Татьяна Устинова - Первое правило королевы
— Подожди, — мягко сказал он, взял у нее из руки чашку, поставил на стол и сжал ее пальцы. Ей было больно — он сильно сжимал. — Я ничего не понял. В какой квартире? У кого украла? Ты что, ограбила квартиру?
— Да.
— Ты налетчик?
Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами помахала у него перед носом.
— Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!
— Саша, — пробормотал он, — Саша…
Она действовала на него, как сильный наркотик на человека, измученного нарзаном. Он смотрел на нее — и переставал соображать. То есть он совершенно отчетливо осознавал, как гаснут и замедляются в голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от костра в темном небе, и остается только одно — огромное, бархатное, пугающее, повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся, что все кончилось там же, где и началось, на подмосковной дачке, куда он забрел по ошибке и где она печалилась о своем муже, которому пришла фантазия ее бросить!
Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к нему в номер, и все время помнил, что она пришла «по делу», и старался контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону реки Иордан, что им никогда не договориться, что у нее действительно что-то важное, раз она пришла к нему сама, — он даже представить себе не мог, что она может на такое решиться!..
Она назвала его по имени — и все.
Никто, кроме нее, так не называл его по имени. Как-то он ехал в машине по Москве, слушал песенку, в которой были как раз такие слова, рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.
Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.
Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл его по имени.
Он не знал, как ему с этим быть.
То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный некоторым жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, — знал. Еще он знал, что Волга впадает в Каспийское море, — и ни одно из этих важных и нужных знаний не могло ему помочь.
И еще он не верил в то, что жизнь вдруг выкинула еще и эдакое коленце. Невозможно было придумать для романтической истории более неподходящего времени, более неподходящего места и более неподходящую женщину. Она слишком сложна, слишком умна, слишком красива, с ней слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки — тогда, на подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!
И как быть с этим, он не знал.
Инна искоса взглянула — вид у него был странный.
— Ты мне все-таки не веришь, да?
Он даже не понял, о чем идет речь. Чему он должен верить или не верить?..
Ах, да. Она пришла по делу. Губернатора застрелили. Она ограбила квартиру.
— Я пока ничего не понимаю, — холодно сказал он. — Может, ты объяснишь?
— Да я пытаюсь! Катя Мухина сказала мне, что ее мать говорила про преступление и наказание. Про то, что не бывает преступлений без наказаний.
— Это Достоевский, что ли?
— Это не Достоевский! Еще она спросила у Кати, помнит ли она Машу Мурзину, которая утопилась. Кате казалось, что двадцать, а на самом деле почти тридцать лет назад.
— Ну и что?
— Катя помнит Машу Мурзину и помнит, как отец был расстроен и рассержен, что она утопилась.
— Я бы тоже рассердился, если бы кто-то у меня на глазах утопился.
Инна посмотрела на свои руки — красные. Это потому, что она ковырялась в снегу.
— Саша. Это старая и неприятная история. То есть трагическая. Мухин зачем-то оставил мне бумаги. Он собрал какие-то бумаги, написал «Селиверстовой» — и застрелился. Любовь Ивановна попыталась отдать их мне, и ее убили. Остались только газеты. Газеты у меня украли, но я выписала из них фамилии журналистов — больше ничего оттуда нельзя было извлечь. Фамилий много, а инициалы, как правило, повторяются. Самыми частыми были «ЗГ».
— Зиновий Гердт, — предположил Ястребов. Слушать ему не хотелось именно потому, что он был совершенно уверен — она права, и это все усложнит и изменит.
Ему на сегодняшний день уже достаточно было сложностей и перемен.
— Я узнала, что «ЗГ» — это Захар Юшин. Так я и не поняла, почему «Г», если у него фамилия Юшин! В редакции никто и никогда не видел его в глаза, гонорары переводили на счет, зато у него есть адрес. Чернышевского, пятнадцать.
— И из этого ты сделала вывод, что Мухина убил его сын от Маши Мурзиной?
Инна рассердилась:
— Если вы не хотите или не можете меня выслушать, Александр Петрович, я лучше пойду. Мы просто зря теряем время.
Он поймал ее за руку, когда она уже поднялась, чтобы идти — решительная какая!
— Инна. Сядь. Мне трудно сразу разобраться и не очень хочется вникать, честно говоря.
Конечно. Он знала, что ему нет никакого дела до ее проблем. Ему нет никакого дела ни до чего, но в данном случае замешаны и его интересы тоже. Странно, что он не понимает. Или делает вид?
— В газетах, которые мне оставил Мухин, была заметочка про маньяка, который сбежал из сумасшедшего дома. Я случайно узнала, что не было никакого маньяка, никто ниоткуда не сбегал. Зато, когда я позвонила в сумасшедший дом, выяснилось, что три года назад у них погибли больной и санитар. Утонули в Енисее.
— Черт побери, — произнес в сердцах Ястребов. — Все тонут в Енисее. Эпидемия прямо.
— Больного звали Георгий Мурзин. Санитара — Захар Юшин. Из квартиры этого самого Юшина я украла папки. Вон те, — и она подбородком показала на раскрытую дверь в кабинет. Ястребов посмотрел туда, просто чтобы хоть десять секунд не смотреть на нее. — Там свидетельство о рождении, какие-то справки от участкового. В свидетельстве написано, что мать Георгия Мурзина зовут Мария Степановна Мурзина, а отца — Анатолий Васильевич Мухин. Записано со слов матери, естественно.
— Черт побери, — повторил Ястребов. Голос у него был почти растерянный, что от души порадовало Инну.
Они помолчали.
— А зачем Мухин оставил тебе какие-то бумаги? Ты что? Детектив местного разлива? И почему вообще оставил? Он что, собирался умирать?
Инна покачала головой:
— Это как раз сто пятнадцатый вопрос, Саша. Я не знаю ответа на главный — кто этот самый сын Мухина? Где он? Как он выглядит? Если он был в сумасшедшем доме, значит, с ним не все в порядке.
— Ничего это не значит, — возразил Ястребов. — Это значит, что он мог там косить от армии или еще что-то.
— Он убил своего отца выстрелом в висок, — жестко напомнила Инна. — Подошел и выстрелил. И еще убил беззащитную женщину, только что похоронившую мужа. И чуть не убил губернаторскую дочь на темной дороге, то есть свою сводную сестру. Ее спас… совершенно случайный человек.
— На что ему сдалась губернаторская дочь?
— На нее проще всего повесить убийство матери, если бы о нем пронюхали журналисты. А непременно пронюхают, потому что самоубийство губернатора они еще проглотили, но смерть вдовы на следующий после похорон день — это чересчур. Это уж слишком похоже на сериал про этого, как его… да как же его…
— Про кого? — спросил Ястребов с насмешкой.
— Про комиссара Каттани и сицилийскую мафию!
Ястребов немного подумал.
— Значит, Захар Юшин и есть Георгий Мурзин?
Инна поднялась с дивана и стала ходить по бесценному кайруанскому, а может, иранскому, ковру — взад-вперед. Туда-сюда.
— Знаешь, я точно не знаю, — призналась она, остановившись, а потом снова начала ходить. — Думаю, что да. Я решила было, что санитар, прознав о губернаторской тайне, просто-напросто его шантажировал, а потом поняла, что вряд ли…
— То есть один из них утонул, а второй выплыл и решил начать жизнь заново — с другими документами, под другой фамилией и так далее. Да?
— Нет. Я думаю, что один из них утопил другого. Специально и хладнокровно.
— Зачем?
— Ему нужны были не просто новые документы. Ему нужно было, чтобы от него не осталось никаких следов, понимаешь? Чтобы его как будто похоронили. Будто не было никакого Георгия Мурзина вообще. Никогда. И когда его якобы не стало, он принялся претворять в жизнь свой план.
— Какой план?
— Мести. Какой же еще? — Она мельком глянула на Ястребова. — Вот поэтому я и думаю, что этот самый Захар Юшин и есть Георгий Мурзин. Мурзин решил мстить своему отцу за смерть матери и за то, что он сам вырос сиротой. Захару Юшину нет никакой надобности мстить губернатору, понимаешь?
— Шантаж? — предположил Ястребов. Инна еще немного походила, раздумывая.
— Шантажист, как правило, не убивает. Какой резон убивать — тогда точно ничего не получишь. Хотя, конечно, это возможно. Он узнал от Мурзина, чей тот сын, утопил его, бумаги забрал и стал шантажировать губернатора. Да?
— Ну, что-то вроде, — согласился Ястребов, морщась. — Только я никак не могу понять, ты-то тут при чем?!
