Анна Литвиновы - Внебрачная дочь продюсера
Едва все поместились в просторной брагинской гостиной. Стол пришлось ставить по диагонали. Хмурые заказные официанты, одетые в черное, разлили гостям водку.
Первым Райтонен предоставил слово народному артисту Васе Ланскому. Несмотря на свои семьдесят с гаком лет, Ланской до сих пор выступал в амплуа героя-любовника. Особым другом Брагину актер не был, зато имел богатейший опыт публичных выступлений, и Эрик Робертович решил: скажет он, конечно, глуповато (как водится у артистов), зато внушительно и задаст нужную тональность мероприятию.
– Сегодня мы поминаем моего друга, – звучным баритоном, легко перекрывая общий гомон, произнес Ланской, и в гостиной постепенно стихло, – прекрасного человека и гражданина, Ивана Арнольдовича Брагина. Нет слов, чтобы описать наше горе. И лучше всего тут могут помочь стихи Лермонтова «На смерть поэта», ибо в своем деле Иван Арнольдович был таким же точно поэтом, как «наше все», Александр Сергеевич…
«Белиберду, конечно, несет, но народу нравится, – подумал Райтонен, – ишь, все притихли. Следующим я выступлю». А Ланской встал в третью позицию и продекламировал кусок из своей концертной программы, с которой он и по сию пору устраивал время от времени чес по российской провинции:
Погиб поэт,
Невольник чести,
Пал, оклеветанный молвой.
С свинцом в груди и жаждой мести…
Едва Ланской, отчитав пару куплетов, уселся на место (с дальнего конца стола ему даже неуместно зааплодировали), как спокойное течение поминок было прервано.
В гостиную неожиданно вошла собственной персоной Вера Петровна Брагина.
На вдову было страшно смотреть – да и как может выглядеть женщина, только что потерявшая мужа и двух сыновей? Последний раз Райтонен видел ее на похоронах супруга, в четверг, она и тогда-то выглядела паршиво, а теперь, кажется, к своим реальным пятидесяти прибавила еще лет двадцать и являла собой натуральную старуху. В черных очках и черной шали, вдова, войдя в гостиную (гул голосов при ее появлении постепенно затих), стала обходить длинный стол, молча и пристально вглядываясь в лицо каждого гостя. Она осмотрела чиновников, миновала Манирову и Ланского, прошла мимо Борисоглебского… Участники застолья с напряженным вниманием и некоторой опаской посматривали на вдову. Она тщательно рассмотрела всех сотрудников «БАРТа» и подошла к дальней стороне, где сидели самые неважные гости. Она прошла соседей и родственников, следователя с частным сыщиком и девчонку, его помощницу, и остановилась напротив консьержей – трех немолодых женщин и одного пенсионера.
Она стала внимательно разглядывать их лица, а потом вдруг воскликнула, обращаясь к одной из них:
– Ленка? Ты?
Далеко не молодая Ленка, толстуха-консьержка в сильных очках с неопрятной химической завивкой, вскочила. А Брагина уже бросилась к ней с криком, растопырив пальцы, пытаясь вцепиться в глаза:
– Убийца! Убийца! Убийца!
Вдову перехватил Кривошеев. Сжал ее предплечья.
– Гадина! – выкрикнула Брагина, дергаясь в стальных лапах детектива. – Убийца!
Взгляды собравшихся, недоуменные и предвкушающие, обратились на женщин. И тогда консьержка, почувствовав себя в центре внимания, выкрикнула, задыхаясь:
– Да! – бросила она в лицо вдовы. – Я убила их! И мужа, и обоих твоих выродков!
* * *За два часа до описываемых событий частные детективы – Кривошеев и Леся – позвонили в квартиру, находящуюся в том же доме, но в другом подъезде – в дверь вдовы.
…То, что Лесю освободили – да еще вчера вечером, в субботу, в нерабочий день, – Ник искренне считал исключительно своей заслугой. Судя по его рассказу, он дошел чуть ли не до главных кабинетов на Петровке и едва ли не до самого генерального прокурора, добиваясь, чтобы его помощницу выпустили. Леся помалкивала – хотя у нее имелась своя версия событий. И самую важную роль в том, что ей даровали свободу, она полагала, сыграла ее собственная реконструкция убийств всех троих Брагиных. Она все-таки добилась вызова на допрос и сумела изложить свою версию следователю Михаилу Николаевичу. И именно на нее опирался Кривошеев, когда убалтывал милицейских и прокурорских начальников, чтобы Лесю выпустили…
…Детективам открыла Вера Петровна Брагина. Она выглядела настоящей старухой, в глухом черном платье и огромных солнцезащитных очках (несмотря на полузадернутые шторы и пасмурный день). И если вчера Леся считала самым несчастным человеком на земле себя (когда ее неправедно заточили в тюрьму), то теперь она остро поняла, что несчастней человека, чем эта женщина, в одночасье потерявшая мужа и двоих сыновей, – нет и быть не может. Было жестоко сейчас разговаривать с ней, но еще большей жестокостью представлялось скрыть имя убийцы и оставить ее горе не отмщенным.
– Прошу.
Вера Петровна проводила гостей в ту же самую хайтековскую комнату, в которой она принимала (кажется, это было сто лет назад) Лесю. Они расселись на бело-кожаные кресла вокруг стеклянного стола.
– Мы установили убийцу, – с места в карьер бросился Ник.
– Но у нас практически нет улик, – перебила его Леся, – поэтому вы должны помочь нам…
– И кое-что откровенно рассказать, – докончил Кривошеев.
– Спрашивайте, – хрипло сказала вдова. – Ради того, чтобы изобличить… – судорожный вздох, – убийцу, я готова на все…
– Для того чтобы объяснить происходящее, – участливо начал детектив, – мы с вами должны вернуться к событиям без малого двадцатипятилетней давности. Вы помните, в начальную пору работы вашего мужа в МИДе вы дружили семьями с одним из его коллег по фамилии Куприянов?..
– Помню, – нахмурилась вдова. – А при чем здесь это?
Не отвечая на ее вопрос, Ник продолжил:
– А помните ли вы, что Куприянов с супругой должны были отправиться в длительную загранкомандировку в Африку, однако их сняли прямо с парижского рейса, в аэропорту, за попытку провоза в багаже антисоветской пропаганды – и вместо них в Анголу поехали вы с супругом?..
– Да, такое было… – согласилась Брагина. – Но какое отношение…
Детектив не дал ей закончить:
– А вам никогда не приходило в голову, почему в багаже Куприяновых вдруг оказалась антисоветчина?
– Я догадывалась, – тихо сказала вдова.
– Значит, вы знаете, что ваш покойный супруг, – снова атаковал ее детектив (Леся во все глаза смотрела на него и задавала себе вопрос, сможет ли она в случае необходимости быть столь же психологически безжалостной, и отвечала себе, что нет, пока не сможет), – Иван Арнольдович, был любовником жены Куприянова, Елены?
– Но какое отношение это может иметь… – начала Вера Петровна, но сыщик опять перебил ее:
– Самое непосредственное, уверяю вас, самое непосредственное…
За 23 года до описываемых событий
25 февраля 1985 года
– Ваня? Ты?! Зачем? Зачем ты пришел?
– Что, не пустишь?
Лена нахмурилась.
– Ну ладно, заходи. Но имей в виду: вот-вот должен вернуться муж.
– Он придет нескоро.
– Откуда ты знаешь?
– У него последний инструктаж в министерстве. Выдача билетов, суточных и прочих причиндалов красивой заграничной жизни. Поэтому у нас с тобой еще много времени.
Прямо в коридоре Иван обнял Лену.
Сначала она сопротивлялась, но потом ответила на его поцелуй.
Он прошептал:
– Я с ума сойду без тебя… Не представляю, как я жить стану, когда ты будешь так далеко… И не напишешь ведь, не позвонишь… Я не родственник тебе, и, значит, запрещено…
– Ах, Ванечка… – На глаза Лены навернулись слезы. – Мне тоже так жаль!.. Так жаль с тобой расставаться!.. Пойдем…
Лена взяла его за руку.
В гостиной вовсю шли сборы. Посреди комнаты на полу лежали два распахнутых, наполовину упакованных чемодана. Меж двух стульев примостилась гладильная доска. На диване стопками были сложены свежеотутюженные вещи и возвышалась гора еще не глаженного белья. Лавируя меж чемоданами и гладильной доской, Елена отвела гостя в супружескую спальню.
Иван атаковал ее на этот раз особенно самозабвенно. К любви к ее жаркому телу примешивалась горчинка предстоящей разлуки. К радостной мысли о том, что он наставляет рога другу, – зависть к нему: Куприянов уезжает из Союза, а Брагин пока остается…
Лена в последний раз протяжно вскрикнула и изо всех сил сжала плечи Ивана, а потом обмякла и осторожно выпустила его из своих объятий, и тут же бросилась стирать полотенцем со своего лона и с его тела следы их любви – ни единой капли не должно остаться на месте преступления…
