Вера Русанова - Туманный берег
- Не нужно её ненавидеть. А если вы хотите "ближе к делу", пусть будет "ближе к делу"... Девочка умерла, ведь так?
Она вздрогнула, вспомнив о тех семидесяти двух часах, которых малышка провела в барокамере, но быстро убедила себя в том, что Райдер не может ни о чем знать.
- Да. И вам это известно не хуже, чем мне.
- Но теоретически она могла выжить?
- Да.., - она почувствовала, как язык прилипает к небу.
- Это все, что я хотел знать... А теперь я хочу предложить вам деньги. Большие деньги за то, что вы скажете моей жене о том, что её дочь осталась в живых.
- Что-что? Я, кажется, не расслышала...
- Вы все расслышали, не нужно играть! У вас в стране множество детских домов, миллионы отказных детей. Неужели с вашими связями, с вашими знакомствами в медицинском мире нельзя найти полуторагодовалую сироту, которая будет только счастлива обрести родителей? Я просто хочу, чтобы Олеся знала: это её дочь, её и того, русского, мужчины.
- То есть, если я правильно поняла, вы хотите купить ребенка?
- Да, - проронил он просто. И она не нашлась, что сказать в ответ.
- ... Да, я хочу купить ребенка. Но это должно выглядеть так, будто вы вдруг решили подзаработать денег и поэтому во всем сознались. Или же вас начала мучить совесть. Главное, дочь Олеси выжила и сейчас находится в одном из детских домов!
- Но почему не обычное усыновление? Почему вам не взять какого-нибудь английского малыша?
- Потому что она должна знать, что девочка жива, детоубийства не было, и никто ни в чем не виноват. А ещё Олесе, возможно, будет легче при мысли...
Тим не договорил, но Алла и так поняла все. "Олесе будет легче при мысли о том, что она растит не чужого младенца, а ребенка, зачатого от некогда любимого Вадима".
- Вы сумасшедший, - только и смогла вымолвить она. - Вы, на самом деле, сумасшедший...
... - Я обозвала его сумасшедшим, - Алла поправила серьгу в ухе, - но он не обиделся. Он был как зомби, как человек под гипнозом. Вынь да положь ему ребенка!.. Так странно... Он даже не знал, насколько был близок к истине. Если бы не халатность наших детских сестер, если бы не случай... Впрочем, ладно!
- Подожди, Алла! Что значит, "ладно"? Чем ваш разговор-то закончился?
- А чем он мог закончиться? Я, по счастью, в то время пребывала в здравом уме, поэтому сразу ему отказала. Не хватало мне ещё связываться с экспортом детей за рубеж... Объяснила, что ко мне с такими просьбами подкатывать бесполезно, что за такие дела и сесть можно.
- А он?
- Он опять давай про деньги, шикарную квартиру мне купить обещал вместо вот этой халупки. Я сказала, что если ему так приспичило, то он может поискать кого-нибудь другого, кто поможет. В конце концов, на мне свет клином не сошелся. Можно связаться с сотрудниками детдомов, предложить им те же деньги. Может быть, даже меньшие...
- А потом?
- Потом мы расстались. Это было примерно за месяц до того, как их обоих убили... Я, конечно, не знаю, но мне почему-то кажется, что Райдеры вполне могли прилететь в Россию за ребенком.
И снова повисло молчание. Говорить, вроде бы, было больше не о чем. Алла, похоже, рассказала все. Лиля узнала даже больше того, на что могла рассчитывать. Но самым главным, конечно, было известие о том, что Оленька не дочь Вадима и Олеси, Оленька - ребенок несчастной, брошенной любовником студентки! Ее Оленька, её собственная Оленька! Ах, если бы об этом знали в милиции! Вся стройная логика в компании с железным мотивом убийства полетели бы к чертовой матери! При одном небольшом условии... Если бы можно было доказать, что об истинных родителях Оленьки с самого начала знала и она, Лиля. А, впрочем...
- Алла! - Она почувствовала, как сердце резко скакнуло к самому горлу. - Алла, послушай: только сразу не говори "нет", ладно? Я хочу попросить тебя об одной услуге. "Услуга" - это, конечно, мягко сказано... В общем, не могла бы ты заявить в милиции, что я была в курсе с самого начала? Ну, что я знала о том, что дочь Олеси умерла, и что ты помогла найти другого ребенка? Мол, я очень сильно хотела замуж за Вадима, а он женился на мне только для того, чтобы я воспитывала малышку. Испугалась, что он со мной разведется, подкупила тебя, подговорила?..
Алла подняла голову, распрямила плечи. Лиля только теперь заметила темные круги у неё под глазами. Круги под глазами и сухие, скорбные морщинки, сбегающие от крыльев носа к уголкам рта.
- Нет, - проговорила Алла спокойно и внятно. - Просто "нет", и уговаривать меня бессмысленно. Я знаю, что ты не убивала, ты можешь считать меня сколь угодно жестокой и бессердечной, но мне сейчас, для полного счастья, не хватает только факта подмены одного ребенка другим в личном деле! Понимаешь, Лиля, однажды ко мне пришел Вадим и попросил: "Спаси этого ребенка!" Я тогда себя спросила: "Алка, зачем это тебе надо?" Но он был мой старый друг и он плакал... Теперь он не плачет, все забылось. В худшем случае у него останутся деньги, квартира и карьера. У тебя останется ребенок. По крайней мере, до тех пор, пока тебя не поймали. А что у меня? Я уже однажды сделала вам доброе дело, и в результате в тридцать с лишним лет вылетела из клиники с "волчьим билетом". У меня нет ни семьи, ни детей, а теперь не стало ещё и работы... Тебе не кажется, что я и так слишком много для вас сделала?
Лиля молча встала, сама поставила свою чашку в раковину и, не оборачиваясь, быстро проговорила:
- Прости меня, пожалуйста. Считай, что я ни о чем не просила.
Потом так же быстро обулась в прихожей и вышла, притворив за собой дверь. Алла её не провожала...
* * *
Теперь она не могла чувствовать себя в безопасности нигде - даже в этой квартире. В квартире, откуда её с грохотом и руганью несколько дней назад выволокла милиция. По идее, ей уже полагалось замереть в тоскливом оцепенении ужаса и ждать смерти, как лягушка под гипнотизирующим взглядом удава. Но, как ни странно, страх, заставивший её сделаться натуральной невротичкой, наоборот, размягчался, таял, испарялся... А, может быть, ей просто стало все равно?
Как бы там ни было, вчера вечером, стоя перед зеркалом в ванной, Наталья вслух сказала себе:
- Все, голубушка. Чему быть - того не миновать.
Взяла с полки шампунь, вымыла голову, просушила феном и, включив торшер, улеглась читать. Тяпка возле дивана остервенело грызла тапок, в комнате работал телевизор.
Она знала, что желтый свет в её окне, даже не задернутом шторами, виден и с улицы, и со двора ЗАГСа, что наспех укрепленная дверь слетит с косяка от легкого пинка, и все равно продолжала перелистывать страницы, умудряясь даже запоминать содержание книги.
А наутро в дверь постучали, тихо, деликатно и словно стыдливо. Наталья открыла, успев почувствовать, как под мышками выступает липкий пот. На пороге стояла соседка в апельсинового цвета тренировочных трико и белой футболке, туго обтягивающей полное тело.
- Здравствуйте, - проговорила соседка так же виновато, как и стучалась. - А я вот познакомиться зашла. Смотрю, Эльвира, вроде, съехала, а тут новая жилица...
- Я - её племянница, - перебила Наталья. - Эльвира скоро вернется, так что я тут постоянно жить не буду.
- Да? Надо же! - гостья покосилась на пластиковый пакет, который держала у руке. - Глупо получилось... Я тут булочек напекла, думала: знакомиться если, так надо к чаю что-нибудь прихватить...
Чаю Наталье не хотелось: с утра она успела выпить две больших кружки кофе, но дружелюбную соседку было жалко.
- Да вы проходите, - она отступила на шаг назад. - Чего, в самом деле, на пороге стоять? Эльвира, вообще-то, ещё не скоро появится, так что может мы с вами по-соседски и подружимся.
Булочки были круглые, румяные, с черничной и земляничной начинкой. Соседка вывалила их в плетеную тарелку, сама включила чайник и напросилась на экскурсию по квартире, заметив:
- А у Элечки здесь, вроде другой торшер стоял? Вы, Наташа, перестановку сделали? Или нет?
Осколки "другого" торшера были благополучно втоптаны в ковер тяжелыми милицейскими ботинками, а позже выброшены в мусорное ведро, но об этом Наталья, понятно, упоминать не стала. Туманно заметила:
- Кое-что из своих вещей перевезла, раз уж надолго тут обосновалась... Проходите, присаживайтесь. Чай можно и сюда принести.
Гостья присела на диван, скользнула любопытным взглядом по застекленным витринам стенки. Посетовала на то, что Эльвира, в свое время, купила плохой фарфор, а вот теперь и перламутр кое-где облез, и, вообще, вид уже не тот. Подошла поближе, провела пальцем по корешкам книг, как бы машинально, но, в то же время, со значением, смахивая пыль. Без особого интереса просмотрела открытки, лежащие на полке, потом вдруг удивленно расширила глаза и ахнула, прижав одну руку к щеке.
Наталья посмотрела по направлению её взгляда и увидела то, что видела она - синий, обтянутый кожей альбом, с вытесненным силуэтом готического замка и львом, оскалившим в рычании грозную пасть. Львиные глаза отливали тусклым золотом, грива мерцала блестящими нитями.
