Рут Ренделл - Никогда не разговаривай с чужими
Чарльз выскочил из автобуса на следующей остановке. Было только шесть сорок. Он сможет добежать до гаража кратчайшим путем через Ростокский мост, а отец, конечно же, дождется его.
Записка была уже с использованием шифра «Людей октября». Код лежал у него в кармане, в последнее время Чарльз не позволял себе выходить из дома, не прихватив его. Что-то Харибда… Ему пришлось подпрыгнуть, чтобы оторвать пакетик от металла. Запихнув пустой пакетик в карман, Чарльз торопливо развернул извлеченную из него бумажку и замер в изумлении. Конечно, он не смог прочитать записку сразу, большая ее часть оставалась непонятной, но первое слово состояло из восьми букв, и он был уверен, что в ключе «Людей октября» это было «Левиафан». Более того, он был почти уверен, что первые два слова читались как «Левиафан — Дракону». Как же такое могло быть? Записка была новой, помещена в тайник не более чем три дня назад, а Манго уже шесть дней на Корфу!
— Ну, и чем же ты занимался весь день? — добродушно спросил отец, когда они сели в «вольво».
Чарльз подумал, что выразить его деятельность можно довольно хорошо единственной фразой.
— Да тем и этим, — ответил он и открыл блокнот с ключом к шифру «Люди октября».
Он начал быстро дешифровать. Обычно в таких поездках они с отцом безмятежно молчали, чего нельзя было сказать о матери, в машине Глория безостановочно болтала. Но сегодня отец нарушил традицию и решился поговорить. Наверное, это была чистая случайность, что отец заговорил об опасностях, грозящих молодым людям и особенно тем, кто выглядит младше своего возраста, о назойливости тех, кого отец считал «больными» взрослыми. Он называл их также «педарастами», неправильно произнося это слово, как с досадой заметил Чарльз. Отец продолжал рассказывать о том, что арестовали какого-то мужчину за изнасилование и убийство ребенка где-то на севере и он был окружен и избит толпой, когда полиция перевозила его из зала суда. Это показывали по телевизору.
— Я думал, что мне следует поговорить с тобою об этом, пока рядом нет мамы и сестры.
Чарльз подумал, что тема беседы оказалась как будто из жизни Сары и его самого. Но он только сказал «Да» и кивнул головой. Дальше смотреть в блокнот было бы невежливо, к тому же он уже расшифровал сообщение. «Левиафан — Дракону. Питер Моран — прекратить наводить справки, снять „хвост“ и наблюдение». Отец заговорил дальше смущенно. Он попытался описать, какие уловки может применять такой мужчина, чтобы завязать знакомство. Чарльз почувствовал непреодолимое желание проделать фокус с пачкой отцовских сигарет «Серебряный обрез», который заключался в том, что, когда он потянулся бы за сигаретой, вместо нее он вытащил бы метров десять пурпурной ленты. Но он понимал, что делать этого не следует.
Они ехали вдоль реки. На другом берегу был виден Нанхаус, и Чарльз подумал, что смог бы определить, где расположена Фен-стрит, и, возможно, вычислить, где крыша дома Питера Морана. При мысли о Питере Моране он почувствовал неприятный холодок страха. Одной из сильных сторон его характера была способность признаться себе, что он чего-то боится, если дело обстояло действительно так, но не показать это другим, скрыть свой испуг под маской загадочности, таинственности. Слушая отца вполуха, он механически отвечал на его вопросы. В голове крутилось расшифрованное сообщение, он повторял его про себя с возрастающим беспокойством.
Помимо того, что Манго не мог написать и отправить сообщение, язык записки был неправильный. Манго никогда бы не использовал такие слова, как «прекратить наводить справки», «снять наблюдение». Он просто написал бы «Отменить проект Питера Морана». Коротко, ясно.
Следовательно, сообщение пришло не от руководителя Лондонского Центра, а от кого-то еще, возможно, от Московского Центра. Код «Людей октября» был сломан, это элементарно мог сделать крот. К тому же этот приказ состряпан агентом, который не знает, что Манго уехал. Возможно, что самой Рози Уайтекер. В конце концов, когда он последний раз ее видел, она находилась не более чем в четверти мили от тайника под эстакадой. Можно было бы просто поздравить себя, что так рано обнаружил обман, если бы все было так просто. Но дело здесь не только в хитрости Востока. Если Московский Центр отменяет приказ Манго, то у него должны быть веские причины для этого. Вероятно, они сами напуганы успешными результатами наблюдения за Питером Мораном. Это они, а не Манго, хотели, чтобы Питера Морана оставили в покое.
— Думаю, я объяснил тебе доходчиво, — Чарльз услышал голос отца, — чтобы ты понял — ни при каких обстоятельствах не позволяй никому, даже молодому и приветливому, оставаться с тобой наедине. И знакомиться с людьми тебе лучше дома или в школе. А где-нибудь — слишком велик риск. В общем, в двух словах, используя всем известный штамп, можно сказать: «Никогда не разговаривай с чужими».
12
Без оскорбления или обиды Фордвич фактически дал понять Джону, что подозревал его в активных действиях, в желании навредить Марку Симмсу, возможно, дать выход злобе. Джон понял не все. Однако, что Марк не виновен в убийстве Черри, но по какой-то причине солгал, — это он понял. Так, может быть, он солгал о ее образе жизни тоже?
В конце концов он пришел на работу, но сосредоточиться не мог. Это было не так страшно, потому что покупателей в Троубридже в августе бывало всегда меньше, чем в какой-нибудь другой месяц. Джон бродил по розарию, срезал засохшие цветы розовой Венди Кассонс и ярко-красной Тройки и неожиданно почувствовал облегчение.
Небо над его головой светлело, руки заполняли лепестки отцветших роз. Он смотрел на рассеивающиеся тучи и чувствовал, как напряжение и стресс последних дней слабеют. Прошлое не было больше таким беспросветным. События последних дней тоже казались менее мучительными и непостижимыми. И главное, он не совершил непростительного преступления. Ему уже не верилось, что он намеревался учинить какой-нибудь акт насилия, возможно, даже хуже, против любовника Дженифер.
В магазине Гэвин беседовал с пожилой парой и их внучкой. Джон припомнил, что видел их в Троубридже раньше два или три раза. Они попросили показать скворца поближе, и Гэвин неохотно снял птичью клетку с полки. Скворец послушно повторял все вновь выученные фразы, получая от Гэвина в награду кусочки шоколадного батончика «Марс».
Был четверг, и они закрывались в час. Гэвин, уже не спрашивая разрешения, уходил неизменно вместе с Гераклом. По пути домой Джон обдумывал слова, сказанные ему Дженифер при последней их встрече. Она его ненавидит и никогда не простит, что он рассказал ей о Питере Моране. Разве он был не прав, открыв ей на это глаза? Вероятно, да, потому что действовал из дурных побуждений. И, может быть, он вообразил все сам? Что Питер Моран убил кого-то, что вернулся к своим старым пристрастиям? Возможно, он так подумал из-за репортажей по телевидению о ланкаширском насильнике и убийце детей?
Придя домой, не позаботившись о ланче, Джон сел писать письмо Дженифер. Он начал словами: «Дорогая Дженифер!..» То, что между ними произошло, как бы далеко они ни разошлись, каких бы других партнеров она ни нашла, это не имеет значения, и он всегда будет обращаться к ней только так.
Дорогая Дженифер!
Если ты все еще хочешь развестись со мной через два года, которые мы не будем вместе, я соглашусь. Я сделаю все, что ты хочешь. Я не могу вынести твою ненависть ко мне и скажу тебе честно, я говорю так, чтобы ты не ненавидела меня. Я согласен отдать что угодно, лишь бы заставить тебя полюбить меня, только назови что.
Говорить что-то о Питере я больше не собираюсь. Люди меняются, и ты изменила меня, надеюсь, ты это понимаешь. Наверное, ты изменила и Питера тоже. Но я хочу сказать, что, несмотря ни на что, я люблю тебя. Вот это ничто не изменит. Если ты передумаешь разводиться, возвращайся ко мне. Я всегда буду ждать твоего возвращения.
Слишком часто слова «меняется», «изменила», ну и пусть! Неважно! Он написал, как чувствовал. Выступили слезы, и Джон ощущал их горячий след на щеках. «Наверное, это от жалости к себе», — подумал Джон и зло стер их. Он старался заглушить боль воспоминаниями, но начал вспоминать, как они занимались любовью, как она была нежна, как они постепенно вместе учились искусству познания друг друга и достигали высшего наслаждения. Не помогло. Ему хотелось просить, умолять ее, чтобы она вновь доверяла ему, сказать, что у него нет никаких к ней претензий. Только чтобы она хотя бы на время почувствовала любовь и желание. Но он побоялся, что, если попросит ее об этом, она никогда не ответит на письмо. Он подписал «Всегда твой любящий Джон» и закончил письмо.
Колин и его мать собирались заехать к нему около четырех, предупредив по телефону во время одной из автопрогулок Они ездили на неделю в Озерный край, но им не повезло с погодой. Дожди шли не переставая. Джон устроил себе еще один «обед пахаря», а затем вышел отправить письмо.
