Дик Френсис - По рукоять в опасности
Упражнение с «боксерской грушей» окончилось. Грантчестер ушел. Четверо ублюдков стояли вокруг меня, наблюдая, не выскользну ли я из их веревок и узлов. Хотел бы я этого, но где там...
Возле меня возникло лицо Пэтси.
– Что за список? – спросила она.
К чему эта хитрость? Она наверняка знает, чего хочет от меня Грантчестер.
Пэтси казалась взволнованной и даже испуганной. Но ведь это она и заманила меня сюда. Хотя какая разница – я сам виноват, что попался на удочку.
– Зачем Оливер спросил, где ваша мать и Эмили? – сказала Пэтси.
Собрав все силы, какие еще оставались во мне, я заговорил, заставляя свой голос звучать твердо:
– Откуда он знает, что их нет дома?
– Александр, – сказала Пэтси с искренним – это я видел – огорчением, – отдайте Оливеру все, чего он хочет, ради Бога, умоляю вас. Это... это... – Она обвела взглядом спутавшие меня веревки, а потом ублюдков, стоявших поблизости, – это... ужасно!
Я мог сто раз согласиться с ней, но мог ли я поверить, что она не знает, чего хочет от меня Грантчестер, ее сосед и питающий к ней дружеские чувства адвокат? Больше я ей никогда в жизни не поверю. Или до конца того, что осталось от жизни.
Оливер Грантчестер вел игру, ставка в которой исчислялась миллионами, но боксерские перчатки не принесли ему желаемого результата. И вот я увидел, как он возвращается со стороны дома и тянет за собой мангал на колесиках.
О Боже, подумал я, только не это.
Я не выдержу, скажу ему все. Знаю, что скажу. Черт с ними, с этими миллионами. Не мои же они, в конце концов.
Грантчестер снял с мангала решетку и приставил ее к опоре. Потом он опять ушел в ярко освещенную оранжерею и принес оттуда сумку с брикетами древесного угля и бутылку с горючей жидкостью. Он высыпал брикеты из сумки в топливную камеру и вылил туда же все содержимое бутылки.
И вот чиркнула и загорелась спичка.
Пламя рванулось из мангала вверх ревущими и трепещущими золотисто-алыми языками. Оно отражалось в глазах Грантчестера, и на миг мне показалось, как будто внутри головы у него полыхает огонь.
Довольный, он парой длинных щипцов поднял решетку и опустил ее на мангал, чтобы накалить.
На лицах четверых бандитов я не видел ни любопытства, ни удивления. Разве что один из них смотрел на огонь и на решетку с отвращением. «Они уже видели это раньше», – подумал я. И видели на моем месте Нормана Кворна.
Норман Кворн... обожженный, в этом саду, с обрывками травы на одежде...
Пэтси, казалось, не понимает, что происходит. Такой же растерянный вид был и у Сэртиса.
Брикеты древесного угля горели ярко.
Я все скажу. Хватит с меня. Все мое тело и так уже изнывает от боли. Глупо и дальше терпеть эту пытку. Всякие там высокие материи вроде стойкости человеческого духа, может, и хороши, когда их изображают на картинах, но не в таких вот милых деревенских садиках вечером во вторую субботу октября.
Нормана Кворна прожгли решеткой до самых ребер, замучили до смерти, но он так ничего и не сказал Грантчестеру.
Я не Норман Кворн. Его миллионов у меня нет, терять мне нечего. Это миллионы Пэтси, будь она проклята!
Грантчестер между тем с наслаждением дождался, пока решетка не раскалилась докрасна, щипцами извлек ее из пламени и плашмя положил ее на траву. Трава зашипела и задымилась.
– Если будешь и впредь молчать, придется положить тебя на эту решетку, – с глумливым сочувствием сказал мне Грантчестер. – Так где список?
Упрямство, стойкость, мужество... Есть ли они у меня? Не знаю. Но я скажу ему все, чего он хочет, пропади он пропадом!
Мое поражение, мое унижение – вот оно, лежит у моих ног, дочерна опаляя траву. Деньги здесь ни при чем, они не имеют значения. Мое решение – дело моей воли. Дело гордости. А цена этой гордости слишком высока.
Скажи ему все... так надо, убеждал я себя.
– Где? Говори, – сказал Грантчестер. Еще секунда – и я скажу. Секунда прошла, другая, третья... Ну же! Нет... Не могу.
Что будет, то будет. Пусть жгут меня...
* * *Такие отметины останутся навсегда, но я не увижу их, если не буду смотреть в зеркало.
* * *Раздался чей-то пронзительный крик, и я вспомнил обещание Сэртиса: «В другой раз ты у нас завизжишь». Но кричал не я. Кричала Пэтси.
Это ее тонкий от ужаса голос.
– Нет, нет! Ради Бога, не надо! Оливер, Сэртис! Вы не сделаете этого. Слышите? Ради Бога, не надо...
Сэртис так и не дождался от меня пронзительных воплей. В каких-то атавистических глубинах моего существа, зарождаясь где-то внутри меня и кончаясь рычанием в глотке, жил стон. В нем объединились, слились в единый сплав все мои ощущения и чувства, в нем каждый нерв бурлил всепоглощающим стихийным протестом. Это был даже не стон, а первобытная мука, которая выпала на мою долю.
– Где он? Где он? – доносился до меня голос Грантчестера.
Зря он старался. Это уже не имело никакого значения.
Через минуту, может, две все кончилось.
Или прошло полжизни?
Я не мог уже произнести ни слова, когда все вокруг меня внезапно изменилось.
Что– то захрустело, затрещало, залязгало, и какой-то автобус величиной с пол пассажирского вагона смел ограду и ворота между подъездной дорожкой к дому и садом. На лужайку из автобуса посыпалась орава полупьяных футбольных фанатов в чем-то оранжевом и в развевающихся оранжевых (или так только казалось) шарфах. Затопали тяжелые сапожищи, загорланили хриплые голоса:
– Где тут пиво? Где пиво?
Через поваленную ограду сюда хлынул целый поток оранжевых шарфов. Какие-то хулиганские физиономии и жизнерадостный галдеж:
– Где пиво?
Четверо ублюдков, прижавших к земле мои руки и ноги, решили по-тихому убраться отсюда, благодаря чему я сумел избавиться от решетки и уткнулся лицом в холодную траву. В моем ограниченном поле зрения возникла пара длинньгх ног в черных колготках, и знакомый голос произнес надо мной:
– Боже милостивый! Ал!
А я хотел сказать: «Где тебя носили черти?», но так и не смог.
Ярко освещенный сад до отказа заполнили оранжевые шарфы и рев голосов охотников до пива. Фантасмагория, подумал я. Сюрреализм.
Крис сперва исчез, но тут же вернулся и вылил на меня из какой-то емкости холодную воду. Потом он опустился возле меня на корточки и сказал:
– Твой свитер истлел.
Я хотел сказать ему, что вода лучше огня, но сумел только подумать об этом.
– Ал, – спросил он, – с тобой все в порядке?
– Угу.
На траве билась золотая рыбка, бедное маленькое создание. Золотая рыбка. Значит, Крис облил меня водой из пруда.
Холодная вода. Прекрасная мысль.
Я попробовал приподняться и потерпел неудачу. Крис поспешил на помощь и освободил мои руки, ноги и шею от веревок. Потом он взял меня под мышки и потащил по траве. Вот она – моя цель, маленький прудик. Я вытянулся во весь рост в холодной воде, прислонясь головой к камням, как к подушке. Боже, какое облегчение я испытал!
– Кто тебя так? Скотина Сэртис? – спросил Крис. Гнев клокотал в его голосе.
– Скотина Грантчестер. Крис опять куда-то исчез.
В саду было полно людей. Появились какие-то полицейские. Огромный автобус, желтый, белый, серебристый, высился над всей этой сценой, как гигантское олицетворение хаоса. Я лежал в пруду и наблюдал за снующими вокруг в поисках дармового пива футбольными фанатами, которые злились, что никакого пива здесь нет. Полицейские кого-то хватали и щелкали наручниками. Попались в руки стражей порядка и четверо бандитов, переоценивших возможность скрыться. И еще я видел, как растеряна Пэтси и как веселое настроение Сэртиса сменилось отупением и тревогой.
Какой-то фанат объяснял полицейским, что никому не известная девица угнала автобус, стоявший возле пивного бара, где они собирались немного освежиться. Эта девица вдруг объявила, что где-то поблизости бесплатного пива – хоть залейся. Симпатичная такая, она еще сказала, чтобы мы поспешали в этот сад.
Когда они ушли, вернулся Крис.
– Этот гад Грантчестер пытался улизнуть, – сказал Крис. – Теперь он никуда не уйдет.
– Крис, – сказал я, – тебе лучше слинять отсюда.
– Ты так думаешь? – Полиция ищет молодую женщину, которая управляла автобусом.
Что– то шлепнулось в воду мне на грудь.
Вот оно что – влажно поблескивающий медный кастет. Я смахнул его в воду. Пусть скроется на дне.
Рука Криса на миг сжала мне плечо, и вот уже его темная фигура промелькнула передо мной в последний раз и нырнула из освещенной части сада в тень.
Фарс продолжался. Какой-то здоровенный полисмен в форме велел мне выбираться из пруда. Я не подчинился, и тогда он надел на меня наручники и ушел, не слушая никаких возражений.
Постепенно в саду оказалось много людей, которые не были ни полицейскими в форме, ни футбольными фанатами, а представителями закона в штатском, или – иными словами – в твидовых жакетах с кожаными латками на локтях.
Над головой у меня плескался искусственный водопад. Я поднял руки в наручниках и направил тонкую струйку холодной воды себе на лицо.
