Дик Фрэнсис - Лучше не возвращаться
— Или дешевле, — сухо произнес Броуз.
— А если это племенная кобыла? — спросил я.
— Жеребая?
— Да, от первоклассного жеребца.
— Ну… мы бы выписали полис, если беременность была подтверждена и протекала нормально. Это случается нечасто, но такое вполне возможно, особенно если нужно платить вознаграждение за жеребца вне зависимости от того, есть жеребенок или нет. Как правило, плата не взимается, если нет жеребенка. А сколько лет было кобыле?
— Не знаю.
— Это зависит от ее возраста и племенной характеристики.
— Я могу сказать, — вмешался Броуз. — Ей было девять лет, и один год она была бесплодной, но все же потом родила двух здоровых жеребят — кобылку и жеребчика.
Брови Хиггинса взлетели над золотой оправой его очков. Я чувствовал, что мои брови движутся в том же направлении.
— Откуда вы знаете? — изумился я.
— Да бросьте вы, Питер. Я же детектив по профессии.
— Извините.
— Я достал список кобыл, которых в прошлом сезоне покрывал Рэйнбоу Квест, и проверил всех. Владельцы таких жеребцов, как Рэйнбоу Квест, очень придирчиво выбирают кобыл, потому что им нужны жеребята только высокого качества, чтобы подтвердить ценность своего жеребца и установить за него высокую плату.
— Не лишено смысла, — согласился я.
— Итак, — сказал Броуз, — я позвонил бывшему владельцу той кобылы, которую должны были привезти в вашу больницу, и спросил его, как случилось, что он продал ее Винну Лизу. Он ответил, что его дела пошли плохо и он был вынужден продавать свое имущество. Он продал кобылу первому же покупателю, который предложил приличную цену. До этого он ничего не слышал о Винне Лизе и даже не сразу вспомнил, как того зовут. Это совсем не по-деловому, наверное, но у него крупные неприятности.
— А кобыла была жеребой, когда он ее продавал? — спросил я.
— Он говорит, что да. Может, да, а может, и нет. Может, он верил, что была, а может, он ее продал, когда убедился в обратном. Иными словами, он продал ее Винну Лизу. — Он помолчал, потом повернулся ко мне: — Вы достали образцы тканей жеребенка? Я кивнул.
— Волосы. И волосы кобылы. Их проверят на взаимосоответствие. Волосы Рэйнбоу Квеста тоже нужны.
— Я их добуду. Какая лаборатория делает эти анализы? — спросил Броуз.
— Мне придется попросить Кена Макклюэра.
— Попросите и дайте мне знать.
Я искренне поблагодарил его. Он сказал, что не переваривает мошенничества. Хиггинс кивнул и добавил:
— Искушение убить застрахованную лошадь заставляет нас поднимать плату за страховку. Но главная проблема — это мошенничество. Зачастую оно очевидно, но если мы застраховали лошадь и она сломала ногу, то нам приходится платить, даже когда мы подозреваем, что кто-то просто долбанул ее железным бруском.
— А ваша компания страховала когда-нибудь лошадей, что умерли во время или после хирургической операции? — поинтересовался я.
— В последнее время — нет. Они нечасто умирают во время операции. Не могу ручаться, что раньше такого не было, но, честно говоря, не припоминаю, чтобы нам приходилось платить за это. Однако не берусь ничего утверждать насчет других компаний. Хотите, я наведу справки?
— Если вас не затруднит.
— Ради Броуза я готов.
— Спасибо, Хиггинс, — ответил Броуз.
— Вы бы застраховали лошадь от смерти во время операции? — спросил я.
Хиггинс поджал губы:
— Конечно, если она уже была застрахована.
Я бы взял еще один процент дополнительно и заплатил бы, если б лошадь умерла.
— Как это безнравственно! — воскликнула Аннабель.
Броуз и Хиггинс, высокий и низенький, тощий и толстый — ну ни дать ни взять, шоу-дуэт комиков, — с улыбкой согласились. Хиггинс вскоре попрощался и ушел, а Броуз остался и сразу перешел к делу:
— Продолжим об убийстве. Я уставился на Аннабель.
— Давайте расскажите девушке, она же не кисейная барышня, — грубовато сказал Броуз, правильно истолковав мою нерешительность.
— Это слишком ужасно, — возразил я.
— Я тебя остановлю, если будет слишком много крови, — заметила Аннабель.
— Крови там вообще не было.
Я рассказал о подъемнике, который поднимает лошадей, когда те без сознания. Броуз кивнул. Аннабель слушала. Я объяснил им, что Скотта подвесили над операционным столом, а его руки и ноги болтались в воздухе.
Броуз сузил глаза. Аннабель несколько раз моргнула.
— Вы еще не все рассказали, — настойчиво промолвил Броуз, изучающе глядя на меня.
Я пояснил, что ветеринары после разрезов скрепляют кожу специальными маленькими скобками.
— Конечно, они не похожи на канцелярские скрепки, но принцип один и тот же. Хирургические скрепки примерно восемь десятых дюйма шириной и не такие узкие, как обычные. Когда вы вставляете скобку в кожу и сжимаете, она глубоко входит в ткани, прежде чем согнется. Это трудно объяснить. — Я сделал паузу. — Она сгибается в виде маленького квадратного колечка. Видна только верхняя часть, остальное находится под кожей, соединяя две разрезанные части вместе.
— Понятно, — сказал Броуз, хотя Аннабель не была так уверена.
— По цвету скобки похожи на неполированное серебро, — сказал я.
— При чем здесь все эти скобки? — поинтересовалась Аннабель.
Я вздохнул.
— Такими скобками был зашит рот Скотта. Ее глаза потемнели.
— Ну и дела, — сказал Броуз и задумался. — До или после смерти? — спросил он.
— После. Крови не было. Он кивнул.
— Как его убили?
— Неизвестно. Ничего не обнаружили.
— А лошадей?
— Возможно, как ту кобылу.
— Будьте осторожны, — предупредил Броуз.
— М-м-м…
— Ему же ничего не угрожает, — запротестовала Аннабель, с тревогой глядя на меня.
— Неужели? А все эти факты, которые он раскапывает?
— Тогда прекрати это, — сказала она мне тоном, не терпящим возражений.
Он вопросительно посмотрел на нее, и она слегка покраснела. Все трудные слова снова пришли на ум, как непрошеные гости. «Слишком быстро, слишком рано», — настаивал здравый смысл.
Броуз поднялся во весь рост, взъерошил волосы Аннабель и заявил, что свяжется со мной. Когда он ушел, мы с Аннабель продолжали сидеть и болтать, хотя многое осталось невысказанным.
Она спросила о моем будущем на службе, и мне показалось, что я услышал отголоски инквизиции, придуманной и нежно любимой ее отцом.
— Ты рассказывала обо мне своим родителям? — полюбопытствовал я.
— Да, мимоходом. Я рассказала им о японцах. — Она остановилась. — Итак, после Англии куда?
— Куда направят.
— И дослужишься в конце концов до посла?
— Ничего пока сказать не могу.
— А назначение посла всегда зависит от конкретного человека?
Хотя она себе не противоречила, но мне опять показалось, что этот вопрос задал сам епископ.
— Те мошенники, которые ведают повышениями, — сказал я, — очень компетентные люди.
Ее глаза засмеялись.
— Неплохой ответ.
— В Японии все мужчины носят вещи в ярких сумочках на лямках, а не в карманах и портфелях, — сказал я.
— К чему ты это сказал?
— Просто так. Я думал, тебе это интересно, — ответил я.
— Да, это озаряет мою жизнь.
— В Японии, — сказал я, — туалет — это зачастую только дыра в полу.
— Захватывающе. Продолжай.
— В Японии у всех коренных жителей прямые черные волосы. Все женские имена заканчиваются на «ко». Юрико, Мицуко, Йоко.
— А тебе доводилось спать на полу и есть сырую рыбу?
— Обычное дело, — подтвердил я. — Но я никогда не ел футу.
— И что же это такое?
— Эта рыба — главная причина смертельных пищевых отравлений в Японии. Рестораны, где ее подают, готовят фугу со всеми мыслимыми предосторожностями, но люди продолжают умирать… — Мой голос затих сам по себе. Я сидел как каменный.
— Что стряслось? — спросила Аннабель. — О чем ты задумался?
— Фугу, — сказал я, стараясь ослабить спазм в горле, — одна из самых смертельно ядовитых рыб. Она убивает почти мгновенно, потому что парализует нейромускульную систему и человек не может дышать. Ее чаще называют рыба-собака. Кто-то мне говорил, что для летального исхода хватит даже крошечной порции и что ее практически невозможно обнаружить в организме после смерти.
Она смотрела на меня, открыв рот.
— Проблема только в том, что невозможно так просто выйти и купить рыбу-собаку в Челтенхеме, — заключил я.
ГЛАВА 11
Вечер с Аннабель, полный смеха, несмотря на ужасную сцену, которую я нарисовал в ее воображении, закончился подобно предыдущему не крушением, а поцелуем.
Короткий поцелуй в губы. После этого она отступила на шаг и с сомнением посмотрела на меня. Я все еще чувствовал мягкое прикосновение ее розовых плотно сжатых губ.
