Валерия Вербинина - Ветреное сердце Femme Fatale
– Полиция расследует смерть вашей сестры, – тихо сказала Амалия. – Мы думаем… то есть полиция думает, что она как-то связана еще с одним убийством, которое произошло в тех местах. Скажите, у вас сохранились письма Натали? Особенно последние. Может быть, в них мы найдем какую-то информацию, которая поможет нам понять, почему она погибла. Надежда, конечно, хрупкая, но… больше у нас ничего нет.
Больная кивнула.
– Я понимаю. И я бы очень хотела помочь. Если вас не затруднит, сударыня… Там, в столе, небольшая шкатулка. Я многие письма уничтожила, когда уезжала из Франции, но не ее. Письма Наташи все там, хотя я не помню… не помню ничего особенного. Но, может быть, вы и впрямь сумеете что-то отыскать?
7
Вновь течет за окном переменчивый пейзаж, деловито постукивают колеса поезда. Амалия листает пожелтевшие странички…
«Ах, если бы ты видела местное общество! Купчики в сапожищах, мелкие чиновники, рассыпчатый доктор Станицын, который всегда разговаривает так игриво, словно ему лет двадцать… Даже не с кем завести приличный роман. И бывшая невеста моего мужа, которая всегда так любезна, которая всегда источает такой яд и которая всегда так плохо одета…»
Не то.
«Теперь буду отправлять почту, минуя местного почтмейстера. По-моему, он любит заглядывать в чужие письма. Представь себе, только я написала тебе о том, что жена градоначальника дурно говорит по-французски, как она стала со мной очень холодно общаться и упомянула что-то о моем образовании. Не обессудь, если я буду отвечать тебе не сразу…»
Не то.
«Ох уж эти мне отшельники! Выговаривал мне сегодня тот старик, Егор Галактионович, за то, что во всякое время года ношу декольте. Я ответила, что не мешаю носить декольте и ему, и попросила оставить меня в покое. Ух, как он свирепствовал, как грозил мне кулаком, когда я уходила! Все же хоть какое-никакое, но развлечение в нашей дыре…»
То или не то? Похоже, все-таки не то.
«Поначалу мне было очень трудно привыкнуть к здешним обитателям. Любить их нельзя – слишком они скучны. Но теперь… Теперь я научилась почти не обращать на них внимания. Мой муж из кожи лезет, чтобы мне угодить, и это так приятно… Как твой граф Н.? Жена еще не освободила его от своего присутствия? Как только вы примете решение пожениться, напиши мне. Обязательно приеду на твою свадьбу…»
Амалия отложила письмо и принялась за следующее. Эту историю она знала уже из писем сестры к Наталье Севастьяновой – жена неведомого графа не пожелала умирать от болезни, которая досаждала ей несколько лет, а напротив, даже пережила мужа, который сломал себе шею на скачках.
«Вчера после лимонадной я хотела завернуть к Марье Никитишне, местной сплетнице, чтобы узнать у нее подробности интрижки поверенного К. с бывшей невестой моего мужа. До нее он встречался с некой Верой О., дочкой брандмейстера, которая слывет скромницей и при том ни в чем себе не отказывает. Но вообрази, как я удивилась, когда, идя к Марье Никитишне, неожиданно встретила на улице своего московского знакомого… Ты его наверняка помнишь – Петелин, художник. Он как-то странно выглядел и, по-моему, не слишком обрадовался, увидев меня… По его словам, он дал себя впутать в какое-то темное дело, но ни о чем не жалеет, потому что ему обещали много денег. Больше Петелин ничего сообщить не пожелал, только загадочно улыбался. По его словам, он был очень удивлен, увидев меня в такой глуши».
Это было самое последнее письмо, которое получила сестра от жены Севастьянова. Амалия несколько раз перечитала его и откинулась на спинку дивана, обитую бархатом.
Художник Петелин из Москвы… Темное дело… Много денег…
Но Амалия устала, и в голову ей упорно лез не таинственный художник, который, возможно, уже несколько лет лежал в безымянной могиле под старой липой, а Петр Иванович Калмин, поверенный. Получается, что у легкомысленной Ольги Пантелеевны был с ним роман? И у Веры Дмитриевны тоже? Однако! Похоже, что наш пострел везде поспел… Амалия досадливо поморщилась и тряхнула головой.
«Перво-наперво – проверить, Петелин ли это?.. – начала она строить планы дальнейших действий. – Узнать его имя-отчество, уточнить, не живет ли он преспокойно в Москве… А вот если художник исчез и не подает вестей, скорее всего, убитый, найденный на мельнице, в самом деле он… Но художник! Кому надо подбивать художника на темное дело и потом убивать его, да еще так жестоко? Даже если он творил что-то незаконное, не знаю… картины подделывал, что ли?..»
Баронесса поймала себя на том, что ей не хватает собеседника, человека, с которым можно было бы обсудить сложившуюся ситуацию. Вот если бы рядом был Антоша, который ловит любое ее слово, как откровение, или беспечный дядя Казимир, или Степан Александрович… Но Степан Александрович остался в Ялте, рядом с женщиной, которая была сестрой его жены. В конце концов ее тоже звали Натали… И она немного походила на его жену.
– Женщина тяжело больна и нуждается в помощи, – взволнованно твердил Севастьянов, бегая из угла в угол. – Моя жена не допустила бы, чтобы я бросил близкого ей человека в беде…
Амалия метнула на него быстрый взгляд.
– Степан Александрович, на данной стадии чахотки прогнозы очень неутешительны… Вы хоть понимаете, что вас ждет?
– Мне все равно, – ответил тот. – Я останусь с ней до конца, и, насколько это зависит от меня, у нее будут лучшие лекарства и лучшие врачи.
Что ж, такова, видимо, его судьба, внезапно поняла Амалия. Он, такой цельный, искренний и прямой человек, просто обязан был встретить кого-то вроде Натали или ее сестры; его удел – приносить себя в жертву, что для него так же просто, как для других, к примеру, совершать предательство. Да, жертвовать собой и ничего не требовать взамен – в его природе. Конечно, он заслуживал кого-то лучше, много лучше, чем сестры Лапины, две особы сомнительного поведения и еще более сомнительной морали, но Амалия прекрасно понимала: приведи она ему тысячу неоспоримых доводов, ей все равно его не переубедить. Для Севастьянова сестра Натали была заменой той женщине, которую он любил и которую не уберег, и теперь он пытался сделать хоть что-то, чтобы искупить свою вину – вину, которой на самом деле не было.
– Вы позаботитесь о Мышке? – спросил Степан Александрович виновато. – Мне больше некому ее оставить. Обещаю, я заберу ее, когда… когда… – Он не стал завершать фразу, но оба и так поняли, что это случится после того, как сестра Натали умрет.
– Хорошо, – просто сказала Амалия, – я позабочусь о вашей кошке.
8
И вновь старый дом в долине, отгороженной речными протоками, вновь скрипят под ногами половицы, и Амалия на ходу стаскивает с рук перчатки.
– Госпожа баронесса, телеграмма!
«ПО ВАШЕМУ ЗАПРОСУ ПОДТВЕРЖДАЮ ПЕТЕЛИН БОГДАН ИВАНОВИЧ НИ ПО ОДНОМУ ИЗ ИЗВЕСТНЫХ АДРЕСОВ НЕ НАЙДЕН О ЕГО ИСЧЕЗНОВЕНИИ НИКТО НЕ СООБЩАЛ РОДСТВЕННИКОВ НЕ ИМЕЕТСЯ…»
Амалия читала ответ на телеграмму, которую она послала с поезда. Ну да, смутно подумала она, какие родственники, если он Богдан… Богдан – обычное имя для незаконнорожденного или подкидыша, а отчество, вероятно, дали по крестному отцу…
«ПРИМЕТЫ ВЫЯСНЕННЫЕ ИЗ РАССПРОСА ЗНАКОМЫХ РОСТУ СРЕДНЕГО ВОЛОСА ТЕМНЫЕ ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ НА ШЕЕ СЛЕВА БОЛЬШАЯ РОДИНКА ГОД РОЖДЕНИЯ 1855 В ПРЕДОСУДИТЕЛЬНЫХ ДЕЛАХ ЗАМЕЧЕН НЕ БЫЛ ПО НАШИМ АРХИВАМ НЕ ПРОХОДИЛ СЕКРЕТАРЬ МАВРИКИЕВ».
– Дмитрий! Я сейчас поужинаю и поеду в земскую больницу. Лошадь не распрягай!
– А я? – встрепенулся Антоша, который едва дождался возвращения хозяйки из Ялты. – Можно я поеду с вами, сударыня?
– Конечно, можно, – кивнула Амалия. – Ты слышал, Дмитрий? Мне надо будет поговорить с врачом… с Головановым.
Однако разговора с земским врачом поначалу не получилось – он был завален работой и наотрез отказался принять богатую барыню, которая его не интересовала. Лишь после обещания Амалии выделить триста рублей на больницу врач смягчился и согласился уделить ей пять минут.
– Меня интересует убитый, которого выловили возле мельницы почти пять лет назад, – сразу приступила к делу наша героиня. – Я хочу знать о нем все, что только можно: рост, возраст, цвет волос… И особые приметы…
Голованов удивился, но все же ответил, что по поводу особых примет сказать что-либо затруднительно, потому что тело находилось не в том состоянии, дабы приметы можно было легко установить. Впрочем, то, в чем он уверен, он готов повторить хоть сейчас. Мужчина, рост обыкновенный, волосы темные… не старый, это точно, потому что седины в волосах не было. Если говорить о возрасте точнее, то Голованов уже выступал на суде, когда то дело разбиралось, и считает, что лет убитому было около двадцати пяти – двадцати семи.
Амалия поблагодарила доктора, сказала, что он ей очень помог, вручила деньги на больницу (чем сильно удивила Голованова, привыкшего, что богачи охотно дают обещания, но куда менее охотно выполняют их) и поехала в Д. Там она попросила Дмитрия отвезти себя к лимонадной немца Шмайхеля и вышла. Антоша, весь горя от любопытства, последовал за ней. Амалия хмуро оглядела близлежащие дома и двинулась вперед.
