровое пространство, не было ничего…
Как я наслаждалась новым Юлом, стремительно вылупившимся из кокона подобно прекрасной бабочке. Нищий превратился в принца без всяких усилий, и бросил полученное богатство к моим ногам. Ему нравилось делать мне подарки, кормить дорогими лакомствами. Он дрожал от счастья, усаживая меня впервые в шикарную машину, и устроил сюрприз с новосельем (уже упомянутый эпизод в ванной). Я недоумевала, опасаясь задавать вопросы после того, как Юл дал знать: «Мои дела — это стена, и не пытайся пробить её носом, как Буратино нарисованный очаг». Именно так я поняла нашу полушутливую беседу.
— Чем ты занимаешься у афанасия? Так щедро оплачивают только весьма ответственные услуги.
— Это правда, детка. Я учу «Закон Божий», а потом провожу спецкурс библейской мудрости с наиболее трудными клиентами агентства. Например: дяденька поклоняется золотому тельцу, дяденька не может остановиться, хапая «бабки» и теряя совесть. При этом он жертвует на храм и молит Всевышнего способствовать его обогащению. Я говорю ему: «Не проси у Бога того, что получаешь от дьявола. Богу свойственно делать сердце сокрушенное и смиренное, трезвенное, целомудренное и воздержанное, кающееся и умиленное». То есть Иоанна Златоуста цитирую. Действует беспроигрышно.
— Юл, а если серьезно?
— Я занимаюсь бумажной, архивной работой. То есть компьютерным банком информации. Это работа ответственная.
— Как тебе доверили сразу такое дело? Они сто раз проверят, потом посадят. В архив, разумется.
— Проверяли. Теперь для этого есть специальная метода — тесты, детекторы и т. д. У меня — высший коэффициент надежности! Вещь, между прочим, редкая.
— Но откуда такие деньги? Я бспокоюсь о тебе, Юл. — Все это я вещала, сжавшись на сидении новой машины, стоимость которой в сопоставлении с доходами Юла, приводила меня в содрогание.
— Автомобиль принадлежит фирме. А в остальном мне просто повезло. Наше агентство — акционерное общество, и пайщики получают проценты от доходов. Шефу посчастливилось выиграть большое дело — мне перепали лишь крохи…
Приглядываясь к новому Юлу, я не могла не признать, что молодой человек очень красив и чрезвычайно привлекателен. В оправе материального достатка заиграла драгоценным блеском его врожденная аристократическая легкость, талант распоряжаться этим длостатком с игривой широтой и чуждым показухе вкусом. Редкая смесь деликатности, граничащей с застенчивостью, и уверенность в себе, силы создавали ауру покоряющего обаяния. Он мог быть разным — изысканным и простецким, трогательным малышом и властным господином. Но переходя в ранг хозяев жизни, удачливых лихих любимцев Фортуны, Юл все реже возвращался к прежнему облику бесшабашного бессребренника, романтического парня, поклоняющегося любви.
Мое удивление и радость от чудесного преображения Юла, к которому я была причастна, скоро померкла. Мне стало не хватать дерзкого пылкого малтчика, боготворившего меня, как наивысшую ценность в своей жизхни. Тот нищий гордец, приходящий в ярость от своей несостоятельности, навсегда остался в недрах брошенной убогой квартирки. Я не просто потеряла, я уничтожила его собственными руккми, хотя давным-давно знала, что романтичный влюбленный, как истинный художник, обладающий редким даром, должен быть свободен — от всего житейского, бренного, бытового. От необходимости зарабатывать и считать деньги, конкурировать, преуспевать, завидовать чужому везению.
Рыцарями любви становятся по призванию, отрекаясь от всего, что не связано с её безрассудным полетом. Рванувшись за удачей, Юл стремительно превращался в облагороженную вариацию «делового человека»: сильный, дерзкий, преуспевающий, тщеславный и, увы, почти всегда обремененный какими-то неотложными, супер-важными проблемами. Мы стали видеться редко, вырывая для встреч короткие часы. Вечерами Юл часто бывал занят своим загадочным архивом и нередко пропадал ночами. Тайно набирая его номер, я наталкивалась на автоответчик. Однажды меня вежливо приветствовал женский голос, доложив, что хозяин на службе. Юл объяснил позже, что это была приходящая домработница, стиравшая белье и убиравшая квартиру. Я постаралась поверить.
Он поздравил меня с днем рождения первым, и мы договорились встретиться, причем я, расчитывая на интим, уделила особое внимание белью, а Юл нацепил «бабочку», наметив посещение престижного ресторана. Он легко согласился изменить свой план, но обида на то, как далеко разошлись наши желания, осталась. Юлу хотелось провести вечер на людях, а мне — только вдвоем с ним.
Осторожно открыв двумя ключами кодовый замок стальной двери, он подтолкнул меня в темную прихожую и попросил зажмуриться.
— Понимаешь, я не ждал гостей. Здесь все раскидано. Посиди в ванной, попудри носик, а я пока засуну под шкаф свои носки и женские трусики.
Юл подсмеивался над моей все чаще разгоравшейся ревностью. И, действительно, оказавшись в ванной, я прежде всего обшарила глазами полочки и шкафчики на предмет вещественных доказательств измены — забытой губной помады, волосков на щетке, флакончика женских духов. — Ничего.
— Можешь войти. Надеюсь, ты успела раздеться? — Церемонно взяв меня под руку, Юл распахнул двери комнаты.
— Ой, милый! — Завизжав от восторга, я бросилась к нему на шею.
В центре идеально убранной гостиной красовался стол, накрытый моими любимыми блюдами. А над диваном появился портрет, сделанный фотографом-профессионалом. В полумистическом черно-белом парении линий и бликов угадывалось мое лицо. Лишь глаза — предельно яркие, до очерка каждой ресницы и серебряного свечения радужки, поражали жизнью. Более глубокой и сложной, чем предполагала в себе я сама.
— Знакомься, это Глория.
— Очень красиво. Неужели ты видишь меня такой? Спасибо, Юл. В эту незнакомку нельзя не влюбиться. Боюсь, она будет стоять между нами…
