Марио Пьюзо - Сицилиец
Дон Сиано смотрел на Гильяно в упор, его землисто-серое лицо выражало презрение. Буччилла как будто был слегка ошарашен, он словно не понимал, почему с ним так обращаются, — ведь он тут совсем ни при чем. Остальные доны, как и подобает настоящим «уважаемым людям», встретили взгляд Гильяно спокойно и невозмутимо. Гильяно знал репутацию каждого из них; некоторых, особенно дона Сиано, он в детстве боялся. Сейчас он унизил их перед лицом всей Сицилии, и они никогда ему этого не простят. Теперь они навсегда станут его смертельными врагами. Гильяно знал, как надлежит поступить, но знал он и то, что все они — любящие мужья и отцы и что дети тяжело перенесут утрату. Они без всякого страха гордо смотрели на него. Было ясно, о чем они думали. Пусть-де Гильяно поступает, как считает нужным, — вот только хватит ли у него духу. Дон Сиано плюнул в его сторону. Гильяно по очереди посмотрел каждому в лицо.
— Становитесь на колени и молитесь, — сказал он.
Но ни один не шевельнулся.
Гильяно повернулся и пошел прочь. Силуэты шести главарей мафии четко вырисовывались на фоне белой каменной стены. Гильяно дошел до своих и повернулся. Громко и внятно, чтобы было слышно толпе, он произнес:
— Именем Бога и Сицилии я выношу вам смертный приговор.
И тронул Пишотту за плечо.
В этот момент дон Маркуцци стал было опускаться на колени, но Пишотта уже открыл огонь. Пассатемпо, Терранова и капрал, продолжавшие оставаться в масках, сделали то же самое. Автоматные очереди припечатали к стене шесть тел со связанными руками…
Высоко в башне своего замка принц Оллорто отвернулся от телескопа. Поэтому он и не видел, что за этим последовало.
Гильяно выступил вперед и подошел к стене. Он вынул из кобуры свой тяжелый пистолет и медленно, с особым смыслом, прострелил затылок каждого из шести главарей мафии.
Толпа испустила могучий хриплый вопль, и тысячный поток хлынул в ворота усадьбы принца Оллорто. Гильяно смотрел на толпу. Ни один человек из нее не подошел к нему.
Пасхальное утро в 1949 году выдалось прекрасное. Весь остров утопал в цветах, в Палермо невиданное буйство красок творилось на балконах, где цветы росли в больших кадках; красные, голубые и белые цветочки высовывались из щелей на тротуарах, и даже сквозь стены старых церквей пробивались нежные ростки. По улицам города толпы людей стекались к палермскому собору. В девять часов начиналась праздничная служба, во время которой причащал сам кардинал. Ради этого из соседних поселков сюда шли жители в траурных черных костюмах с женами и детьми, и каждого встречного приветствовали пасхальным «Христос воскресе!».
Тури Гильяно отвечал как положено: «Да святится имя его». Он и его товарищи проникли в Палермо накануне ночью. Все были в строгих черных костюмах, только пиджаки у них были свободные, широкие и оттопыривались на боках, где у каждого лежал в кобуре пистолет-автомат. Гильяно хорошо знал Палермо: за последние шесть лет он частенько проникал сюда — иногда для того, чтобы похитить какого-нибудь богатого аристократа, а иногда, чтобы просто пообедать в ресторане и, уходя, сунуть под тарелку дерзкую записку.
Во время этих визитов Гильяно нечего было бояться. На улице его всегда сопровождал капрал Канио Сильвестро. Четверо телохранителей шли по другой стороне улицы, двое — в двадцати шагах впереди, двое — на таком же расстоянии сзади. А еще двое следовали за ними. Если бы карабинеры остановили Гильяно, чтобы проверить документы, эти люди без труда перестреляли бы их. Когда же Гильяно появлялся в ресторане, за многими столиками уже сидели его охранники.
В то утро Гильяно привел с собой в город пятьдесят человек. В том числе — Аспану Пишотту, капрала и Терранову; Пассатемпо и Стефан Андолини остались в лагере. Гильяно и Пишотта вошли в собор в сопровождении сорока человек, а десять человек во главе с капралом и Террановой остались у машин позади собора.
Кардинал служил мессу, его белые с золотом одежды, большое распятие на груди и красивый голос создавали ощущение благоговейного трепета перед этой неприкосновенной святостью. Собор украшали великолепные статуи Христа и божьей матери. Гильяно смочил пальцы в чаше со святой водой, на которой были изображены страсти Христовы. Опустившись на колени, он увидел огромный свод купола над головой и море розовых свечей, горевших у статуй святых.
Друзья Гильяно разместились вдоль стен возле алтаря. Все скамьи были заняты прихожанами — крестьянами в черном и горожанами в нарядной пасхальной одежде. Гильяно заметил, что стоит у знаменитой статуи божьей матери с апостолами — на мгновение он был захвачен ее красотой.
Слова молитв, нараспев произносимые священниками, приглушенные ответы прихожан, благоухающие экзотические цветы на алтаре и истовость молящихся возымели свое действие на Гильяно. В последний раз он был в церкви на Пасху пять лет назад, когда его предал парикмахер Фризелла… Теперь предателем и лжецом оказался этот кардинал, который, нарушив свое обещание, стал врагом Гильяно. И как бы чудесно он ни пел сейчас в этом огромном соборе, ничто уже не изменится. Хватит ли у Гильяно дерзости заставить его покаяться перед Господом? Неужели бог всегда будет прощать кардинала? Сумеет ли Гильяно заставить его признаться в предательстве? Служба близилась к концу, прихожане подходили к алтарю получить святое причастие. Кое-кто из людей Гильяно опустился на колени.
Радуясь Воскресению Христову и избавлению от грехов, прихожане весело покидали собор и с соборной площади растекались по улицам Палермо. Кардинал зашел за престол, и служка водрузил ему на голову высокую митру. В этом уборе кардинал казался значительно выше, но расшитая золотая митра при грубом лице создавала впечатление скорее силы, чем святости. В сопровождении священников он начал традиционный обход четырех часовен собора.
В первой часовне лежал прах Рожера I, во второй — императора Фридриха II, в третьей — Генриха VI, в последней часовне были погребены останки Констанции, жены Фридриха II. Их надгробия из белого мрамора украшала мозаика редкой красоты. Была тут еще одна часовня — вся из серебра, где стояла тысячефунтовая статуя святой Розалии, покровительницы Палермо; в день святой Розалии эту статую носили по улицам города. Здесь были похоронены все архиепископы Палермо; здесь же будет покоиться и кардинал после своей смерти. Отсюда он и начал, и когда он опустился на колени, чтобы вознести молитву, Гильяно со своими людьми окружил его и всю его свиту плотным кольцом. Несколько человек перекрыли выходы из часовни, чтобы кардинал не мог позвать на помощь.
Кардинал поднялся с колен, чтобы выяснить, в чем дело. И тут увидел Пишотту. Он запомнил это лицо. Правда, тогда оно было другим. Сейчас перед ним стоял Сатана, явившийся по его душу.
— Ваше высокопреосвященство, — обратился к нему Гильяно, — вы мой пленник. Делайте, как я говорю, и никто вас не тронет. Вы проведете Пасху у меня в горах, и я обещаю, еда будет не хуже, чем у вас во дворце.
— И ты посмел привести вооруженных людей в храм Господень! — в гневе воскликнул кардинал.
Гильяно рассмеялся — от его благоговейного трепета не осталось и следа, им уже овладело радостное предвкушение того, что сейчас произойдет.
— Более того, — сказал он, — я смею упрекнуть вас в том, что вы не сдержали своего святого слова. Вы обещали прощение мне и моим друзьям и нарушили свое слово. Теперь и вы и церковь поплатитесь за это.
Кардинал покачал головой.
— Я и шагу не сделаю из этого святого места. Убей меня, если посмеешь, — и тебя проклянет весь мир.
— Я уже удостоился такой чести, — ответил Гильяно. — Если не поступите так, как я требую, мне придется применить силу. Сначала я перестреляю всех священников, потом свяжу вас и заткну вам рот. Если же вы покорно пойдете со мной, я никому не причиню вреда, и через неделю вы сможете вернуться в свой собор.
Кардинал перекрестился и пошел к двери, на которую указал ему Гильяно. Дверь выходила в задний дворик, куда остальные члены отряда уже подогнали лимузин кардинала с его шофером. Большая черная машина была украшена пасхальными букетами цветов, а по обеим сторонам радиатора висели флажки князя церкви. Люди Гильяно захватили и машины других сановных священнослужителей. Гильяно подвел кардинала к лимузину и сел рядом с ним. Еще двое сели вместе с ними в салон, а Пишотта сел впереди, рядом с шофером. Кортеж помчался по городу, беспрепятственно минуя патрули карабинеров, которые отдавали им честь. Гильяно велел кардиналу в ответ приветственно поднимать благословляющую руку. На пустынном участке дороги кардиналу приказали вылезти из машины. Здесь их поджидала другая группа людей Гильяно с носилками для кардинала. Бросив машины и шоферов, они исчезли в горах, растворившись в океане цветов.
