Валерий Еремеев - Опасная охота
— А в вас сколько процентов?
— Процентов? Каких процентов? — не понимает он.
— Ну этого самого, дерьма.
— Шутить изволишь. Я бы, на твоем месте, о чем-нибудь вечном призадумался. Самое время.
— Еще успею… Странно. Я думал, что вы занимаетесь промышленным шпионажем.
— Ты не правильно думал. Воровать и продавать секреты из страны — это не для меня. Не тот размах. Пошло. Нет, у меня другая сфера, я не обворовываю свою страну, а, наоборот, даже помогаю ей избавлять от всяческих свиней и мерзавцев. Это и прибыльно и благородно. Да и интересней намного. Там — чертежи, цифры, формулы, в которых ни черта не смыслишь, а тут люди. Живые, порочные люди. А это всегда интересно. Дело в том, что специфика торговли компроматом, в отличие от того, что ты назвал промышленным шпионажем, заключается в том, что компромат зачастую нельзя использовать, когда тебе заблагорассудиться. Он хорош только в определенное время и при определенных обстоятельствах. Что-то можно сразу пустить в дело, а что-то нужно выдерживать годами, как хорошее вино, чтобы достичь нужного результата и нужной стоимости.
— Значит вы говновоз?
— Я ассенизатор, вот правильное название. А разве вы в своем детективном агентстве не занимаетесь тем же самым? Разве вы не ворошите грязное белье?
— Что ж, вы правы, только мы в отличие от вас, стараемся, чтобы зло было наказано. Вы же просто продаете компромат на одну мразь другой мрази. Не спорю — прибыльно. Но где же тут, как вы говорите, ассенизация?
— Что поделаешь, — вздыхает он, — в каждом деле есть свои издержки.
— Коцик упоминал ЦРУ?
— Чушь! Не знаю, что он там плел, но к ЦРУ я никакого отношения не имею. У него после несчастного случая, наверное, совсем мозги набекрень встали. Вот он и нес неизвестно что. А работаю я сам на себя и продаю информацию тому, кто больше заплатит, вне зависимости от моих симпатий. Я думаю, что ты поймешь меня правильно. Разве ты сам не собирался сделать тоже самое со мной? Разве ты не получил информацию, которую затем пытался загнать мне за пол лимона баксов?
— Что же там такого ценного в той кассете?
— Там заснята очень поучительная беседа депутата Федорова со своим помощником Бедновым, которая проходила в офисе «Чезаре». Федоров часто заглядывал на фабрику. Вот Коцик и решил установить камеру и постарался, чтобы запись получилась удачной. Дело в том, что вся деятельность по производству медикаментов являлась лишь прикрытием для того, чтобы эти фармацевты штамповали там наркоту с такой скоростью, как издают календарики во время предвыборной кампании.
— А сам Коцик знал об этом?
— Он не мог не знать. Юра Коцик — интересный человек. Он в чем-то похож на меня. Для него тоже больше важен сам процесс достижения цели, ее поиск, а не она сама. Сначала при помощи денег иностранных акционеров он поднял вполне легальное предприятие, которое сумело удачно захватить свою нишу на рынке. Казалось бы, что еще надо? Но когда система была отлажена, Коцику стало скучно. Ему захотелось чего-то этакого, острого, запретного. Он принадлежит к разряду тех людей, которые постоянно выискиваю приключении на свою голову и, как правило, не умирают своей смертью. Федоров неплохо разбирается в людях. Когда намекнул о своем намерение наладить на предприятии выпуск наркотиков, он знал, что Коцик согласится. Уверен, что он не долго колебался и неплохо поимел от этого всего. Нет, в самом процессе, он, конечно же, участия не принимал, этим занимались другие. Он продолжал руководить легальной стороной дела, а на наркоту просто закрывал глаза. Но потом случилось так, что он понял, что все это слишком далеко зашло и что рано или поздно придется платить. Тогда он решил бросить карты и выйти из игры, но перед этим приготовив своему пахану хорошую подлянку.
— Зачем?
— Не знаю, может совесть замучила, а может… Он ведь кассету не собирался мне даром отдавать. Там ведь достаточно материала, чтобы стереть Федорова с лица земли и забыть о нем. Люди, которые только и ждут, и которым он закрывает дорогу, оценят ее на вес золота… Но еще дороже ее оценит сам Федоров.
— Почему вы сказали, что цена на компромат может упасть?
— Случился неприятный для Федорова сюрприз — лабораторию накрыли спецслужбы. Этот случай бросает тень на репутацию Федорова и ценность компромата падает, но ничего: немного времени и все встанет на свои места. Федоров все равно выкрутится. Никто, кроме Беднова и Коцика не знали о его роли в организации. Коцик мертв, Беднов тоже. Так что Федоров выплывет, даже и на этом попытается сыграть, вот, мол, ничем враги его не брезгуют: делали ширяево под самым его носом. Он это умеет, как и покушения сам на себя устраивать. И вот когда шум затихнет, появится эта кассетка.
— Зачем вам все это? — удивляюсь я. — С такими организаторскими способностями, вы вполне можете зарабатывать приличные деньги менее сомнительным способом.
Он качает головой и произносит:
— Так ты ничего и не понял. Деньги не главное.
— А что же?
— Главное ощущение власти. Пусть те, кто каждый день светятся в газетных статьях и по телевидению думают, что они хозяева. Я ничего не имею против этой их иллюзии. Потому что знаю, когда мираж рассеется, они увидят, что стоят на краю обрыва с петлей на шее, а конец веревки находиться в моих руках, и только от меня будет зависеть, захочу я дернуть за эту самую веревку или нет.
Я слушаю, а сам думаю о том, что очень скоро ему представиться случай опробовать на личной шкуре его собственные методы. Лишь бы только мы нигде не сваляли дурака. Интересно, что будет чувствовать он сам, когда обнаружит веревку и на свой шее?
— Я вовсе не говорю, — продолжает Мультян, — что могу все. Я стою еще только на самой первой ступеньке своей карьеры, но у меня большие планы на будущее.
Не знаю, о каком будущем он говорит, но лично я представляю его будущее на тюремной параше и то лишь при самом лучшем для него раскладе.
— Мне кажется, что у тебя просто крыша съехала, — комментирую я все услышанное. — Наверное оттого, что в детстве ты слишком часто смотрел фильмы про Фантомаса. Я бы посоветовал тебя побрить наголо голову и выщипать брови. Так ты больше будешь на него похожий.
Он хочет рассердиться, но все-таки сдерживается:
— В другое время я бы сказал «поживем увидим», но теперь, учитывая ту ситуацию, в которой ты находишься, эта поговорка не к месту. Ладно, тухни пока здесь. И моли бога, чтобы на кассете оказалось то, что мне нужно. Идем, Остап.
Еще целый час проходит в гнетущем ожидании. Когда я уже совсем потерял счет времени, сверху до меня доноситься звук, как будто бы лопнула плохо простерилизованная банка с маринованными огурцами. Я соображаю, что там, наверное, что-то взорвалось и с нетерпением жду продолжения. Ждать приходится недолго. Улавливаю в коридоре шорох и редкий топот чьих-то нетвердых шагов, какой бывает, когда человек, возвращающийся домой, нализался до первобытного состояния.
Несмотря на то, что я прикован к стене, одна рука моя совершенно свободна. Я подцепляю ногой табуретку, подтаскиваю ее к себе и поудобней беру ее за ножку, чтобы в случае чего запустить в голову пришедшему.
Стонет засов и в дверном проеме нарисовывается фигура Мультяна. Волосы его взъерошены, лицо испачкано копотью, губа разбита, взгляд злобный и перепуганный.
— Вы пришли спросить меня, в каком ухе у вас звенит, Анатолий Адольфович? А желание вы загадали?
Мультян издает матерное ругательство, вынимает из-за пояса ствол, тот самый, который он забрал у Калачева, и наводит его на меня.
— Что ж, если вы уже успели загадать желание, — продолжаю я, словно ничего не случилось, — я вам охотно отвечу: звенит у вас в обоих ушах сразу.
Вместо ответа он нажимает на курок. Щелчок. Озадаченный, он еще раз передергивает затвор и повторяет попытку. Еще щелчок. Это и не удивительно, потому что пока его кореш Абрам валялся на полу в квартире Ольги Коцик, я сделал его «Вальтер» непригодным для стрельбы.
— А вот фигушки, — говорю я ему. — Можешь засунуть свой самопал себе в одно место, куда именно, я думаю, ты сам догадаешься. Не везет вам сегодня с желаниями. Наверное, я ошибся.
Снаружи отчетливо слышится топот бегущих ног. Я подумываю не швырнуть ли в Мультяна табуретом, как и собирался вначале, на тот случай, что у него с собой припасено другое оружие, но принять решение не успеваю, его лупят по затылку, он роняет «Вальтер» и пикирует прямо к моим ногам, словно хочет поцеловать мне ботинки. С превеликим наслаждением я с силой припечатываю правую подошву к его пухлой шайбе, отчего он снова приходит в движение и устремляется в обратном направлении, опять к дверям.
В коморке появляются по одному: неизвестный мне боец группы захвата, Саша Жулин и Павел Царегорцев.
