Андрей Быстров - Странники в ночи
Андрей не двигался, пока с ним не столкнулась толстая спешащая тетка в синем спортивном костюме.
- Эй! Стоит тут, рот разинул... Пьяный, что ли?
Повернувшись, Андрей отправился дальше. На углу он оглянулся и снова посмотрел туда, где пропала лимонная бабочка.
4
ЯНВАРЬ 1991 ГОДА
Огонь весело гудел в печке, смолистые дрова потрескивали и стреляли. Вчера снег падал весь день, и сегодня вокруг дачного домика выросли пушистые сугробы, свежие и нетронутые, как в стране Санта Клауса на заграничных рождественских открытках. Не было ни жгучего мороза, ни ветра такая погода держалась с конца декабря и вызывала ностальгические воспоминания о новогодних праздниках детства.
Андрей в толстом сером свитере и джинсах вышел на заснеженную веранду - сложенные у печки дрова кончались, и пора было подумать о возобновлении запаса. Он ловко подхватил топор, с удовольствием ощущая в ладони гладкое дерево рукояти, спустился по трем скрипучим ступенькам. Здесь возле верстака валялись живописной горкой напиленные утром чурбачки, теперь их требовалось расколоть и перетаскать в дом. Эта нехитрая работа доставляла Андрею физическую радость. Он махал топором значительно дольше, чем было необходимо для приготовления ночного резерва дров.
Когда он немного устал - но эта усталость, томное нытье мускулов, тоже была приятна - он отставил топор, зачерпнул полную горсть снега и со смехом растер сильно раскрасневшееся, разгоряченное лицо. Потом он принялся переносить дрова в дом.
Андрей Карелин жил на даче вторую неделю, он приехал сюда сразу после наступления нового года и не намеревался возвращаться в город даже в день своего рождения - пятнадцатого января, когда ему должно было исполниться двадцать девять лет. Мелкие бытовые неудобства с лихвой компенсировались продуктивным творческим уединением и этими снегами вокруг... Да и какие там неудобства. Разве это мешает новой книге - всласть порубить дрова на легком морозце или сбегать на лыжах в поселковый магазин за пару километров? Наоборот, маленький допинг первобытных радостей.
Подбросив дровец в печку, Андрей закрыл заслонку и уселся в старое, очень уютное кресло у некрашеного деревянного стола. Он взял несколько исписанных листов, устроил их на коленях. С карандашом в руке он стал просматривать законченную сегодня утром главу.
Новая книга, "Ученик Нострадамуса", была обещана Свиридову, который не так давно опубликовал "Неоновых Псов" в своем альманахе. Невеликий тираж "Зеркала воображения", распространявшийся лишь в пределах одной области, не позволял надеяться на то, что книга прозвучит, однако Свиридов согласно известному замыслу действовал и в Москве. Крупное столичное издательство готовило выпуск "Неоновых Псов", и прожженные московские редакторы в унисон предвещали большой успех.
Андрей так и не подписал долгосрочного договора со Свиридовым, предпочтя сохранить независимость. Они сошлись на опционе, то есть преимущественном праве издательства "Гамма" приобретать рукописи Андрея для разовой публикации. При этом Андрей владел авторскими правами и был волен в дальнейшем поступать со своими книгами, как ему угодно.
Он сделал всего с десяток незначительных пометок в начале главы, но середину искромсал основательно, а завершающая часть ему теперь совсем не понравилась, и он решил переделать её целиком. Снова накормив жадную печку, Андрей водрузил на неё остывший чайник и перебрался в другую комнату, где стоял его письменный стол (потому он и называл эту комнату кабинетом). Он сдвинул в сторону все блокноты, листы, клочки и обрывки бумаги с набросками и предварительными заметками, расположился за столом, начал быстро писать. Работа постепенно так увлекла его, что даже когда изрядно стемнело, он не отрывался и на секунду, нужную для включения настольной лампы.
В конце концов, разумеется, лампу пришлось-таки включить, но это произошло после того, как Андрей расправился с трудным эпизодом и вдобавок почти перестал различать строчки на бумаге. Он откинулся на спинку стула, вытянул затекшие ноги, закурил "Приму". Сейчас он мог позволить себе сигареты подороже, но не изменил пристрастию к любимой марке.
Чайник совершенно выкипел, чего и следовало ожидать, но Андрей обнаружил это с комичным изумлением, когда вышел из кабинета налить чайку. При помощи мокрой тряпки он убрал чайник на керамическую подставку, а вместо него взгромоздил на печку другой, внушительного размера и доверху полный. Так как после этого он вернулся к работе, второму чайнику могла грозить судьба первого. Спасло второй чайник то, что теперь Андрей неторопливо расставлял акценты в более ясном для него эпизоде.
Около полуночи он подумал, что на сегодня хватит. Все равно нельзя эффективно работать дольше определенного времени - высокое напряжение падает, внимание угасает, необязательные ошибки вызывают раздраженную реакцию, и все тонет в приливе эмоционального негатива.
Спать не хотелось. Несмотря на свежий воздух и физические разминки, Андрей всегда ложился очень поздно, под утро - не в последнюю очередь из-за хронического интеллектуального переутомления. Говоря проще, ему не давали уснуть образы и события книги, продолжающие жить своей жизнью и тогда, когда авторучка отложена и готовые листы собраны в аккуратную стопку.
Чтобы дать глазам отдохнуть, Андрей выключил лампу. Сначала в комнате как будто воцарился полный мрак, но минута за минутой мягкий лунный свет отвоевывал территорию - так это выглядело, хотя на самом деле приспосабливалось зрение. Тени стола и стульев, тумбочки, шкафа, этажерок образовывали причудливые сочетания на полу, бархатно светящемся под лучами луны. Андрей подошел к окну. Синевато-серебристые сугробы под звездным небом, ничего, кроме сугробов... Шапки снега покрыли столбики заборов, летние столы и скамейки на соседних дачах, низкие сарайчики, поленницы, кучи песка, укутанные на зиму кусты роз - снег, снег везде, куда ни посмотри.
Андрей сделал шаг назад, отходя от окна, и что-то остановило его, какое-то трудноуловимое изменение в ровном потоке лунного света. На мгновение этот свет померк, точно между Луной и Землей промчалась гигантская полупрозрачная тень, неведомое порождение мрака, а потом утратил серебристую теплоту, наливаясь холодно-лиловым оттенком. Невольно вспоминались байки о летающих тарелках и прочей чертовщине. Бабушкины сказки, но... Как знать, а вдруг этой лунной полночью Андрей увидит что-то подобное?
Быстрым шагом Андрей вышел из комнаты на веранду. Замеченное им изменение, которое раньше ещё можно было списать на последствия усталости глаз, здесь было очевидным. Льющийся с небес лиловый свет никак не походил на лунный. Мертвенное свечение заливало снега, зажигало в сугробах фиолетовые искры и в то же время странным образом не рассеивало тьму - это был свет, не то свободно уживающийся с темнотой, не то сам её создающий.
- Что такое, - прошептал Андрей, вцепившись в деревянные перила, ограждающие веранду. - Что...
Он услышал звук. Свист ветра, вой метели - а вокруг абсолютный штиль! Эта вьюга не могла даже бушевать где-то вдали, завывания слышались рядом, будто неощутимый ветер сдувал холмики сугробов прямо под верандой, у ног Андрея.
Потом в акустическую картину вьюги ворвался новый звук. Он был коротким, как промельк молнии, но очень отчетливым - возглас на незнакомом Андрею языке, возможно, на немецком. Хотя смысл восклицания остался непонятным, интонация говорила о том, что это ругательство. Причем не просто ругательство, а такое, какое может произнести человек в момент торжества или внезапного озарения - вроде знаменитого "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!"
Далеко впереди, за тремя или четырьмя заборами близлежащих дач, на устилающем какую-то крышу снегу загорелись и тут же погасли прерывистые фиолетовые линии. Как показалось Андрею, они составляли надпись или во всяком случае были похожи на буквы. Случайно или нет, но первая извилистая линия напоминала латинскую букву S, а последняя распадалась на две черты, состыкованные наподобие буквы Т. Однако Андрей видел эти линии слишком недолго... Была ли это надпись (и как она могла появиться?!) или замысловатая игра света и теней?
Но то, что произошло в следующую секунду, наверное не относилось к оптическим или ещё каким-то иллюзиям. Из воздуха, ниоткуда, вылетел маленький, тускло блестящий предмет, словно брошенный чьей-то невидимой рукой. Он со стуком ударился о стену дома и отскочил в снег, покрывающий пол веранды неровным слоем - тоньше у стен, толще у перил.
И с этим сухим, жестким стуком возвратился обыденный мир. Исчез вой метели, как в динамике резко выключенного радиоприемника, и луна светила так, как ей и полагается испокон века.
Андрей поднял голову к луне и неожиданно ощутил себя крошечным и беззащитным. Сверху на него глядел Космос, безглазый, огромный, и что-то неотвратимо враждебное дышало там, за пределами звездной панорамы.
