Анна Литвиновы - Внебрачная дочь продюсера
– Я не убивала Петра Брагина, – с вызовом сказала девушка. – И не надо делать из меня козла отпущения.
– Козу, – усмехнулся следователь.
– Что? – не поняла Леся.
– Не козла отпущения, а козу… Вы дама… А ведь в данном деле имеется еще один эпизод… В тот же день, двенадцатого июля, произошло еще одно неприятное для вас событие. Вы зачем-то отправились в дом – точнее, в притон, где он проживал – ко второму сыну Брагина, наркоману по имени Иван. Будете отрицать?
– Меня попросила об этом вдова, – сквозь комок в горле отвечала Леся.
– Правильно, – кивнул оппонент, – Вера Петровна Брагина это подтверждает… К тому же у нас имеются свидетели, которые видели, что именно вы – брюнетка с очень короткой стрижкой и татуировкой на затылке – вошли в подъезд дома на улице Юных Ленинцев, где проживал убитый. Я не хотел бы повторяться и быть назойливым, однако я ведь практически помогаю выстроить вашу линию защиты, поэтому вынужден напомнить, что столь травмирующая вас ситуация принуждения к половому сношению могла повториться и с гражданином Брагиным Иваном Ивановичем. Вероятно, младший Брагин тоже стал склонять вас к связи сексуального характера… И я очень хорошо понимаю, да, очень хорошо понимаю, что вы, Олеся Максимовна, схватили то оружие, что попалось вам под руки, – а именно кухонный нож, и нанесли несчастному два смертельных удара…
Леся не отвечала – бесполезно.
В логове наркомана я действительно потеряла сознание… Увидела его, мертвого – и упала в обморок… Или… Или, может, следак прав? Может, я и не помню, но… Но – до того как увидела труп, я сделала что-то еще, страшное?..
Нет! Нет! Нет! Я не убийца!
– А как же пожар? – спросила Леся.
– Какой пожар? – искренне удивился Михаил Николаевич.
Леся облизнула пересохшие губы и, с трудом сохраняя спокойствие, начала:
– Вчера, когда я была на даче у своего друга в поселке Гречаниново, деревянный дом, где я ночевала, подожгли. Я только чудом смогла из него вырваться. Меня спас… Один человек… Я ничуть не сомневаюсь, что причиной пожара явился поджог, и произошел он потому, что меня хотели устранить как свидетеля. Или вы скажете, что дом я сама подожгла? – через силу усмехнулась она. – Чтобы избавиться от психотравмирующей ситуации?
– Ничего ни о каком пожаре я не знаю, – открестился следователь, выставив перед собой ладони. – А у вас имеются улики, свидетельствующие, что пожар относится к данному делу? И что он объясняется именно поджогом, а не, скажем, неосторожным обращением с огнем?
– Я не сомневаюсь, что пожарно-криминалистическая экспертиза придет к выводу о поджоге.
– Ну, – мягко сказал следователь, – когда придет, тогда и поговорим… А пока вы, Олеся Максимовна, обвиняетесь в трех убийствах. И только от вас и вашего дальнейшего поведения зависит, во-первых, какая мера пресечения будет в отношении вас избрана: взятие под стражу или освобождение до суда под подписку о невыезде. А во-вторых, и в главных, по какой статье вам будет предъявлено обвинение: по убийству двух и более лиц или по превышению пределов необходимой обороны. Я думаю, вы хорошо понимаете, что ваша дальнейшая судьба будет зависеть исключительно от того, какую линию поведения вы изберете: деятельного сотрудничества с органами следствия или путь отрицания и запирательства… Хорошенько подумайте, утро вечера мудренее, а завтра я снова вызову вас на допрос, и вы сообщите мне о своем решении…
Михаил Николаевич взял свой видавший виды портфельчик и встал.
…Потом Леся оказалась в камере. Одна – ее соседка куда-то делась (ее боссы сочли, что наседка выполнила свою функцию?). И Леся, бродя из угла в угол безумно душной и смрадной каморки, пытаясь отстраниться от происходящего и от того ужаса, что охватил ее, думала, что наши карательные органы сделали громадный шаг по сравнению с делами пятидесяти– и семидесятилетней давности. Тогда, для того чтобы обвинить человека, достаточно было его признания… А теперь – теперь ее саму вынуждают поверить , что она и вправду совершила преступление…
Не было этого, не было, не было!
Или все-таки было?
Чтобы спасти себя от надвигающегося страха – перед кем? перед собой? – Леся поняла: она должна немедленно вербализовать, обратить в слова подлинную версию событий. Она не может больше держать ее в голове, она должна рассказать обо всем. И Леся подбежала к железной двери камеры и что есть сил забарабанила в нее.
Через пару минут из-за двери до нее донесся окрик вертухая (по грубому тембру даже не распознать, мужчина то был или женщина):
– Почему нарушаем? Ну-ка быстро отошла от двери!
– Дайте мне бумагу и карандаш! – выкрикнула девушка.
– Не положено, – хладнокровно ответствовали ей.
– Пусть меня вызовут на допрос! Я должна дать показания!
– Вызовут, Евдокимова. Вызовут, когда положено. А ну-ка быстро прекратила нарушать и отошла от двери! В карцер захотела? Сейчас оформлю!
…А потом вдруг случилось чудо…
Глава 17
Воскресенье – не самый подходящий день для поминок. Но что поделаешь, если Ивана Арнольдовича убили в субботу. Вот и выпали девятины на воскресный день.
Поминки запланировали заранее, пригласили на них кого следует, то есть близкую родню, товарищей по работе и соседей по дому. Кто же знал, что случится еще одна трагедия, даже две. В четверг, в один день, убили и старшего, и младшего сынов покойного. У вдовы, Веры Петровны, сердечный приступ, она лежит дома, совсем плоха, трижды «Скорую» вызывали. На понедельник запланированы новые, уже двойные похороны двух сыновей, двух братьев, Петра и Ивана Брагиных. Самое бы время девятины отменить, но… Заказ сделан, закуплены продукты, придут повара и официанты… А оплачивает тризну фирма «БАРТ»… Что же теперь, спрашивается, платить десятки тысяч неустойки? Нет уж, пусть поминки будут. Тем более кое-кто, весьма авторитетный, настоятельно рекомендовал поминки по продюсеру не отменять и даже поработал со списком гостей. К тому же в любой тусовке – что именины, что свадьба, что похороны – для делового человека имеется своя польза, если туда приглашены правильные люди. Всегда можно выкроить время меж заупокойными тостами, чтобы прокачать ту или иную тему.
Так думал Эрик Робертович Райтонен, встречая гостей на пороге квартиры Брагина на Патриарших. Практически никто из приглашенных поминками не манкировал. Явились и чиновники из Минкульта и мэрии, и небольшой круг режиссеров и артистов, и пара коллег-продюсеров. Разумеется, практически в полном составе пришли подчиненные Брагина из «БАРТа». Кроме того, подоспела помянуть покойного всяческая шелупонь: соседи по дому и по особняку, и даже консьержи из подъезда. Явился и новый знакомец Эрика Робертовича, частный сыщик-чистоплюй Ник Кривошеев – а вместе с ним невыразительный мужик с портфельчиком (Ник представил его: «Старший следователь Мосгорпрокуратуры Михаил Николаевич (фамилия прозвучала неразборчиво)». И – вот сюрприз! – вместе с ними пришла та стриженая юница с татуировкой на шее. А ведь говорили, что позавчера ее вроде бы арестовали за убийство всех троих Брагиных… Значит, выпустили?
– С Эриком Робертовичем ты, Леся, кажется, знакома, – сказал Кривошеев, обращаясь к девчонке.
– Да, и мы очень плодотворно побеседовали, – ответствовала пигалица. Она выглядела бодрой и веселой и совсем не походила на недавнюю узницу. Обращаясь к Райтонену, она молвила: – Я искренне восхищаюсь и вами, и вашими фильмами.
Слышать подобное всегда приятно, даже если собеседник врет как сивый мерин. У Райтонена язык чесался спросить: почему же ее выпустили? Но на смену юнице, уже исчезнувшей внутри просторной брагинской квартиры, спешила Манирова. Актрису на тризну никто не приглашал – опасались экзальтированной выходки, кто знает, на что способна любовница, тем более брошенная. Однако поди ж ты! Выведала, когда и где пройдут поминки, и явилась без спросу. Райтонен ей лишь сухо кивнул. Тем более что как женщина Манирова его точно не волнует. Как актриса – еще посмотрим.
За длинный стол, накрытый в гостиной, уселись по чинам. Отдел протокола «БАРТа» сработал четко. Сначала, правда, горячие головы предлагали поминки в виде фуршета, но Райтонен решительно отказался. Тризна есть тризна, и она должна происходить традиционно, сидя.
Во главе стола оставили пустое место. Рядом с ним – большой фотографический портрет Брагина, перевязанный траурной ленточкой, и рюмка водки, прикрытая кусочком черного хлеба. А дальше – стул для вдовы, тоже пока пустующий (впрочем, Эрику Робертовичу намекнули, не исключен вариант, что Брагина, даже несмотря на недомогание, может все-таки на поминках появиться). Далее – с одной стороны стола усадили чинуш из мэрии и Минкульта, с другой, напротив них, – артистов (чтоб чинодралы с народными и заслуженными смогли поговорить и вместе выпить – и тем в собственных глазах возвысится). Манирову тоже среди избранных артистов пришлось посадить. Дальше расселась небольшая группка коллег и конкурентов, продюсеров и режиссеров. Потом следовали сотрудники «БАРТа», включая главного редактора Борисоглебского, и уж в самом конце разная шваль: детектив Кривошеев с девчонкой Олесей и следователем, а также соседи по дому, четверо консьержей и какая-то тетушка покойного, седьмая вода на десятом киселе.
