Василий Шарапов - Честь и мужество
«…Теперь насчет твоих отношений с этим злополучным Вадимом. Не нравятся мне они! Ты ведь сама пишешь, что его подарки, пусть и дорогие, тебе не нужны, как и его чувства к тебе. И откуда у него, у студента, деньги, подумай? Зачем ты лезешь в какое-то подозрительное болото? Ты ведь любишь Олега, ему всего год служить, потерпи. Не верю, что ты не можешь отшить этого Вадима, скорее — не хочешь…»
Телефонный звонок… Саша быстро пробежал глазами еще несколько строк — дальше, кажется, неинтересно — и снял трубку.
— Алло, Зуенков, — сказал он рассеянно, все еще думая о письме.
— Это вы, товарищ капитан? — раздался в трубке юношеский басок. — Я хочу с вами поговорить… Это Леша… Тот, у которого вы краденые колечки взяли… Поговорить надо.
— Привет, Леша, — обрадовался Зуенков, сам себе удивляясь. — Ты где? Случилось что?
— Да я рядом, на площади Революции… В кино хотел, а потом вот… Вам позвонить решил. Письмо показать.
— Жди возле памятника. Я выхожу!
Камнем лежал у него на сердце этот Лешка. И надо же — сам позвонил! Нет, Зуенков, в людях ты разбираешься, так и отметим.
17
Беседа с кочегаром, а по совместительству — сторожем загородного детсада Карасевым вымотала у Володи Бибишева душу. Мало того, что Карасев отпирался — ни на какие, мол, «Жигули» ночью он не смотрел, никуда из детсада не звонил, — он к тому же, что называется, «качал права». Низкорослый пятидесятилетний мужичок со вздернутым носом и толстыми губами, с первого взгляда он показался Бибишеву тихоней. Но стоило ему достать милицейское удостоверение, как сторож-кочегар полез в пузырь.
— А чего ради я обязан отвечать на всякие вопросы? — настырничал он. — Я себя знаю как? Как невиновного! Значит, могу разговаривать с вами, а могу — нет. Заставить не заставите.
— Ну, хорошо, — успокаивал его Володя, — не отвечайте. Я сам буду говорить. Вас видели у машины, за вами шли до детсада, видели, как вы звонили по телефону. И даже слышали, что вы сказали, не по телефону, а уже на крыльце…
— Что, что?!
— Вы, Григорий Иванович, ругали тех, которые где-то шляются, и решили идти не то к Урку, не то к Курку… В этом роде. Но заснули.
— Так выпимши я был, — засмеялся Карасев. — Болтал чего, разве вспомнишь! И куда пьяные ходют — кто разве знает? Ходют и ходют…
— Бросьте, Карасев, паясничать, — жестко остановил его Бибишев, который понял, что по-хорошему с этим типом не получится. — На «Жигулях» вы прочитали опознавательный знак вора — Букву К. Вслух прочитали, так что мы уверены, даже нет — знаем точно, что вы один из соучастников. Вы уже сидели, Карасев, пора вам и знать, что чистосердечное…
— Ладно баланду травить-то! — взорвался кочегар. — Ты докажи, докажи! Шьете мне групповое, да? Не выйдет, гражданин начальник.
— Рановато вы меня так начинаете называть, — усмехнулся Володя. — Не торопитесь, еще успеете. Что вы мелкая сошка, нам понятно и так. Признались бы, Григорий Иванович, ей-богу, лучше было бы. Кому звонили?
Карасев молчал, ноздри его побелели, рост сжался в куриную гузку.
— Задерживать вас мы можем только двое суток, это вы знаете, Карасев. Но через двое суток мы все узнаем и без вас. Тогда поздно будет, локти грызть придется.
— Не имеете права! — заорал кочегар и осекся, увидев, что Володя встал и жестом подзывает сержанта.
Сторожа-кочегара увели, а Бибишев принялся изучать засаленную телефонную книгу, захваченную в детском саду, откуда звонил Карасев. Внутренняя сторона обложки была испещрена написанными от руки номерами телефонов. Карандашом и шариковой ручкой, разными почерками. Вполне возможно, что Карасев, не слишком надеясь на память, вписал сюда и тот самый номер, по которому звонил ночью. Володя выписал полтора десятка телефонов и уехал в управление, заскочив по дороге в адресное бюро, где ему пообещали через час дать список нужных ему абонентов. У себя в кабинете он никого не застал — все инспектора были в разъезде, что его порадовало: можно было без помех подумать хорошенько над фактами, которых, к сожалению, оказалось не так уж и много.
Но подумать не удалось: он только разложил на столе свои записки, как звякнул телефон.
— Владимир Федорович, здравствуйте, — услышал он в трубке знакомый баритон Феликса Михайловича Дергачева. — Есть некоторые новости, но по телефону, пожалуй, неудобно. Я мог бы к вам подъехать, если у вас есть время. Я на машине, буду через десять минут.
— Жду, — коротко бросил Володя. — Пропуск заказываю, найдете меня на четвертом этаже, коридор направо от входа, на комнате табличка с фамилией.
Положив трубку, Володя пригладил усы, покрутил головой. Новости. Что ж, очень кстати. У него было предчувствие, что клубок начнет вот-вот разматываться, что скоро на сцене должны появиться уже не мальчишки и не пьянчуга кочегар, а фигуры покрупнее.
В кабинете инспекторов Феликс Михайлович смотрелся совсем не так вальяжно, как у себя, среди книжных шкафов и кресел. Напротив, его ухоженные пшеничные усы, бархатный пиджак и голубоватые очки в оправе выглядели несолидным пижонством. Это чувствовал и сам Дергачев, отчего и вел себя суетливо: расстегивал и застегивал снова пуговицы на пиджаке, зачем-то щелкал зажигалкой, оборачивался на шаги в коридоре.
То, что услышал от него Бибишев, заслуживало внимания, хотя и не давало никаких новых зацепок. Ночной звонок, угрозы, категорический совет, а практически — приказание молчать о деньгах. Все это говорило о том, что организаторы похищений машин чем-то встревожены, что-то их вспугнуло. Может, не очень чисто проведена была операция с «подсадной» машиной?
— Вы составили приблизительное представление о личности человека, который вам звонил? — спросил Володя.
— Знаете… — Феликс Михайлович опустил голову, и солнечный зайчик высветил розоватую прорежину на макушке, искусно прикрытую зачесом. — Мы, литераторы, народ к слову очень чуткий. Так вот, мне показалось, что приблатненная речь этого типа искусственна, не свойственна его культурному уровню. Старательность проглядывала… А где-то был сбой. Например, когда он сказал, что за групповое преступление полагается изрядный срок. Слово «изрядно» — не из той лексической сферы, не случайно оно зацепило слух…
«Изрядно»… — повторил про себя Володя. — Кто любит это словечко? Я ведь слышал его недавно. От кого?»
Когда Дергачев уехал, Бибишев позвонил на квартиру Золотавкиным. Никто не отозвался. Тогда он набрал рабочий телефон Аркадия Александровича. Медсестра неохотно буркнула, что сейчас позовет.
— Кто? Товарищ Бибишев? Да, да, слушаю… — бодро, с натужным удовольствием отозвался хирург. — Нет, никто мне не звонил. Если позвонят, я вам сообщу. Простите, у меня операция… До свидания…
Володя разозлился. Ну, предположим, не звонил никто, предположим, некогда. Но хоть спроси, в чем дело — как-никак речь идет о судьбе сыночка… Странная, признаться, торопливость. И нелюбознательность странная…
Опять телефон!
— Вы возьмете список адресатов или вам продиктовать? — спросила трубка.
Володя хотел было буркнуть: «Принесите!», но уж очень голосок был мелодичным и юным. И потому сказал: «Диктуйте!»
Из четырнадцати телефонов, выписанных им на поляне Фрунзе, только три оказались квартирными. Остальными абонентами были поликлиника, детская кухня, служба водоканала, лодочная станция, две базы и магазины. Проверить, конечно, придется все, но начать следовало с квартир. Все-таки звонок был ночной.
Наскоро перекусив в столовой — второе и стакан соку, — Бибишев отправился по адресам. Начал с дальнего — с проспекта Масленникова. Там, в пятиэтажном доме возле промтоварного магазина, быстро отыскал нужную квартиру. Худенькая старушка обрадовалась, когда он назвал ее фамилию.
— Вы по обмену? Проходите, пожалуйста…
И огорчилась, когда узнала, что Володя вовсе не по обмену. Пятый этаж без лифта не устраивал бабушку, а подходящих «обменщиков» она пока не находила. Жила она одна, и Володя не стал ее расспрашивать — только время терять.
Во второй квартире по его списку никого дома не оказалось. Он узнал у соседей, что хозяева уехали в отпуск, должны скоро вернуться. Вычеркивать этот адрес не стал, поставил вопрос.
Никого не было и в квартире по улице Степана Разина: в пяти минутах от управления был этот ухоженный, основательный дом. Бибишев несколько раз надавил кнопку пронзительного звонка и хотел было позвонить соседям, как дверь квартиры напротив отворилась.
— А там никого и нет, — сообщила ему рыхлая женщина в платочке, накинутом поверх бигуди. — Галина Петровна по путевке уехала с мужем, а сын…
Она осеклась, будто испугавшись чего-то.
— А что — сын? — спросил Володя.
