Татьяна Устинова - Отель последней надежды
Он повернулся к Надежде и спросил, подумав:
— Привечали — это правильное слово?
Она кивнула.
Он обратился к Марье Максимовне:
— Вы были уверены, что она расскажет Лидии Арсентьевой и подругам и тем самым возбудит подозрение, будто из-за потери мужа у нее помутилось сознание. Так, как оно помутилось у вас, когда ваш муж ушел к молоденькой соседке.
— Она была шлюха. С ней можно было спать, а он решил на ней жениться! Как будто я ему запрещала таскаться к ней!
— В следующий раз вы подвесили к люстре чучело и написали «Павел» с тем же расчетом. Надежда перепугается, позовет на помощь, и станет ясно, что никому, кроме нее самой, не придет в голову мысль вешать на люстре чучело собственного мужа! Потом вы при первом удобном случае ее убили бы, инсценировав самоубийство от горя. Так?
Старуха молчала.
И Надежда молчала тоже.
— Так, — сам себе ответил Дэн Уолш. — Вы оговорились, когда беседовали с Надеждой. Она не упоминала о разрезанных фотографиях, а вы сказали, что они были разрезаны. Узел, которым вы привязали чучело, называется юрюкский. Так его завязывают на Ближнем Востоке. Этот узел удобен тем, что его можно затянуть только снизу. Завязать его нельзя. Вы не могли залезть на стол и именно поэтому накинули на люстру веревку, подтянули чучело и затянули узел снизу. Вы много путешествовали по Востоку, и в вашем доме полно восточных редкостей, оставшихся от мужа. Вы понятия не имели, что утопить человека в ванне не так-то просто, хотя держать его за лодыжки, не давая всплыть, — самый верный способ. Надя сильная и молодая женщина. Вам пришлось держать ее изо всех сил. У нее остались синяки, и ваша инсценировка все равно провалилась бы!
— Кто ты такой, жалкий иностранец, чтобы судить меня?! — спросила Марья Максимовна с презрением. — Остаться без мужа и без гроша в кармане, когда тебе под сорок! Ты знаешь, что это такое изо дня в день наблюдать, как он возвращается домой, но не ко мне, а к ней, которая была на пятнадцать лет моложе?! Ты знаешь, каково это — сознавать, что отдала все, и он взял все, а потом оказалось, что этого мало! Что ему нужно такое, чего я никогда не смогу ему дать?! Ребенок! Маленький, отвратительный, вонючий ребенок! Ему было под пятьдесят, и он захотел этого ребенка и променял меня на него!
— Меня это не слишком интересует, — сказал Дэн Уолш.
Должно быть, майор Флеминг вместе с доктором Бенвиком так и не нашли мост и утонули в Неве при попытке переправиться на лодке.
Марья Максимовна тяжело поднялась и вытянула изуродованные руки:
— Я была красавица! — закричала она. — Я была самой красивой женщиной в посольстве, и все говорили мужу, как ему повезло, что я принадлежу ему! Меня хотели султаны и министры! А он посмел.., отказаться?! Отвернуться от меня?! Как раз когда моя красота начала увядать, он бросил меня, как ненужную вещь, как использованную тряпку!
— С тех пор прошло много лет, — произнес Уолш. — Успокойтесь.
Марья Максимовна, выставив руки вперед, пошла на него, и это было страшно. Так страшно, что он поневоле сделал шаг назад.
— Не-ет! Я сожгла собственное тело, я выжгла ненавистью душу, и я почти победила! Если бы не ты, я бы истребила его отродье, и от него на земле не осталось бы ничего, а у меня есть Маша! Я не могла родить, но моя душа живет в моей внучке! Моя внучка осталась бы в его доме, а его внучка захлебнулась бы в ванне, голая и страшная! Во-от, это была бы месть! За все, что он со мной сделал! За все мои мучения! За его предательство и подлость!
— Марья Максимовна! — прохрипела Надежда. — Остановитесь!
Старуха развернулась и взглянула на нее.
— Ты только посмотри на себя, жалкая, страшная обезьяна! — сказала она с презрением. — Ты не женщина! Ты хавронья!
— Кто?! — удивился Уолш.
— Ты жрешь как свинья, — продолжала Марья Максимовна. — Ты работаешь как лошадь и жрешь как свинья! Ты даже не смогла удержать мужчину!
— Вы тоже не смогли, — прохрипела Надежда. — Хотя вы были женщиной! Вы были женщиной, а сейчас вы чудовище! И я сочувствую вам.
Старуха завыла и бросилась к дивану, но Уолш перехватил ее и легко толкнул на стул.
— Откуда ты узнал? — равнодушно спросила Надежда.
— Сведения о твоем дедушке можно быстро получить в Министерстве иностранных дел, и я их сегодня получил. Ты мне сказала, что он был дипломат, и это все очень упростило. Про ключи мне сказал твой муж. Про внучку in law я догадался, когда встречался с ним, кроме того, я ее видел, и она сказала, что может его позвать. Когда у людей особенные отношения, это сразу видно. То, что она родственница твоей соседки, я выяснил, когда собирал данные на него. Письма, которые он получал и которые ты никогда не видела, опускали в почтовый ящик в тот момент, когда он входил в дом, чтобы Павел мог их забрать, а ты нет. Значит, человек, который опускал их, видел, как он входит. Ни на одном из них нет почтового штемпеля. Образца ее почерка, — он кивнул на Марью Максимовну, — у меня нет, но и так все ясно.
Надежда с трудом кивнула. Старуха прикрыла глаза.
— И что теперь? — спросила Надежда после долгого молчания.
— Теперь я должен найти в твоей ванной ключ от лифтов, — сказал Уолш. — Я его потерял, а без него президент Соединенных Штатов никак не может приехать в гостиницу «Англия».
* * *Максим Вавилов достал из коробки очередной носовой платок и сунул в руки плачущей женщине. Она плакала, наверное, уже минут сорок, а он только и делал, что подавал ей платки.
— И вы представляете, — заговорила она, громко высморкавшись, — вы представляете, ничего! Ни звонка, ни письма! И ребенок спрашивает, а я? Что я ему могу сказать?! Уехал в командировку наш папочка! Один раз только и позвонил! Я ему — с ребенком поговори, уродина! А он мне — некогда! Некогда ему!
Она опять заплакала, и Максим достал из коробки следующую салфетку. Скомканные мокрые салфетки она складывала в кучку, и кучка выросла уже довольно значительная.
— Значит, с тех пор, как в начале лета вы расстались с мужем, он не приезжал и позвонил только один раз?
— Ну да! — горестно сказала бухгалтерша Ира. — Скотина он последняя!
Она посмотрела на Максима Вавилова и неожиданно выпрямилась, а до этого все сидела сгорбившись. Она вдруг выпрямилась, поймала свое отражение в стекле посудного шкафа и зачем-то поправила букли. У нее были сильно накрученные светлые волосы, ярко-красная помада и оранжевый лак на ногтях.
Наведя таким образом красоту, она вдруг улыбнулась Максиму и спросила, не хочет ли он кофе. Он сказал, что не хочет.
— Слушайте, а вы правда по алиментам?..
— Я?! — переспросил оперуполномоченный. — Я, конечно, по алиментам!
— А как же вы по алиментам, если мы даже на развод не подавали?
— А я заранее, — объяснил Максим туманно и добавил быстро:
— А вот в тот единственный раз ваш муж сам вам звонил или вы ему?
— Да что же это я ему буду звонить, когда он, кобелина, с какой-то лахудрой от меня гулял?! Не стану я ему звонить! Ни за что не стану!
— Значит, он звонил?
— Он.
— А что он сказал?
— Сказал, что все у него нормально и чтоб я ему не звонила. Он на новом месте вроде бы уже, и все у него хорошо! У него-то хорошо! А я тут одна с ребенком! — И она опять собралась заплакать. Красная помада чуть размазалась вокруг рта, и она вытирала губы осторожно, берегла помаду.
— Ну, ну, — глупо сказал Максим Вавилов. — Вы так не переживайте.
— Да я за ребенка переживаю! Муж-то мне что? Я себе таких сколько хочешь найду! — И сквозь слезы она улыбнулась зазывной улыбкой.
Максиму было ее жалко. Он не очень понимал, каким образом Катя Самгина могла подружиться с такой несуразной девкой, как эта бухгалтерша, а в том, что она несуразная, он нисколько не сомневался.
Невыглаженное белье было свалено в кресле, и она скинула его на пол, когда предлагала Максиму сесть. Унылая пыльная штора висела прямо посередине окна, и таким образом получалось, что окно как бы и не открыто и не закрыто, и света попадало мало, скудно. Из пепельницы торчали обведенные помадой окурки, которые туда не помещались, и их приходилось заталкивать. От обилия помады казалось, что их курил вампир. В открытую дверь спальни была видна разобранная постель, а возле нее на полу чашка и дамский роман. На диване были разложены какие-то бумаги и валялась выпотрошенная сумка. Содержимое ее было раскидано вокруг — видно, хозяйка что-то в ней искала и никак не могла найти.
— Да мне и мать говорит, чтоб я его бросила на фиг! — бодрым тоном сказала Ира после короткого молчания. — А я и думаю, чего я так страдаю-то?
— А вы страдаете?
— Вот когда вы своими глазами увидите, как ваш родной муж другую в постель укладывает, вот тогда я посмотрю на вас! Впрочем, вы, мужики, все кобели! У вас есть жена?
— Нет, — признался Максим Вавилов. — А с Катей Самгиной вы хорошо знакомы?
