Александра Маринина - Благие намерения
– Думаешь, все так?
– Ну а как же! И с Тамарой точно такая же история! Тамара давно уже не нуждается в укреплении собственной репутации, она – величина самодостаточная, к ее услугам обращаются точно такие же богатые, влиятельные и знаменитые люди, как и к доктору Александриди, а что доктор, разве это понимает? Ведь все же очевидно, все происходит на ее глазах, но она упорно ничего не видит, не замечает и продолжает осыпать Тамару благодеяниями. Вишь ты, машину ей обещала подарить! Рокфеллер в юбке. Аэлле нужно, чтобы ее благодарили, чтобы ею восхищались, в глаза заглядывали, она без этого жить не может, это для нее как наркотик. Вот посмотришь, как только кто-нибудь из тех, кого она облагодетельствовала, крепко встает на ноги и становится успешным или счастливым, всю Аэллину любовь к этому человеку как рукой снимает. Он начинает ее раздражать тем, что у него все в порядке и он теперь тоже в своем роде первый и лучший. С этим она мириться не сможет.
– И что будет делать? – с интересом спросил Камень.
– Увидим, – загадочно хмыкнул Змей.
– Да не темни ты! Ты же смотрел? Признавайся, смотрел?
– Вперед я не заглядывал, чтобы тебе удовольствие не портить, но в прошлом покопался маленько, просто ради любопытства, чтобы проверить собственную теорию.
– Проверил?
– Проверил. Помнишь, в дачной компании была девочка Таня, белокурая такая, на скрипке играла и про черную старуху рассказывала?
– Помню.
– Так вот, играла девочка Таня на своей скрипке, играла и доигралась до аспирантуры при консерватории. Папа у нее был при должности, но он умер, когда Тане было семнадцать лет. Она, конечно, девочка талантливая и трудолюбивая, но не до такой степени, чтобы свободно конкурировать с теми, у кого есть связи. Уж не знаю, помнишь ты или нет, может, тебе наш оперенный корреспондент рассказывал, что в СССР в то время главным словом было слово «блат», без блата ничего не получалось, ни колбасы хорошей купить, ни хорошую работу получить. Заканчивает наша Таня аспирантуру, и предлагают ей место в симфоническом оркестре оперного театра где-то на Севере, не то в Красноярске, не то в Ханты-Мансийске. Она, естественно, ехать не хочет, у нее в Москве мама одна остается, а мама после смерти папы стала сильно болеть, и на Север ехать ей никак нельзя – здоровье не позволяет, и одну оставлять страшно. Кинулась наша Таня к Аэлле за помощью, Аэлла тогда еще только-только начинала свою карьеру, собственных связей у нее почти не было, так она к матери обратилась, к Асклепиаде. Та позвонила кому-то, поговорила, и взяли Таню не куда-нибудь, а в оркестр Московского театра оперетты. Уже хорошо, согласись. Тут в аккурат у Аэллы случилась одна из первых суперудачных пациенток, которой она с помощью матушкиных консультаций подбородок починила, и у этой пациентки муж оказался чиновником из Министерства культуры, членом комиссии, которая отбирала молодых музыкантов для участия в международном конкурсе скрипачей. Аэлла подсуетилась, и девушку Таню отобрали на конкурс. Как ехать? В чем ехать? В чем выступать? Ни одного приличного наряда у Тани нет, обувь кошмарная, сумка доисторическая. Догадываешься, кто ее собирал и одевал для поездки за рубеж?
– Догадываюсь, – вздохнул Камень.
– И поехала наша Таня демонстрировать свои музыкальные способности. И завоевала она там второе место. Вернулась в Москву, ее сразу же в ансамбль скрипачей Большого театра пригласили. А что Аэлла сделала?
– Не знаю. А что она сделала?
– А ничего она не сделала, – с нескрываемым торжеством объявил Змей. – Ни-че-го. Даже не позвонила Тане и не поздравила ее с победой. Аэлла вообще перестала ей звонить и как-либо интересоваться ее жизнью. Таня, конечно, сама звонила еще некоторое время, но Аэлла либо просила сказать, что ее нет дома, либо говорила, что в данный момент очень занята, и обещала перезвонить, но не перезванивала. Таня начала ее раздражать своей успешностью. Потом Таня собралась замуж за певца, баритона из Музыкального театра, пригласила Аэллу на свадьбу – та не пришла, причем без всяких объяснений. А потом знаешь, что произошло? Аэлла у кого-то в гостях познакомилась с журналистом, который писал о театре. Журналист был ушлый, любил собирать всяческие сплетни и знал, что жену баритона из Музыкального театра Татьяну в свое время опекала Аэлла Александриди. Вот подкатывается он к Аэлле и говорит, мол, в Музыкальном театре намедни премьера состоялась, мне о ней написать надобно, там одну из главных партий исполняет… – и называет фамилию Татьяниного мужа. Я знаю, что вы с этой семьей знакомы и ее успехи вам небезразличны, так что вы не волнуйтесь, я про этого баритона хорошо напишу, а уж вы не забудьте о моей любезности. А Аэлла ему в ответ: «Я к этой семье не имею никакого отношения, и вы можете с чистой совестью писать все, что думаете. Если баритон вам не понравился – так и напишите, не стесняйтесь. Мое хорошее отношение к вам от этого хуже не станет». Ну, журналист тут же почуял, чем пахнет, и хитренько так спрашивает: «Хуже не станет, а лучше?» Аэлла, не будь дура, тоже все поняла и отвечает: «Очень может быть». И через два дня в газете «Советская культура» вышла критическая статья про премьеру, в которой Татьяниного мужа просто с грязью смешали. Вот такая история.
– Жуть какая, – произнес Камень голосом, полным отвращения. – Неужели Аэлла на такое способна?
– Своими глазами видел, – заверил его Змей. – Так что рядом с ней безопаснее оставаться убогим и несчастным, тогда она хотя бы не навредит. Слушай, я чего хотел спросить-то: помнишь, Родиславу приятель-оперативник говорил, что в Новый год по телевизору какое-то очень хорошее кино будут показывать?
– Ну, – подтвердил Камень.
– Как оно называлось?
– «Ирония судьбы» и что-то еще про мытье в ванной, я запамятовал.
– И что, действительно хорошее кино?
– Да я не знаю, Ворон не рассказывал. Наверное, сам не видел.
– Ох, этот наш романтический колибри! – воскликнул Змей. – Всякую чушь у них там по телевизору смотрит, а новое кино пропустил! Как ты думаешь, долго он будет питаться и спать?
– Думаю, порядочно, он же сколько дней уже без сна и отдыха, притомился, бедняга.
– Тогда я, пожалуй, сползаю кино посмотрю, очень мне любопытно. Когда, говоришь, его показывали?
– Вроде первого января, если я не путаю. Может, второго.
– Ладно, первое и второе рядышком, разберусь. Если интересное кино – перескажу тебе.
– Спасибо. А я, наверное, тоже подремлю пока.
Камень простился с другом и погрузился в думы, которые быстро перешли в глубокий крепкий сон.
* * *Это утро в семье Головиных началось со скандала. Тамара надела новый наряд, который сшила по ее рисункам знакомая портниха. Наряд получился изысканным и элегантным, не похожим ни на одно изделие, висящее в московских универмагах. Наряду с чувством стиля Тамара обладала живым воображением и ничем не ограниченной фантазией истинного художника, что позволяло ей придумывать для себя удивительные по своей необычности и очень идущие ей туалеты. Бабушка Анна Серафимовна в свое время научила обеих внучек шить, но за такой сложный крой, который придумывала Тамара, брались только опытные мастерицы.
– Это что? – с нескрываемым подозрением спросил Николай Дмитриевич. – Опять новое платье? Где взяла?
– У портнихи сшила.
– В ателье?
Можно было бы соврать, чтобы избежать лишних разговоров, но не такова была Тамара Головина. Глядя прямо отцу в глаза, она сказала правду:
– На дому. А какая тебе разница?
– Какая разница? – Судя по голосу, Николай Дмитриевич начал медленно закипать. – Какая разница?! А эта твоя портниха платит налоги за то, что шьет на дому? Она вообще фининспектора когда-нибудь в глаза видела?
– Это не мое дело, – спокойно ответила Тамара.
– Как это – не твое дело? Ты сама поощряешь финансовые нарушения, и эти надомники наживаются, грабят государство благодаря таким беспринципным особам, как ты! Господи, кого я вырастил! Мать! Мать, поди сюда, полюбуйся на нашу дочь, которая идет рука об руку с преступниками! Я всю жизнь положил на то, чтобы избавить нашу страну от правонарушений, а она им потакает и делает все для того, чтобы их стало еще больше! Сними это немедленно и надень то, что купила в советском магазине!
– Не сниму. Я это сшила и в этом пойду на работу. – Тамара, уже полностью одетая, стояла перед зеркалом в прихожей и укладывала расческой волосы.
– Нет, не пойдешь! Это позор – иметь такую дочь! Если я узнаю, что ты тоже, как и эта твоя портниха, делаешь прически вне своего рабочего места, я выгоню тебя из дома! Немедленно переодевайся.
– И не подумаю.
На крик прибежала Зинаида Васильевна, которая, кидая на дочь умоляющие взгляды, принялась успокаивать разгневанного супруга:
– Коля, Коленька, успокойся, тебе нельзя волноваться, у тебя давление…Тома, переоденься, раз папа просит, ну что тебе стоит… Коля, присядь, я накапаю тебе успокоительное… Тома, ну что ты стоишь, сделай, как папа велит, не упрямься, ты же видишь, он разволновался, а ему на работу идти…
