Елена Михалкова - Восемь бусин на тонкой ниточке
– Понимаю, – кивнул Матвей.
– Марк решил поговорить с ним после ужина. Они стояли в библиотеке – то есть, по-нынешнему библиотеке, а тогда это был чулан – и разговаривали. Освальд сказал, что ему все известно. Или что-то в этом роде, не знаю… Может быть, предложил ему написать явку с повинной. Мог Марк такое предложить?
– Мог. Это было бы вполне в его духе.
– И после этого разговора Марк зашел к тебе и оставил ту самую записку. А он – он, оставшись один, сообразил, что часы – это единственное, что связывает его с девушкой! Ведь у механических часов есть номер, их можно отследить… Могли найтись свидетели, которые видели, как Даша покупала их в магазине. Она могла с кем-то советоваться! И что он сделал, поняв это? В комнате его ждала жена, он не хотел больше рисковать. Нельзя было позволить, чтобы кто-то заметил их на нем. И тогда он снял часы и бросил за окно, в заросли – туда, где никому и в голову не пришло бы искать.
– Вернее было бы закопать где-нибудь в лесу.
– Да, но не забывай, что у него не было времени! Он вынужден был действовать очень быстро, впопыхах. Но, открыв окно, увидел Марка, идущего на реку. От часов ему удалось избавиться…
Маша замолчала.
– Понимаю, – сказал Матей, хотя она больше не спрашивала его, понимает ли он. – И от Марка он избавился тоже.
– Ты мне веришь? – осторожно спросила Маша, хватая его тонкими пальцами за руку. – Веришь?
Матвей невесело усмехнулся.
– Мне не нужно тебе верить. Я точно знаю, что ты права. Я даже знаю, как Марк догадался, что убийца – именно Анциферов.
– Знаешь? – недоверчиво переспросила Маша.
– Тогда, на ужине, десять лет назад он назвал свою жену веточкой. При всех, за столом. Это редкое обращение. Даже я хорошо запомнил, как Освальд рассказывал об этом, а уж Марк наверняка не смог бы забыть, даже если бы очень захотел. Никто не обратил на это внимания, кроме Марка. Я выходил пару раз на кухню, помогал Марфе – должно быть, именно в это время Иннокентий и обратился к жене.
Когда я вернулся, Марк был уже хмур и неразговорчив. Потому что он все понял. Как и ты, вспомнил, в каком институте преподает наш Кеша, сопоставил, что влюбленность Даши совпала с ее поступлением на философский факультет, и у него не осталось сомнений.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я только что слышал слова Иннокентия. Он сказал дословно следующее: «Нет, постой, веточка моя». Веточка моя!
Маша молча кивнула, глядя на остановившиеся часы.
– И что ты будешь делать? – негромко спросила она. – Теперь мы знаем правду. И что?
– Я придумаю что, – пообещал Матвей и пошел обратно в гостиную. – Прямо сейчас и придумаю.
Маша, прихрамывая, побежала за ним следом. Матвей остановился, подхватил ее под руку и потащил за собой, не обращая внимания на призывы подумать хорошенько и все разложить по полочкам.
Когда они ворвались в гостиную, комната гудела, как улей. Но Олейников сразу увидел, что все остались на своих местах. Только Борис стоял за сидящей Евой, держась обеими руками за спинку ее стула.
– Все могут быть свободны, – объявил Матвей, подходя к ним. – Кроме тебя, Иннокентий. Нюта, прости, тебе, наверное, лучше уйти. Мне нужно поговорить с твоим мужем.
Нюта даже не обиделась.
– Куда же я уйду? – На нежном личике было написано недоумение. – Я всегда с Кешей.
Матвей посмотрел на ее обтянутый платьем живот и потер лоб. Черт, этого он не предусмотрел.
– Я тоже хочу послушать! – объявила Ева. – Что за секретики у вас, мужчины? Раз не обломилось мне богатства…
– А ну, цыц! – рявкнула Марфа.
Голос у нее был такой, что Ева опешила и умолкла.
Олейникова привстала, не сводя глаз с Иннокентия.
– Матвей… – хрипло сказала она, но смотрела при этом на Анциферова. – Матвей?!
– Да, – кивнул Матвей, наплевав на Нюту. – Да, это он.
Марфа села. Не села, а упала на стул, будто ноги у нее подломились.
– Господи, твоя воля… – прошептала она. – Ты уверен?!
– Да. Есть доказательства.
– Что такое?! – запаниковал Анциферов, переводя взгляд с Матвея на тетушку. – Это похоже на какой-то заговор! О чем вы тут твердите?
Несколько секунд Матвею невыносимо хотелось свернуть шею этому повизгивающему перепуганному мерзавцу. Он даже сделал шаг к Иннокентию. Но на руке тяжелым грузом повисла Маша – не пытаясь задержать его, а всего лишь не успевая за ним со своей хромой ногой.
И Матвей остановился.
Анциферов вжался в стул.
– А почему ты на меня так смотришь?! – вознегодовал он. – Кто-нибудь, объясните, почему он на меня так смотрит?!
– Матвей, что происходит? – спросил Гена.
Матвей повернулся к нему и почувствовал, что его бешенство уходит. Генка, добрый Генка, смешной тощий Генка… Лопух, как они дразнили его в детстве. Можно было спокойно смотреть на Генку и не думать о том, что, возможно, именно он…
Не он. Другой.
– Этот червяк убил Марка, – сказал Матвей, не повышая голоса. – И еще одного человека. Девушку.
– Что ты несешь?! – взвизгнул Иннокентий.
– Как?! – спросил Гена и нахмурился. – Что ты сказал?
Стараясь не смотреть на Нюту, Матвей сухо и бесстрастно повторил историю гибели Марка Освальда, показав его записку.
Во время его рассказа Иннокентий встал и попытался выйти, но путь ему преградил Борис. Анциферов бочком пробрался в дальний угол и оттуда слушал Олейникова.
Когда записка дошла до Евы, она смотрела на нее очень долго. Так, словно не умела читать и разбирала текст по буквам.
– Вернусь – по-го-во-рим, – по слогам произнесла она. – Поговорим.
Взгляд широко раскрытых глаз стал отсутствующим.
– Ева? – вопросительно позвал Матвей.
Она не отреагировала.
– Ева! – Борис дотронулся до ее плеча.
Ее словно ударило током. Она дернулась, записка выпала из рук.
– Так Марка убили, – прошептала Ева и глубоко, прерывисто вздохнула, как человек, которому не хватает воздуха. – Убили? Точно?
– Да, – сказал Матвей. – Мне очень жаль, Ева.
– Тебе – жаль? – недоверчиво повторила она. – Жаль?!
Она вскочила, как будто собиралась бежать куда-то. Взгляд исступленно перебегал с одного лица на другое и, наконец, остановился на Маше.
– Его убили, правда? – умоляюще спросила Ева и протянула к ней руки. – Они меня не обманывают?
Маша покачала головой.
– Нет, не обманывают. Мне тоже очень жаль.
Ева уронила руки, запрокинула голову и громко расхохоталась. Звонкий смех разнесся по комнате, эхом отразился от стен. Ева тряслась от смеха, пока он не перешел в рыдания с икотой. Борис схватил женщину за плечи и силком усадил на стул.
Ева билась в истерике, уронив голову на руки.
– Жаль! – невнятно выкрикивала она. – Господи, что вы знаете?! Вы… жить с мыслью… что покончил!.. И все эти взгляды, будто это я его! Десять лет… сыну боялась говорить… Думала, будет обвинять меня, как и все вы! Как и все вы!
– Лена, воды, – тихо сказала Марфа.
Лена Коровкина бросилась на кухню и вернулась со стаканом. Борис выхватил его у нее из рук и попытался напоить Еву. Зубы ее стучали о стекло, выбивая мелкую дробь, стакан в руке ходил ходуном.
– Господи… – рыдала Ева. – Не сам… не сам!
С нежностью, поразившей Машу, Борис обнял женщину за плечи и заставил сделать несколько глотков.
– Вот так… – приговаривал он. – Потихоньку, потихоньку…
Вода текла по подбородку, по халату Евы. Лицо ее покраснело и чудовищно распухло, волосы налипли на лоб.
Ярошкевич осторожно убрал мешающую прядь. Остальные молча смотрели на них, не пытаясь помочь, понимая, что любое вмешательство будет лишним.
– Ничего, ничего… Все хорошо, – ласково сказал Борис. – Уже все.
– Боренька… – всхлипнула Ева. – Это он его убил, не я!
– Я категорически протестую! – высунулся из своего угла Иннокентий.
Но взгляд, брошенный Ярошкевичем, заставил его отступить назад.
– Пойдем, Евочка, пойдем.
Борис поднял Еву, обнял за плечи.
– Я ее увожу, – жестко сказал он, обращаясь к Матвею. – С этим козлом разбирайтесь сами. Ей это не нужно.
Матвей кивнул.
Поддерживая женщину, Борис вывел ее из гостиной. Хлопнула дверь.
– Столько лет в себе это носила… – прошелестела Марфа. – Бедная, бедная.
Она обернулась к Анциферову.
– Все ты, сволочь! А ну, поди сюда!
– Не смейте так его называть! – громко сказала Нюта и поднялась. В голубых глазах светился гнев. – Кто дал вам право обвинять его? Вы – не суд! Вы всего лишь тетя!
Это прозвучало смешно, но никто не улыбнулся.
– Наверное, вы правы, и Марка Освальда действительно утопили. Меня тогда здесь не было, я не могу судить. Но почему вы решили, что это сделал Кеша? Неужели вы так плохо знаете его? Он благородный человек, не способный на преступление!
Она положила руку на живот, успокаиваясь. Никто не посмел ей возразить.
Иннокентий вышел на свет. Слова Нюты подействовали на него волшебным образом. Он выпрямился, бородку горделиво выставил вперед и сложил руки на груди. В эту минуту ни один из них не назвал бы его перепуганным кроликом.
