Владимир Гоник - Преисподняя
После военного совета на пятом этаже было решено заминировать все подходы снизу. Отряд несколько часов ставил мины на дальних подступах в коллекторах и ходах сообщений, на подходе к бункеру оборудовали огневые позиции; Першин выставил боевое охранение, приказав смотреть в оба. Разумеется командос госбезопасности имели высокую выучку, но его отряд понимал толк в действиях под землей: все имели боевой опыт и хорошо знали маневр в тесном замкнутом пространстве; Першин полагал, что лучше, чем его отряд, в стране подразделений для подземных действий нет. Не считая, конечно, альбиносов.
Был второй Спас — яблочный, Преображение Господне. День выдался пасмурный, то хмурилось небо и веяло прохладой, то из облаков показывалось солнце, и воздух теплел; по давней примете яблочный Спас обещал каким быть январю.
Но мало кто в тот день замечал превратности погоды, Москву лихорадило, вместе с ней лихорадило весь мир.
Пока отряд готовился к отражению атаки, войска в городе перемещались с места на место, осыпаемые негодующим свистом, бранью и неизменным вопросом: «неужели вы будете в нас стрелять?» Правда, многие жители подкармливали солдат, которые целый день торчали в танках и боевых машинах пехоты без еды: командиры и политики о еде не подумали.
Те, кто двигал войска, надеялись напугать людей, однако население не испугалось, а напротив, высыпало на улицы, преисполненное негодования и отваги; политики и военные, затеявшие переворот, не могли взять в толк, что происходит, растерянно недоумевали и, судя по всему, не знали, что делать.
Все три дня отряд провел на позициях под зданием. Першин время от времени по одному отпускал личный состав на поверхность дышать свежим воздухом. В первый день обстановка вокруг здания напоминала народную стройку: люди тащили со всех окрестностей арматуру, трубы, решетки и доски, парни приволокли телефонную будку, парковые скамейки и выломанные заборы, в воздухе повсюду висели азартные крики, веселый гомон и смех. Было пасмурно, но тепло, с разных сторон к зданию тянулся народ.
Поднявшись наверх, Ключников с любопытством бродил среди снующих людей и вдруг почувствовал, как у него замерло сердце: он увидел Аню. Она была в куртке и джинсах, словно собралась на загородную прогулку, он смотрел, как деловито она тащила длинную доску, конец которой волочился по асфальту.
Разумеется, не могло быть иначе, Аня оказалась здесь одной из первых. На строительстве баррикад работали многие из ее знакомых, они не сговаривались между собой, пришли сами и встретились тут случайно. Подойти к ним Ключников не рискнул.
В редкие отлучки с позиции Бирс поднимался на одиннадцатый этаж, где работали журналисты. Его тянуло в привычную редакционную суету, полную новостей, вранья, досужих разговоров, сплетен, слухов, из которых время от времени рождалась сенсация.
В коридорах и комнатах было тесно от операторов телевидения, их аппаратуры, знаменитых обозревателей, фотографов, корреспондентов, радиокомментаторов и огромного числа случайных людей, которые теснились повсюду, наполняя помещения шумным гомоном и клубами дыма.
Антон встретил здесь множество знакомых, все кидались к нему с расспросами — слухи о нем ходили самые невероятные, но он отшучивался, отнекивался, отмалчивался, сожалея, что не может включиться в работу по-настоящему и уповая, что приобретает бесценный материал на будущее.
В одну из отлучек Бирс вышел на улицу, чтобы осмотреться и понять настроение людей. Он бродил в толпе, поражаясь выражению лиц, которые были как бы освещены изнутри странным и непостижимым светом: решимостью и надеждой. Трудно было поверить, что это те самые люди, которых он изо дня в день встречал повсюду.
Неожиданно Антон замер и едва не открыл рот: вместе с оравой разбитных московских парней металлическую решетку тащил Стэн Хартман. Вид у него был сосредоточенный, как у всякого, кто занят серьезным и важным делом.
Бирс дождался, пока они уложат решетку в баррикаду, и окликнул американца.
— А, это вы, — признал его Стэн, оттирая руки от ржавчины. — О Джуди что-нибудь известно?
— Ничего нового. Что вы здесь делаете?
— Работаю, как видите.
— Вам бы лучше остаться в стороне, — посоветовал Бирс.
— Почему?
— Это наше дело.
— Сидеть сложа руки? Из меня плохой зритель.
— Как бы вас не обвинили… Вмешиваетесь во внутренние дела. Внесут в черный список.
— Наплевать!
— Вот уж не думал встретить вас здесь.
— А вы что поделываете?
Бирс не успел ответить, кто-то позвал его, он обернулся: к нему направлялась Аня:
— Рада вас видеть, Антон. А где Джуди?
— Ее нет, — Бирс не хотел распространяться о том, что произошло.
— Она уехала? — поинтересовалась Аня, на которой работа и бессонная ночь никак не сказывались: выглядела она прекрасно.
Бирс перехватил внимательный взгляд Хартмана. «Ишь, навострился, подумал Антон, — сразу стойку сделал».
— Аня, позвольте представить вам: мистер Хартман, банкир из Голливуда. Ви-ай-пи, Ю-Эс-Эй[11], - церемонно сказал Бирс.
— Неужели?! Здесь?! Так просто?! С нами?! — высыпала ворох вопросов Аня.
— Вы знаете Джуди? — плотный, внимательный взгляд Хартмана был прикован к Ане.
— Конечно, — живо ответила Аня. — А вы ее тоже знаете?
— Тоже, — подтвердил Хартман. — Она, в некотором роде, моя невеста.
— Как?! — сделала большие глаза и таращилась то на одного, то на другого Аня.
— Бросила меня ради мистера Бирса, — объяснил Хартман с предельной откровенностью.
Антон прекрасно понимал, что Хартман никогда бы не признался, будто кто-то бросил его, да еще ради кого-то, но он увидел красивую девушку, и это был запев новой игры.
— Извините, мне пора, — прервал их Бирс. — Увидимся позже.
Он оставил их, сам направился в здание, в дверях обернулся — они чирикали взахлеб, и он подумал, что, похоже, он сослужил плохую службу Ключу, своему напарнику по отряду.
Изо дня в день оба вместе смотрели смерти в глаза, каждый доверял другому, как себе. Только так и можно было там, внизу, а иначе нечего было туда соваться: порознь каждый из них — что тот, что другой были обречены.
Весь отряд был разбит на такие пары, каждая пара знала свой маневр и могла действовать самостоятельно, вместе с тем каждая пара взаимодействовала с другими парами, когда Першин ставил перед отрядом общую задачу.
Бирс и Ключников занимали позицию в сухом коллекторе под объектом N_100, правительственным бункером. На случай газовой атаки Першин приказал доставить противогазы, и сам то и дело обходил посты, чтобы удостовериться, что все готовы.
Заминировав подходы, люки и колодцы, подготовив огневые средства, Першин не прочь был, чтобы на Лубянке узнали о сделанных приготовлениях. По крайней мере, там должны были понять, что в случае атаки тяжелые потери неизбежны. Першин надеялся на здравый смысл командиров штурмовых групп: в январском нападении на литовское телевидение, когда не было организованной обороны, группа «Альфа» потеряла одного человека убитым и двенадцать ранеными, а сейчас им противостояло несколько тысяч стволов и десятки тысяч мужчин, вооруженных арматурой, камнями и бутылками с бензином, притом, что многие из оборонявшихся прошли войну в Афганистане.
К вечеру в здании уже не было той неразберихи, какая царила здесь утром и днем. На этажах была выставлена охрана из вооруженной милиции, по направлениям возможной атаки были выдвинуты десантники и милиционеры, вооруженные автоматами; омоновцы были в серебристых бронежилетах из ткани СВМ, кое-кто из них надел пятнистые защитные маски с прорезями для глаз.
Позже у здания появилась дорожная и строительная техника, из толпы через мегафон вызвали крановщиков, на глазах стали расти заграждения из бетонных плит и опор, тяжелые, груженные плитами грузовики застыли поперек основных проездов.
Люди напряженно работали, наращивая баррикады. Поднявшись в последний раз, Ключников снова увидел Аню: вместе с долговязым иностранцем она тащила железную трубу. На ходу они оживленно переговаривались по-английски и никого не замечали, увлеченные разговором. Они прошли мимо; стоя в стороне, он смотрел вслед — прошли, исчезли — затерялись в толпе, которая плескалась вокруг и затапливала площадь.
Обстановка вокруг здания напоминала огромный пикник: горели костры, звенели гитары, повсюду слышались веселые голоса и смех, как будто предстояло не сражение, а общее гуляние, и не знай кто-нибудь, что происходит, можно было решить, что люди собрались, чтобы поразвлечься и сообща провести время.
Поздним вечером стал накрапывать дождь, кое-кто раскрыл зонтики, но многие не обращали внимания, и дождь то стихал, то застенчиво кропил людей, освещенную ярко гранитную набережную и черную реку, в которой отражались огни.
