Татьяна Устинова - Первое правило королевы
— Что это?!
— «Ново-Пассит», — важно произнес Осип. — По телевизору день и ночь толкуют, самое лучшее лекарство от стресса. Да глотни, не отравишься!
Инна отвинтила белую крышечку и понюхала. Пахло горькой травой.
— От тебя, Осип Савельич… — начала Инна, но водитель перебил:
— Знаю, знаю, с ума можно сойти! Ты глотни, а там посмотрим.
Инна зажмурилась и глотнула. Ничего страшного, сладко и вязко. Волшебное средство от стресса стекло по горлу вниз. Инна закрыла глаза.
— Ну чего? — тревожно спросил Осип. — Как? Помогает? Действует?
Очевидно, он был уверен, что она немедленно начнет радостно смеяться и проявлять все симптомы избавления от стресса.
— И зачем ты его с собой возишь… — Инна посмотрела на этикетку, — этот самый «Ново-Пассит»?
— Как зачем? — поразился Осип. — А вдруг чего стрясется, а под рукой ничего не будет!
— На, забери, — велела Инна. — Заботливый мой.
— Да ты ж не даешь о себе заботиться!..
— Ладно, хватит, Осип Савельич.
Телефон зазвонил, как всегда, неожиданно. Инна выронила бутылочку с волшебным средством. Она глухо стукнулась в ковер.
Звонил Глеб.
— Инна Васильевна, я вас… ни от чего не отрываю?
— Что случилось, Глеб?
— Катя… Катерина Анатольевна… короче, она говорит, что ей непременно надо домой. Прямо сейчас.
— Ей нельзя домой! — заорала Инна так, что машина вильнула на пустой дороге. — Глеб, ты что?! Спятил? Если она вырывается, пристегни ее наручниками к двери!
— Да я сказал ей, а она твердит свое — там мама, а она ничего для нее не делает.
— В общем, так, — устало сказала Инна, — если она сегодня собирается ночевать дома, к утру ее свежий труп можно будет хоронить рядом с матерью. Это так же очевидно, как то, что меня зовут Инна Селиверстова.
— Да что происходит-то? — вдруг громко спросил Глеб. — Что-то я ни хрена не понимаю! Может, вы мне уже объясните?
— Нет, — твердо сказала Инна. — Я ничего не могу тебе объяснить. Это проблемы… не нашего с тобой уровня.
— Что это значит?
Она промолчала.
— Инна Васильевна, как я могу вам помочь?
Самое скверное, что она не знала, как ей можно помочь, зато знала, что одна она точно не справится.
— Можешь дать мне немного «Ново-Пассита». У тебя есть с собой?
— Инна Васильевна, вы о чем говорите?
— Ни о чем. Катя где?
Он вздохнул.
— У меня в кабинете. Она с мужем говорила и теперь…
— Что? Рыдает?
— Хуже. Смотрит в одну точку.
— Значит, отвезешь ее ко мне домой и станешь караулить. Другого выхода нет.
— Да она не идет!
— Примени нервно-паралитический газ, — посоветовала Инна, — раз уж нет «Ново-Пассита».
Вот дался ей этот «Ново-Пассит»!
Она нажала кнопку, разъединяясь с Глебом, и задумчиво погладила большим пальцем теплую пластмассу телефона.
— Осип Савельич, — спросила задумчиво. — Ты не знаешь, где… Ястребов живет?
— Что?! — вскрикнул пораженный до глубины души Осип.
— Ты слышал. Ястребов где живет? И не ври, ты должен знать.
— В гостинице «Урал» он живет, в газпромовской, это все знают, — пробормотал словно враз обессилевший Осип. — А на что тебе?
— Сколько до нее ехать?
— Смотря откудова.
Инна усмехнулась:
— Отсюдова, Осип Савельич.
— Ну, минут десять.
— А… с улицы Чернышевского?
— Ну, минут двадцать. Ты что? Думаешь, это он в тебя стрелял?
— Он в меня не стрелял.
— Откуда ты знаешь?
— Зачем ему в меня стрелять, если он для этого дела может нанять отдельного человека, который сделает это профессионально?
Осип испуганно замолчал.
— Давай, Осип Савельич. Поехали в гостиницу «Урал».
— Да что ты надумала, Инна Васильевна?!
— Не скажу, — решительно призналась она. — Не проси. Знаешь, есть такой тактический ход.
— Какой еще ход?!
— Он называется «провокация». Поехали.
* * *Администраторша — всем красоткам красотка — поднялась из-за стойки, едва завидев Инну в дверях. Швейцар в ливрее серьезно поклонился. Ее всегда и везде узнавали, выражали почтение и уважение, по крайней мере наружное.
Разматывая шарф, Инна подошла к стойке и уверенно попросила:
— Соедините меня с Ястребовым Александром Петровичем.
— Одну секундочку, — пробормотала администраторша, придавленная количеством больших людей, вращающихся вокруг нее.
Пока она тыкала наманикюренными пальчиками в кнопки, Инна огляделась.
Газпромовская гостиница «Урал» в городе Бепоярске могла бы дать сто очков вперед отелю «Георг Пятый», что на площади Конкорд в Париже. Человек, хоть раз в жизни побывавший в гостинице «Урал», вряд ли согласился бы в дальнейшем на такой унылый постоялый двор, как знаменитый «Георг». Тот был всего лишь стариком, богатым, благолепным, традиционным, как луковый суп, предсказуемым, как снег в декабре, с неизменными ювелирными витринами, малиновым и золотым лобби-баром, консервативными чемоданами и лукавыми и ленивыми французскими портье, знающими о жизни все. «Урал» был вызывающе молод и несказанно более богат. Каким-то образом у владельцев хватило мозгов и вкуса не сделать его похожим на бывшего владельца пивной палатки, облаченного в парчовый халат, туфли, расшитые самоцветами, с сигарой во рту, дистанционным управлением от фугаса в кармане и нагими гуриями на заднем плане. «Урал» скорее напоминал резиденцию английского губернатора в Калькутте. Колониальная роскошь была вызывающе роскошной и колониальной, как в кино.
Зимние сады с лианами и пальмами. Панорамные лифты из сверкающего хрусталя. Белый «Стенвей» под сенью магнолий. Конторки красного дерева. Иранские ковры — впрочем, вполне возможно, что ковры кайруанские. Мраморные ступени, зеркала, золотые стойки. Бассейны, разноцветные рыбки, свечи в драгоценных подсвечниках. Покойные кресла, стеклянные столы, светлый узорчатый паркет. Лестница от края до края, резной дуб панелей, начищенные до жаркого блеска медные шишечки.
Человека неподготовленного интерьер белоярской гостиницы «Урал» прямо с порога, непосредственно после поклона вежливого швейцара в ливрее и перед приветствием красотки в форменном пиджаке и консервативной блузке, сбивал с ног и заставлял задуматься о никчемности собственного жалкого существования.
Инна была человеком подготовленным. Кроме того, ей всегда было наплевать на интерьеры.
Администраторша передала ей трубку таким движением, словно вручала кубок Дэвиса.
— Да, — отрывисто сказали в трубке.
— Селиверстова Инна Васильевна. Добрый вечер.
Там помолчали. Инна посмотрела на свою перчатку.
— Добрый. Мне спуститься или ты поднимешься сама? Номер шесть двадцать семь.
— Я поднимусь, — ответила Инна и вернула трубку администраторше.
В гостинице «Урал» можно было не беспокоиться о разглашении государственной тайны — в данном случае подробностей ночного визита Инны Селиверстовой в номер олигарха Ястребова. Здесь подчеркнуто никому не было дела до того, кто, с кем, как и сколько времени проводит, кто к кому приезжает, кто у кого остается или не остается. Потерять работу можно было в два счета, а терять такую работу из-за соблазна просто посплетничать никто не желал.
— Шесть двадцать семь, — уточнила Инна, — это какой этаж?
— Шестой. Может быть, проводить?
— Не нужно, я сама.
По мраморным ступеням, чистым и широким, как море, она поднялась на подиум, вошла в лифт и посмотрела на сверкающую панель.
Она сильно волновалась и поняла это, только когда сообразила, что смотрит на эту чертову панель уже давно и понятия не имеет, что именно нужно делать дальше.
Совершив над собой усилие, она стряхнула оцепенение и нажала вкусно щелкнувшую кнопку.
Поздно что-либо менять, кроме того, Инна была не из тех, кто меняет однажды принятое решение. Лифт плавно причалил к шестому этажу, и она шагнула на бесценный ковер — кайруанский или иранский, черт их разберет. В зеркале на противоположной стене отразилась какая-то женщина в короткой дубленке, джинсах и невысоких ботинках. У женщины были бледные щеки, светлые, чуть растрепанные волосы, страшные глаза и нелепые папки под мышкой.
Кажется, это я.
Она подошла поближе.
Ну да. Это точно я. Я смотрю в зеркало и вижу себя.
Словно зачарованная, она поправила папки, и та, в зеркале, следом за ней тоже поправила папки. Мысли были медленные, словно замерзшие.
Кажется, я знаю, что случилось с Мухиным и его семьей. Кажется, я обо всем догадалась. Мать кричала мне, когда я была маленькой: «Слишком умная, зараза!» Я слишком умная, и меня теперь никто и ничто не спасет. Это совершенно очевидный факт — как и то, что я стою сейчас перед этим зеркалом и смотрю на себя и не понимаю, что это я. К несчастью, я не могу сделать вид, что меня ничего не касается, потому что мне, как и Кате Мухиной, приговор уже подписан. Я не могу изменить решение суда. Но я могу уничтожить судей — раз и навсегда.
