Кэти Райх - Смертельные тайны
Доктор Ферейра? Райан? Галиано?
Прошла целая вечность, прежде чем спазмы прекратились. Во рту – горечь, бока болели, ноги подгибались, бросало то в жар, то в холод. Доктору Ферейре придется кого-нибудь прислать, чтобы тут прибрались.
Держась за стену, я двинулась дальше. Кабинет Ферейры был пуст. Я повернула назад к прозекторским.
В прозекторской номер один было темно и безлюдно.
Во второй – то же самое.
Из-под двери прозекторской номер три, той самой, где я исследовала скелет Патрисии Эдуардо, сочилось фиолетово-голубое свечение. Вероятно, Ферейра там.
Я осторожно открыла дверь.
В ночном морге царила сверхъестественная тишина. Не было слышно ни шипения шлангов, ни визга пил, ни шума текущей воды, ни лязга инструментов. Тишина, не похожая ни на какую другую.
В комнате было пусто и смертельно тихо.
– Доктор Ферейра?
Кто-то оставил рентгеновский снимок на световом столе. Вокруг пленки просачивалось похожее на свечение экрана черно-белого телевизора голубовато-белое сияние. Холодно блестели металл и стекло.
У задней стены возле стальной холодильной камеры стояла каталка. На ней – мешок для трупов. Судя по форме, внутри кто-то был.
Снова спазм. Перед глазами заплясали черные точки.
Склонившись над столом, я опустила голову и глубоко вздохнула.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
Точки рассеялись. Тошнота отступила.
Уже лучше.
Тело лежало не в холодильной камере. Видимо, с ним кто-то работал.
– Доктор Ферейра?
Я полезла за мобильным, но в кармане его не оказалось.
Черт!
Неужели выронила? Или забыла в отеле? Когда я ушла из отеля?
Посмотрела на часы, но не смогла разобрать цифры.
Похоже, ничего не получится. Надо уходить. Все равно я сейчас не в силах им помочь.
Помочь – кому?
Уходить – куда?
Где я?
И тут я скорее ощутила, чем услышала движение у себя за спиной – даже не звук, а шевеление воздуха.
Резко развернулась кругом.
В мозгу вспыхнули фейерверки. В горло выстрелило огнем.
Кто-то стоял в дверях.
– Доктор Ферейра?
Сказала ли я это, или мне просто чудилось, что я говорю?
Пришедший что-то держал в руках.
– Сеньор Диас?
Молчание.
– Доктор Цукерман?
Фигура не двигалась.
У меня подогнулись ноги. Удар щекой о металлический край каталки. Из легких вырвался судорожный вздох. Пол устремился к лицу.
И наступила тьма.
29
Мне никогда еще не было так холодно.
Я лежала на льду на дне глубокого темного пруда.
Пошевелив пальцами, чтобы вернуть им чувствительность, я попыталась всплыть.
Вода не поддавалась. Слишком глубоко.
Я вздохнула.
Мертвые рыбы. Водоросли. Глубоководные существа.
Я расставила руки, словно ребенок, который лепит снежную бабу.
Есть контакт.
Начала руками шарить вокруг.
Вертикальный обод с закругленным краем.
Ощупала обод. Не лед. Металл со всех сторон – как в гробу.
Внезапно я поняла, что это.
Глубоко вздохнула. Запах смерти и дезинфекции. Но пропорции на этот раз обратные – вонь гниющей плоти затмевала любую другую.
Замороженная плоть. Сердце сжалось.
О господи!
Я лежала на каталке в холодильной камере морга.
Вместе с мертвецом!
Боже!
Как долго я была без сознания? Кто положил меня на каталку?
И где он сейчас?
Открыв глаза, я приподняла голову.
В мозгу взорвались осколки стекла. Внутренности скрутило.
Я прислушалась.
Тишина.
Приподнявшись на локтях, несколько раз моргнула.
Кромешная тьма.
Сев, я немного подождала. Слабость чувствовалась, но не тошнило.
Ноги меня не слушались. Подтянув руками лодыжки к себе, я начала их растирать. Постепенно они ожили.
Прислушалась – нет ли признаков жизни за пределами камеры.
Тишина.
Спустив ноги с каталки, я попыталась встать, но колени подогнулись, и я рухнула на пол. Левое запястье пронзила боль.
Черт!
Правая рука наткнулась на резиновое колесо. Я поднялась на четвереньки и с трудом встала.
Еще одна каталка. Я была не одна.
На каталке лежал мешок. И в нем кто-то был.
Я попятилась от покойника. Во рту пересохло, сердце отчаянно забилось.
Повернувшись, я заковыляла туда, где вроде должна была быть дверь.
Господи, есть ли изнутри ручка? Есть ли в этих штуках ручки изнутри? Пусть изнутри окажется ручка!
Я тысячу раз открывала холодильные камеры в моргах, но никогда не обращала на это внимания.
Дрожа, я начала шарить в темноте.
Ну пожалуйста!
Холодный, твердый, гладкий металл. Я провела по нему рукой.
Пожалуйста, пусть будет ручка!
Я слабела с каждой минутой. Во рту нарастала горечь. Меня била дрожь.
Прошли годы, десятилетия, тысячелетия…
Есть!
Нажав на ручку, я толкнула дверь – и она с тихим шипением открылась. Я выглянула наружу.
На световом столе – светящиеся в темноте серые очертания человеческих органов на фоне непрозрачных костей.
Тускло освещенная прозекторская номер три.
Кто лежал на каталке позади – тот, кого я видела недавно в мешке здесь же, в прозекторской? И нас обоих заперла в холодильной камере одна и та же рука?
Оставив дверь слегка приоткрытой, я доковыляла до каталки и расстегнула молнию на мешке. Полоска света упала на мертвенно-бледные ступни.
Я повернула ярлык на большом пальце, пытаясь прочесть имя. Света было мало, а буквы маленькие.
РАМ…
Буквы плыли перед глазами, словно камешки на дне ручья.
Я моргнула.
РАМИР…
В глазах двоилось.
РАМИРЕС.
Гватемальский эквивалент Смита или Джонса.
Я двинулась вдоль каталки, расстегивая мешок. Дойдя до противоположного края, откинула клапан.
Лицо Марии Цукерман было похоже на привидение, во лбу виднелась маленькая черная дырочка. Одежда спереди испачкана кровью.
Я приподняла ее руку. Тело полностью окоченело.
Чувствуя неудержимую дрожь, я вернулась, снова застегивая мешок.
Зачем?
Дурацкая привычка.
Открыв задом дверь, я вывалилась в прозекторскую номер три.
И почувствовала затылком холодную сталь.
– С возвращением, доктор Бреннан.
Знакомый голос.
– Спасибо, что позволили нам сэкономить на путешествии.
– Лукас?
Я ощущала мушку, ствол, полую трубку, которая могла послать пулю прямо мне в мозг.
– Ожидали кого-то другого?
– Диаса.
Лукас фыркнул:
– Диас делает то, что я говорю.
В моем одурманенном мозгу прозвучала единственная фраза.
Тяни время!
– Вы убили Марию Цукерман. Зачем?
Голова казалась тяжелой, как камень, язык с трудом ворочался.
– И приказали убить Олли Нордстерна.
– Нордстерн – дурак.
– Нордстерн оказался достаточно умен, чтобы раскрыть вашу грязную игру по добыче клеток.
Дыхание позади на мгновение сбилось.
Не давай ему замолчать!
– Патрисия Эдуардо тоже узнала, что замышляет Цукерман?
– А вы, вижу, времени даром не теряли.
Комната кружилась…
– Вы весьма настойчивы, доктор Бреннан. Куда настойчивее, чем я предполагал.
Ствол уткнулся мне в шею.
– А ну-ка, обратно в постельку.
Еще один тычок.
– Вперед.
Только не назад в холодильник!
– Я сказал: вперед! – Лукас подтолкнул меня сзади.
Нет!
Умереть от пули или одному богу известно от чего в холодильнике? Развернувшись, я бросилась к двери.
Заперто!
Повернулась лицом к врагу.
В грудь мне была направлена «беретта».
Перед глазами поплыло.
– Ну, давайте же, доктор Лукас. Стреляйте.
– Бессмысленно.
Мы яростно смотрели друг на друга, словно звери, готовые сцепиться.
– Почему Цукерман? – спросила я.
Лукас разделился на четыре части, потом собрался воедино.
– Почему Цукерман?
Сказала я это или мне только показалось?
– Вы очень бледны, доктор Бреннан.
Я сморгнула каплю пота.
– Моя выдающаяся коллега составит вам компанию.
Я пыталась понять, что он имеет в виду.
– Почему? – спросила снова.
– Доктору Цукерман нельзя было доверять. Она была слаба и легко впадала в панику. В отличие от вас.
Почему Лукас меня еще не застрелил?
– Вы сами убивали своих жертв, доктор Лукас? Или просто обкрадывали трупы?
Лукас сглотнул: кадык подпрыгнул, словно ребенок на тарзанке.
– Мы собирались сделать весомый вклад в науку.
– Или убивать для черного рынка.
Губы Лукаса изогнулись в подобии улыбки.
– Вы даже лучше, чем я думал. Ладно. Мне нравится говорить в открытую. Давайте поболтаем о науке.
– Давайте.
Тяни время!
– Ваш президент загнал исследования стволовых клеток обратно в двенадцатый век.
– Он руководствовался научной этикой.
– Этикой? – рассмеялся Лукас.
– Для вас их аргументы не имеют значения?
Мысли путались. Думать становилось все тяжелее.
– Что для получения стволовых клеток требуется умерщвлять младенцев? Что исследователи стволовых клеток ничем не лучше Менгеле и его нацистских убийц? И вы называете эту чушь научной этикой?
