Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля
Глава 16
1
– Почему сразу тупик? – сказал Илюшин.
Однако по обескураженному лицу друга Сергей видел, что у Макара тоже есть ощущение выросшей перед ними стены.
Они продвигались так быстро, были так убеждены в истинности своих предположений. История пятнадцатилетней давности лежала перед ними свернутая, как ковер, и оставалось сделать лишь одно движение, чтобы он раскатился, открывая взгляду детальное полотно. Оба были уверены, что рисунок этого ковра им известен. Все фрагменты ложились один к другому, заполняя пространство гармоничным узором.
И вдруг выяснилось, что узор существует только в их воображении.
Ковер рассыпался на нитки.
– А если Прохор хотел создать заначку на будущее? – мрачно спросил Бабкин. – Старуха вот-вот помрет, ее сын запрет украшения в сейфе, и Савельев решает опередить…
Он замолчал, потому что Илюшин скептически пожал плечами.
– Не в характере Савельева такая предусмотрительность. Грабить старуху с сомнительным напарником, чтобы обеспечить себе будущее, которое и так обеспечено? Нет, Серега. Прохор тут ни при чем. Мы с тобой ошиблись.
«Как ни при чем, – хотел сказать Бабкин, – когда чертов старик как будто стоит за каждым деревом. В любом рассказе слышишь имя Прохора, в каждой щели блестит его хитрый глаз».
– Тебя сбивает с толку, что Савельев был кем-то вроде божка этого дома, – ответил Макар на его невысказанные мысли. – Ему стало скучно, а такие люди способны развеивать скуку лишь с помощью игры в других человечков. Когда-то он наблюдал, как ссорятся между собой его дети и племянницы. Ему стало интересно, продолжат ли внуки эту традицию.
– Думаешь, он врал насчет выбора призового щенка?
– Нет, не похоже. Это был приз. В детей можно играть очень долго.
– Как будто он в собственных не наигрался!
– Конечно, нет. Один его бросил, второй сбежал. К тому же они его не устраивали. Некондиционные дети, понимаешь? А тут шанс все исправить. Переиграть заново, уже с годным внуком. Мне вот интересно, как Прохор видел себе совместное будущее с тем, кого он выбрал…
Илюшин задумался.
– А мне интересно, кто убил Пашку Варнавина, – грубовато сказал Бабкин. – Макар, давай работать.
– Угу.
– Что – угу?
– Я думаю.
– Ты фантазируешь. – Бабкин встал и тряхнул Макара за плечи. – Давай, соберись! Нарисуй своих кракозябр, приглядись, почитай знаки на кофейной гуще… Ну, давай!
– Устал я, Серега, – сказал Макар, и Бабкин опешил. – Пора менять профессию.
Несколько секунд Сергей не сводил с него пристального взгляда, пытаясь понять, не издевается ли над ним Илюшин.
– Спятил, что ли?
Илюшин молчал.
– Макар, ты чего?
– Теряю хватку, – наконец нехотя сказал Илюшин. – Первая ступень по лестнице вниз.
– Какая еще ступень? Слушай, хорош бредить. Давай я тебе кофе сварю. Выпьешь и подумаем, что мы упустили.
Но на предложение выпить кофе Илюшин, кажется, первый раз за все время, что они были знакомы, ответил молчаливым отказом.
– И кофе не хочешь? – поразился Бабкин. – Ты здоров вообще, нет? Говорят, вирус с начала осени ходит…
– Я придумал историю, – сказал Илюшин, положив на ладонь кубик Рубика и глядя сквозь него. – Она меня увлекла. Так сильно увлекла, что за облаком фантазий я не заметил фактов.
– Факты говорили в пользу нашей версии!
– Они ее не опровергали. И то лишь до того момента, пока нам не попался под ноги самый основательный факт. Об него-то мы и споткнулись.
– Ну, споткнулись, – согласился Бабкин. – Первый раз, что ли? Встали, отряхнулись, пошли дальше.
– Вот именно. Далеко не в первый. Я не должен допускать таких ошибок, Серега. Но их все больше и больше. – Он поднялся и взглянул на Бабкина сверху вниз. – А ведь я был так поглощен этим делом… Ты сам видел, дружище. И что из этого получилось? – Он бросил кубик Бабкину и закончил: – Ничего.
Макар вышел, а Сергей остался в комнате, растерянный, недоумевающий, с головоломкой в руках. Она не была собрана по цветам. Илюшин первый раз не сложил ее.
– Что ж такое, – сердито сказал Бабкин, потому что нужно было что-то сказать. Демарш Макара выбил его из равновесия. Сергей не понимал, что делать с захандрившим Илюшиным, он вообще не представлял, что Илюшин и хандра совместимы друг с другом. Для хандры нужно относиться к себе всерьез. Легкий насмешливый Макар ничего не принимал всерьез, и в первую очередь самого себя.
Сергей покрутил головоломку в руках. Сдвинул одну грань, другую. Вспомнил, как Илюшин рассказывал, что рекорд по скоростному собиранию кубика Рубика составляет чуть меньше пяти секунд. Бабкин тогда еще поправил: минут. Макар сочувственно посмотрел на него и повторил: секунд, Серега, секунд.
– Пять секунд… – пробормотал Сергей, пыхтя над кубиком. – Совсем очумели.
Через десять минут он сдался и отложил проклятое детище венгерского изобретателя на стол. Но головоломка вывела его из себя. И заодно Бабкин разозлился на Макара.
Значит, Илюшин научился собирать кубик Рубика, взялся за головоломку посложнее, не преуспел и разочаровался во всем сразу. «Удобно, черт возьми! – сердито думал Бабкин. – Можно с трагическим видом сообщить, что ты ни на что не способен, и уйти в туман. А с делом Тишко кто будет разбираться?»
Желая высказать все накопившееся Макару и призвать его к порядку и благоразумию, Сергей обошел дом, но Илюшина не обнаружил. «Пес с тобой!» – в сердцах сказал он и вернулся в комнату.
Некоторое время Бабкин стоял перед столом с бумагами, чувствуя неприятную растерянность и не понимая ее причин. «Ну же! Берись за дело!»
И тут он сообразил. Финальный этап расследования всегда оставался за Макаром. Илюшин делал больше, чем фокусник, вытаскивающий из шляпы кролика перед ошеломленными детьми. Он упорядочивал хаос. По мановению его волшебной палочки факты выстраивались в логические цепочки, цепочки – в события, события – в реконструкцию преступления. Он приходил к парадоксальным выводам, и выводы эти оказывались верны.
Сергей всегда после его спектакля чувствовал себя ошеломленным, словно на его глазах фокусник вместо кролика вытащил из шляпы за уши Дэвида Копперфильда.
И вот представления не будет. Фокусник разочаровался в ремесле.
«Вовремя», – крякнул Бабкин.
Значит, придется разбираться во всем самому. Сам себе фокусник, сам себе шляпа, сам себе кролик.
Сергей перелистал материалы дела.
Сел в кресло, держа в ладони головоломку.
Положил ее на видное место.
Убрал ее с видного места.
Взял лист с илюшинскими закорючками и некоторое время рассматривал его, пытаясь увидеть за двухмерными рисунками объемную картинку.
Отложил лист.
Походил по комнате, подражая Макару, который вечно выводил его своим мельтешением.
Утомился сам от себя и раздраженно плюхнулся обратно в кресло. Под ним скрипнуло и пугливо хрустнуло.
«Давай еще мебель сломаем!» – разозлился Бабкин. Это все Илюшин виноват!
«Говорил ему: не надо, не берись! Послушался он меня? Как же! Вот пусть страдает теперь».
Мысль о том, что как раз Илюшин совершенно не страдает, а вот ему, Бабкину, приходится переживать за двоих, окончательно вывела его из себя. Единственным человеком, который мог в кратчайшие сроки довести флегматичного Сергея до такого состояния, был как раз Макар.
«Сам влез в это дело – сам пускай и разгребает!» – решил сыщик. После чего яростно схватил папку с материалами и углубился в чтение.
Поначалу он еще отвлекался, поглядывая на кубик. Но через десять минут вытащил из кармана свой блокнот и начал сосредоточенно делать записи.
Все детали преступления они с Илюшиным уже обсуждали много раз. Однако Бабкин упорно шел той же тропой, еще более внимательно глядя по сторонам, чем прежде. Он не знал другого способа найти ответ. Забыт оказался листок с илюшинскими рисунками, заброшена головоломка. Сергей делал то, что умел делать хорошо: въедливо, кропотливо, с тщательностью опытного грибника поднимал палкой каждый лист, под которым мог скрываться его боровик.
Вениамин Варнавин. Никаких доказательств причастности к убийству старухи. Они с Илюшиным с радостью ухватились бы за эту версию, но супруги не покидали Литвиновку. А значит, не было мотива для второго убийства.
«Нет, это объяснение в любом случае не прокатило бы, – думал Бабкин. – Вот узнал мальчик Паша в одном из грабителей своего отца. И что? Из всего, что мы о нем слышали, вытекает лишь одно: он бы порадовался за батю. И за себя заодно».
С Тамарой Варнавиной та же история. К тому же Сергей не мог представить, что должен был сотворить подросток, чтобы мать решилась на убийство.
Людмила Кошелева, мать Вероники и Женьки. Отпечатки в доме Изольды принадлежат ей. Но зачем убивать старуху ради драгоценностей, если ее всю жизнь содержит Давид Дарницкий?
– Стоп! – вслух сказал Сергей.
