Адам Данн - Реки золота
Он заставил себя смотреть, как Мор разобрал карабин, отбросил ствольную коробку и принялся собирать оружие с совершенно иными деталями. С длинным стволом с дульным тормозом. Со ствольной накладкой из углеродного волокна. Толстым глушителем. Вертикальной передней ручкой и сошкой. С ложей из трубок. Сверху на плоской ствольной коробке Мор установил ряд коротких толстых предметов — Сантьяго мог только предполагать, что это прицельные устройства, которые позволят Мору наводить оружие в темноте или, может, подумал он (и его горло сжало), даже сквозь стены.
— Что… это? — выдавил Сантьяго.
Мор полез в ящик и достал два коробчатых магазина. Со своей безумной усмешкой бросил один Сантьяго — тот поймал магазин одной рукой, при этом едва не растянув связки в запястье. Сантьяго уже имел дело с магазинами двести двадцать третьего калибра. Этот, казалось, весил не меньше шлакобетонного блока. Он с усилием бросил его обратно Мору.
Собрав и зарядив модифицированное оружие, Мор убрал пластиковые ящики (вместе с деталями, снятыми с полицейского карабина М4) обратно в чулан. Достал что-то выглядевшее и пахнувшее как рыболовная сеть. Набросил ее на голову и с натурой продел в ячейки руки. В этой накидке Мор выглядел ходячей кучей веточек для привлечения птиц. Из чулана с ужасами он достал самый замысловатый шлем, какой Сантьяго доводилось видеть, — прикрепленный к нему монокуляр торчал словно хоботок какого-то жуткого насекомого. Затем надел на спину рюкзак, из которого тянулись два толстых ребристых шланга, обвивших кучу веточек.
Мор поднял свой модифицированный карабин. Для Сантьяго он ассоциировался не столько с огнестрельным оружием, сколько со стрекалом из фильма Джорджа Лукаса. Мор больше не казался ни бродягой, ни студентом. В сущности, осознал Сантьяго, вообще не выглядел человеком. Он успешно преобразился в чудовище из научно-фантастических фильмов ужасов.
— Охотничий сезон открыт, — сказало это чудовище.
Сантьяго пришел в смятение. Он никому не признался бы в этом.
«Santa Maria, madre de Dios,[54] — мысленно взмолился он. — Пожалуйста, избавь меня от этого безумного Мора».
Сантьяго не представлял, как таксисты выносят свою работу.
Двенадцать часов в день, а то и больше. Сидеть одному в этих отвратительных желтых коробках уже достаточно скверно. Но находиться с пассажиром (может быть, не одним), со всеми их звуками, запахами, восторгом или раздражением из-за пустяков — достаточно, чтобы свести с ума кого угодно.
Но хуже всего находиться в такси, наполненном страхом.
Это был мучительный, первобытный, я-хочу-выйти-отсюда страх, выделявшийся из каждой поры парня с тех пор, как его посадили на переднее сиденье «виктории». Парень отказался сесть с Мором сзади, не мог даже смотреть на него в зеркало заднего вида. Он просто опустился на пассажирское кресло, куда усадил его Сантьяго, легкий, как перышко, и хрупкий, словно хрусталь, глаза его были огромными, тусклыми, незрячими. Сантьяго взглянул на лица группы поддержки ОАБ, молча списавшей Ренни в покойники, и ему захотелось жестоко избить их всех, даже Маккьютчена. Сантьяго понимал, что это равнозначно самоубийству, и ненавидел себя за свое в нем участие. Маккьютчен даже применил власть, чтобы заставить его ехать. Как ни странно, это решение в конце концов принял парень в комнате для допросов, сказав, что лучше пойдет на риск с ними, чем с теми, кому Мор готовил дьявольскую западню. Голос парня был колючим, жестким, как выдернутые из влажной земли корни, и царапал Сантьяго непонятно в каком месте.
«На заднем сиденье все равно мало места, — подумал он, — из-за туши Маккьютчена и громадного вещмешка Мора, наполненного орудиями смерти». Капитан настоял на поездке вместе с ними. Сантьяго понимал — он здесь для того, чтобы поддерживать парня, покуда Мор не завершит задуманное уничтожение тех, кого отправил главарь, но в конце концов это не имело значения. От парня несло страхом, смятением, шоком, и Сантьяго радовался, что Маккьютчен предусмотрительно взял лекарства для срочной помощи в ближайшей больнице на Голд-стрит.
Поездка в Китайский квартал была отвратительной, обычные миазмы в часы пик бледнели в сравнении с туманом предчувствия, напряжения и ужаса, витавшего в «виктории». Сантьяго потел, парень скрежетал зубами и неудержимо сглатывал, а Маккьютчен от волнения то и дело портил воздух. Спокойным в такси был только Мор, он глубоко ушел в себя, готовясь к тому круговороту событий, который устраивал. Сантьяго ненавидел Мора в этой поездке, ненавидел люто, неудержимо, и давал себе клятву, что, когда все кончится и они повезут людей главаря в наручниках в Центральную тюрьму, он скажет Маккьютчену о своем окончательном разрыве с Мором.
И скажет то же самое самому Мору, но кварталах в восьми от нужного места, на Дивижн-стрит, под неясно вырисовывающимся мостом, Мор вышел. Вышел из этого треклятого такси, шагнул из движущейся машины на темную, усеянную битым стеклом улицу, вскинув на спину громадный черный вещмешок легко, словно наполненный соломой. Если бы пассажирская дверца слегка не хлопнула и парень не дернулся бы, будто от стрелы тайзера, Сантьяго мог бы совсем не заметить этого. Он оглядел улицу — выброшенные поддоны, ржавые ограды с колючей проволокой поверху, потрескавшийся бетон и безликие, рассеянные китайцы, — но Мор исчез. Оглянувшись через плечо, он увидел, как Маккьютчен качнул крупной головой. Снова повернулся к ветровому стеклу, сжал руль обеими руками и медленно стискивал его, пока в запястьях не натянулись до отказа сухожилия.
Чертов Мор.
Сантьяго остановил машину футах в сорока от спортплощадки, перед переулком, выбранным Мором, и они с Маккьютченом достали ружья из багажника поочередно, чтобы Ренни не оставался в такси один. Сантьяго это не нравилось — парень сидел на переднем сиденье у всех на виду. У него мелькнула мысль, что Ренни психанет и побежит, но тот как будто слегка успокоился. Во всяком случае, настолько, насколько мог успокоиться избитый, потрясенный человек в пограничном состоянии. Сантьяго понял, что это связано только с уходом Мора.
Потом они ждали.
В сумерках Сантьяго прошел с парнем от спортплощадки до переулка, а Маккьютчен отвел машину к ее входу. Группа поддержки находилась в двух кварталах. Сантьяго шел в трех футах от правого плеча Ренни, сжимая в кармане «глок»; «бенелли» лежало на переднем сиденье «виктории», Маккьютчен сидел там с «Ремингтоном-870» двенадцатого калибра. В конце переулка, между уцелевшей китайской зеленной лавкой и большой мусорной кучей, они повернули обратно к спортплощадке, где Ренни должен был встретиться с контактом главаря. Сантьяго в которой уж раз проклял безумие всего этого. Парень будет один, даже без бронежилета, с ближайшей подмогой в добрых ста ярдах. Но таким был план Мора, и Маккьютчен полностью его поддерживал. Как он только мог…
— Сикс, это Эвер, проверка связи, — протрещало в его наушнике. Парень отскочил примерно на фут.
— Эвер, это Сикс, говори.
— Сикс, это Эвер — уходи оттуда.
Мор снова отдавал приказы. Сантьяго на миг с тоской подумал о ружье, потом ощутил трепет в груди.
Началось.
Сантьяго взглянул на Ренни, готовясь повалить его, если парень все же попытается убежать. Но тот как будто забылся. Губы его разжались, даже слегка шевелились, хоть и беззвучно. Сантьяго усомнился, что он сможет пройти весь путь.
— Не беспокойся, — с трудом заговорил он, — группа поддержки наготове, мы с капитаном Маккьютченом не сведем с тебя глаз. В квартире твоей матери дежурят, с ней все будет в порядке. Твой отец не…
Сантьяго не договорил и обругал себя, слишком поздно вспомнив, что прочел в файле парня. Отца у него не было.
Наконец Ренни прервал молчание, издав нечто среднее между вздохом и фырканьем, словно в своем состоянии сам не знал, каким должен быть этот звук. Но потом еле слышно прошептал:
— Мой папа.
В наушнике Сантьяго затрещало снова.
— Сикс, это Эвер, уходи немедленно.
Сантьяго послал его к черту, не зная, что еще можно прибавить.
— Я должен уйти, — сказал он парню с твердостью, которой не ощущал. — Мы все время будем с тобой.
И заставил себя взглянуть прямо на него, но Ренни смотрел в сторону спортплощадки, забыв о нем.
Сантьяго побежал.
Как было условлено, огибая квартал, а не прямо по переулку. Бежал он со всех ног, держа в одной руке рацию, в другой пистолет, представляя, как Ренни идет переулком, будто зомби. Сердце его готово было выскочить из груди, когда он достиг такси, капитана, «бенелли», за которое сразу же схватился. Маккьютчен сидел на пассажирском сиденье, спрятав ружье под приборной доской. Сантьяго взял «бенелли» на грудь, взвел курок, снял с предохранителя и высунул в окошко, как во время массовых беспорядков. Улица полнилась людьми, машин не было. В ушах стучал пульс. Прошла минута. Пять минут. Что происходит?
