Александра Маринина - Казнь без злого умысла
Медсестра замялась и отвела глаза.
– Нет-нет, меня диагноз не интересует, – поспешила успокоить ее Настя. – Никаких медицинских подробностей. Просто каким он был, характер его, привычки. Уходил ли из интерната, если уходил, то куда, интересовался ли чем-нибудь. Может быть, его кто-то навещал? Родственники, друзья?
Она открыла молнию на сумке и вытащила один из нескольких приготовленных заранее конвертов. При виде конверта глаза медсестры оживленно блеснули.
– Ну, каким он был, – начала она задумчиво, – да никаким. Весь в себе, считал себя внуком фельдмаршала Кутузова и всем говорил, что пишет докторскую диссертацию о войне восемьсот двенадцатого года.
– Внуком или потомком? – уточнила Настя.
– Именно что внуком! И считал, что Кутузов еще жив и что он, Голиков то есть, ездит к деду на консультации по всяким там подробностям. Так-то он спокойный был, мирный. В светлые периоды гулять ходил, даже в лавке на ферме продукты покупал, то печеньице, то конфетки какие-нибудь недорогие. На пенсию по инвалидности не разгуляешься.
– А светлые периоды часто были?
– При мне – нет, редко очень, пожалуй, раза два в год, недельки по две, а то и меньше. Может, раньше почаще и подольше бывали. Болезнь же прогрессирует. Он вообще слабенький был, по сердцу часто в обычную больницу госпитализировали, ну и вообще… Кушал плохо, от еды отказывался. Худой, в чем только душа держалась!
– К нему кто-нибудь приезжал?
Девушка задумалась, пожала плечами.
– Не припомню.
– Может, забыли?
– Это вряд ли, – улыбнулась медсестра. – У нас такой контингент… Особенный. Никто к ним не приезжает, ведь чаще всего люди здесь оказываются именно потому, что за ними ухаживать некому. Или родственники не хотят с ними жить и вообще дело иметь. Половина больных – олигофрены-сиротки из детских домов, кто к ним приедет? Еще почти половина – переведены из стационара. Если их из психбольницы домой не забрали, то и навещать не станут. Конечно, бывают случаи, когда приезжают, бывают. Но редко-редко. И мы обычно такие случаи помним.
– А когда ваши больные умирают, где их хоронят?
– Если есть родственники, мы сообщаем им, а они уж сами решают. Если нет никого, то в обычном порядке, за счет государства. То есть не мы хороним, конечно. Мы сообщаем куда следует, решаем, в какой морг отправлять, в Вербицк, в Оружейное или в Макеевск, оттуда и забирают тело. А как там дальше – не наше дело.
– Голикова родственники забрали? Или за счет государства?
– Не знаю, – покачала головой медсестра. – Это вам действительно лучше у начмеда спросить, она здесь давно работает, все должна знать. А вы почему про Голикова спрашиваете?
– Да я, понимаете ли, пишу статью об одном преступнике, который вместе с Голиковым сидел. Вы же в курсе, что Голиков отсидел пятнадцать лет за убийство с изнасилованием?
– Конечно, мы все знали об этом.
– И говорят, что Голиков очень дружил с тем человеком. Вот я и подумала: а вдруг он сюда приезжал, навещал старого знакомого?
– А-а… – разочарованно протянула медсестра, очевидно, ожидавшая от Насти каких-то сенсационных открытий. – Ну, пойдемте, я вас к начмеду провожу.
Кабинет заместителя директора интерната по медицинской части располагался на первом этаже другого корпуса. Здесь режим был явно строже, все окна забраны решетками, двери запираются, внутри у входа сидел на обшарпанном стуле пожилой охранник, источающий сильный запах перегара. Начмед – немолодая, с усталым лицом и потухшими глазами женщина, встретила Настю неприветливо. В ход пошел еще один конверт, после чего разговор потек более плавно. Начмед позвонила и попросила принести из архива личное дело Голикова.
– Вам в руки не дам, – сурово предупредила она, – но на вопросы отвечу, если смогу.
– Просто расскажите, что вы помните о Дмитрии Голикове, – попросила Настя.
– Тихий, мирный больной, мы про таких говорим: «поведение упорядоченное». В состоянии ремиссии мог сам себя обслуживать, выходил за территорию, подолгу гулял, даже читал что-то. Телевизор любил смотреть. Вне ремиссии из комнаты почти не выходил. Что еще вам рассказать? Обычный больной.
– А другие заболевания, соматические, у него были?
– У нас без этого не бывает, – усмехнулась начмед. – Сами понимаете, какой контингент. Но точно я вам скажу, когда принесут личное дело.
– Его кто-нибудь навещал?
– Да, – кивнула врач, – вот его-то как раз и навещал один старик, хотя, в общем, это явление у нас нечастое. Но давно это было. Я старика того лет десять, наверное, не видела. Думаю, что умер, уж больно стар был.
– Что за старик? Родственник?
– Насколько я поняла – нет. Ума не приложу, откуда они знакомы и что у них могло быть общего. Старик интеллигентный, говорили, что чуть ли не профессор.
– Профессор чего? Истории? Это его Голиков считал своим дедушкой Кутузовым?
– Да нет. – Тонкие, иссеченные ранними морщинами губы врача тронула улыбка. – Кутузов у него был отдельно, Голиков его с этим профессором не путал. По крайней мере, на словах. А уж что он там на самом деле думал – нам знать не дано. Но в те годы он был более сохранным, чем перед смертью. Я, конечно, у Дмитрия спрашивала про его гостя, он говорил, что профессор по звероводству. Ну, бред же, согласитесь? Какие могут быть профессора в звероводстве? Да еще в нашем интернате…
Звероводство… Профессор… Совсем недавно Настя слышала эти два слова вместе.
– Голиков фамилию старика не называл?
– Называл вроде бы. Но я уже не вспомню. Столько лет прошло… У меня голова другим занята.
– Тарасевич?
Подведенные черным карандашом брови начмеда взлетели вверх, в потухших глазах мелькнуло подобие огонька.
– А ведь правда ваша, – удивленно протянула она. – Действительно, Тарасевич. Теперь я вспомнила. Вы его знаете?
– Увы, – вздохнула Настя. – Он тоже умер. Как вы и сказали, примерно лет десять тому назад. И больше никто к Голикову не приезжал?
– Приезжал один мужчина, незадолго до смерти Дмитрия. Раза два или три. Представился родственником. Не то муж двоюродной сестры, не то еще кто-то, не близкий. Но в периоды ремиссии не попадал, так что Дмитрий его и не узнавал даже. Этот мужчина ко мне заходил, про здоровье Голикова спрашивал, я ему сразу сказала, что поговорить с Дмитрием не удастся, он в своем мире пребывает. Он хотел все-таки попробовать, мы вместе зашли в палату, но Голиков на него никак не отреагировал. Потом еще приезжал, и опять неудачно.
– А его фамилию не вспомните?
– Фамилию… – Начмед задумалась. – Так она же должна быть в журнале выдачи справок о смерти. Он справку получал и тело забирал, родственник этот. Сказал, сам похоронит, потому что более близкой родни у Голикова нет. Думаете, это тот преступник, про которого вы статью пишете?
– Надеюсь, – улыбнулась Настя. – А журнал в архиве?
– Нет, у меня. Эти журналы живут подолгу, у нас же смертность невысокая, да и обитателей немного, одного журнала на несколько лет хватает. Сейчас посмотрим.
Пока начмед извлекала из сейфа толстый журнал, в кабинет принесли личное дело Дмитрия Голикова.
– Вот, нашла. – Палец начмеда остановился на одной из строчек. – Справку у нас получал Ворожец Петр Сергеевич.
Добрый искренний Петя Ворожец… Сам поехал, никому не поручил. Навещал старого друга, даже похоронами озаботился. Родственником назвался, чтобы разрешили тело забрать без лишних вопросов. Настя по опыту знала, что в таких случаях никто ничего особо не проверяет. Интересно, остальные двое, Смелков и Баев, знали, что он сюда приезжает? Сами не снизошли, но Петеньку вроде как делегировали «от лица всего коллектива»… Но почему только в последнее время? А раньше? Не знали, что он в интернате? Или что?
– Какова причина смерти?
Начмед извлекла из папки личного дела медицинскую карту, быстро пролистала.
– Острая сердечная недостаточность.
– Без всяких сомнений?
– Без всяких сомнений. Голиков много лет страдал миокардиодистрофией, ну и полиорганная недостаточность имела место. У него в анамнезе алкоголизация с четырнадцати лет. Этот его родственник тоже не сомневался, никаким криминалом там и не пахло. Вот, смотрите, в медкарте есть заявление Ворожца о том, что он просит выдать ему тело для захоронения без патологоанатомического исследования, потому что претензий к лечению не имеет и в диагнозе не сомневается. Когда диагноз доказан, вскрытие проводить не обязательно. А в случае с Голиковым диагноз полностью доказан, в медкарте есть все выписки из больницы, куда его несколько раз госпитализировали. А что, этот Ворожец и правда такой страшный преступник? Они с Голиковым сидели вместе? То есть он наврал, что родственник? – с беспокойством спросила начмед.
– Нет, – удрученно ответила Настя. – Петр Сергеевич Ворожец – уважаемый человек, бизнесмен. С Голиковым вместе никогда не сидел. Они с детства дружили. Он вас действительно обманул, но ничего плохого не хотел. Просто мне не повезло. Он не тот, кто мне нужен.
