Колин Харрисон - Найти в Нью-Йорке
24
«Господи, прошу Тебя, сделай меня богатым», — молитва бедняков. Конечно, богачи могут позволить себе молиться о чем-нибудь другом. Но (хотя это не очень широко известно) истина в том, что когда человек становится весьма обеспеченным (с минимальным порогом личного капитала, скажем, в сто миллионов долларов), он перестает поклоняться своим богам в обычных предназначенных для этого местах. Он может продолжать посещать костел, или синагогу, или мечеть, но качество его молитв заметно снижается, если не падает до нуля, из-за того желанного или нежеланного внимания, которое обращают на него окружающие. Ближние высматривают в таком человеке (и он это знает) симптомы счастья, мучений, жадности, болезни, здоровья, величия, щедрости — чего угодно. При таких условиях особенно не помолишься. Выход — молиться там, где тебя не знают, однако богачи предпочитают, чтобы их узнавали, ибо когда в тебе узнают богача, это дает тебе и защищенность, и различные преимущества, и чувство собственной уникальности — все, что недоступно прочим смертным. Разумеется, богачи могут вообще не молиться, и многие так и поступают, особенно молодые, которых пока не затронуло горе, недуги и неудачи. Но когда очень богатый человек стареет, обычно он предпочитает решать серьезные вопросы в каком-нибудь спокойном месте. А самые подходящие места для этого — либо те, где можно побыть в одиночестве, либо те, куда приходят не за тем, чтобы молиться.
Нью-йоркский Ист-Хэмптон — один из самых дорогих приморских поселков в мире, и здесь полно мужчин, которые слишком стары и слишком богаты для того, чтобы по-прежнему утруждать себя посещением молитвенных объектов. Выходные они обычно проводят на теннисном корте или на поле для гольфа — чего и следовало бы от них ожидать. Однако немалое их число можно встретить в питомнике Гузмана, что в нескольких милях от города. И весьма часто они заезжают сюда как бы ненамеренно, не обязательно сообщив другим, куда именно они направляются. Они прибывают сюда, паркуют свой «мерседес», «лендровер» или чем там еще им случилось сегодня управлять и, ни с кем не вступая в беседу, отправляются в своего рода одиночное путешествие. Территория питомника — это восемьдесят акров, засаженных великолепными образцами флоры, в том числе декоративными деревьями; все это великолепие на грузовиках и по воздуху привозят сюда со всего мира, дабы украсить непрестанно меняющийся лик района Хэмптон. Ну где еще можно набрести на рощу изумительных кванзанских вишен, потом зайти в прекрасный лесок из голубых атласных кедров, потом поблуждать среди почти бесконечного разнообразия японских кленов — красных, желтых, оранжевых; затем — по петляющей тропинке, обрамленной березами, все вперед и вперед, мимо новых и новых рядов красивейших деревьев? Болотные дубы, кизил, японские березы, аляскинские ели, платаны, карликовые груши, падуб, австралийская сосна, золотистая лиственница, плакучая ива… все это — здесь. Гораздо более уединенное место, чем парк, и при этом оно старее леса; человек, блуждающий по питомнику Гузмана, встречается с бесконечным разнообразием божественных творений, с впечатляющим обещанием роста. Власть времени, выраженная в малом деревце. Ибо истина такова, что человек способен сажать и перемещать лишь маленькие деревца. По-настоящему большое дерево, скажем выше шестидесяти футов, передвинуть невозможно. Таким образом, иметь дело с маленькими деревцами — все равно что иметь дело с будущим, а ведь дерево, как всем известно, может прожить гораздо дольше, нежели любой из людей. Так, богатый человек лет шестидесяти с лишним, гуляя среди восточных белых сосен шестифутовой высоты, с их мягкими иглами, знает, что они будут еще молоды, когда он совсем состарится, и будут еще долго жить после того, как его не станет. Когда смотришь на деревья, начинаешь по-настоящему понимать, что такое жизнь и смерть.
Марц очень любил питомник Гузмана. Он приезжал сюда несколько раз в год. Конни даже не подозревала о существовании этого места. О нем знала лишь его первая жена, вот почему в свое время они выбрали здесь для себя несколько саженцев декоративных растений. Много лет назад. Много домов назад. Их первое место воскресного отдыха потом распахали бульдозерами и построили на нем чудище в стиле «шингл» общей жилой площадью одиннадцать тысяч квадратных футов, а потом снова прошлись бульдозерами и выстроили виллу в тосканском стиле общей площадью двадцать три тысячи квадратных футов. Сейчас ему неприятно было об этом вспоминать; он просто наслаждался прогулкой среди кедров и, особенно, лиственниц, отдыхом на любимой скамейке. Именно это он сейчас и делал — радовался поту, выступившему от прогулки на солнце, радовался аромату деревьев. Он посмотрел на часы. Пора.
— Я зашел не в ту аллею, — каркнул чей-то голос.
Из-за сосен появился мужчина в клетчатых шортах и белой тенниске. Он слегка подволакивал ноги, осторожно шагая по песку; тощие икры покрывала сетка варикозных вен.
— Сюда, — произнес Марц, не трудясь встать, но поднимая руку, чтобы обменяться пожатием с Эллиотом Сассуном.
— Как дела, Билл?
— Плохо как никогда.
Эллиот засмеялся, усаживаясь.
— Ты всегда так говоришь.
Марц кивнул:
— Кстати, спасибо, что проделал такое путешествие.
Эллиот пожал плечами:
— Для друга — все, что угодно. Давненько не видались.
— Пару лет. Или все пять.
— Все еще с Конни? Потому что если нет, я хочу ее телефон.
— Все еще с ней.
— Я решил, что если ты ей приглянулся, то могу приглянуться и я.
— Полагаю, она заглядывается на других, но я ее в этом не особенно виню. Ну а ты как?
— Я теперь диабетик, вот мои главные новости. Просто принимаю таблетки. И сладкое мне нельзя.
— По-моему, ты отощал.
Эллиот пожал плечами:
— Мы теперь старые люди, Билл.
— Я знаю, теперь многие пьют гормоны роста, клянусь.
Эллиот пожал плечами. Все равно перед каждым маячит смерть.
— Так чем мы займемся сегодня? — поинтересовался он.
Взгляд Марца стал ласковым: похоже, он всматривался в глубь пещеры своего воображения. Там обитали разные существа: чудовищные желания, извивающиеся схемы, окаменевшие воспоминания.
— Я хочу в ближайшее время сыграть на повышение, и мне понадобится небольшая помощь.
— Когда?
— Скоро. Думаю, начнем в понедельник вечером.
— Действительно скоро. Кто в игре?
— «Гудфарм». Я в нее по-крупному вложился. Теперь я в минусе миллионов на триста.
— Серьезная позиция.
— Они сильно упали, на тридцать процентов.
— Серьезная дыра. Видимо, у них была красивая легенда. Какая-нибудь перспективная штука в производстве.
— Так и есть. Вернее, так и было. Потом случилась утечка, и какие-то ребята из Китая их опустили. Сделали много быстрых продаж. А мне не нужны быстрые продажи, мне нужно, чтобы цены пошли вверх.
Эллиот кивнул.
— Я хочу провернуть это дельце и потом сбыть все с рук, Эллиот. У меня Конни, у меня проблемы со здоровьем, я хочу уладить эту маленькую неувязку, уйти на пике и уступить место молодым ковбоям.
— Как я тебя понимаю. А общая капитализация какая?
— Миллиардов тридцать.
Эллиот помычал что-то себе под нос.
— Думаю, мы сможем сдвинуть рынок четырьмя сотнями миллионов, — предположил Марц.
— У меня сейчас нет столько. Можем утром кое-что скинуть.
— События развиваются быстро.
— Напомни-ка цифры? — попросил Эллиот. — Я не следил.
— Пока пляшет вокруг тридцати одного пункта. Я хочу, чтобы цена поднялась до сорока пяти, согласен на сорок три. Я бы хотел, чтобы мне помогли начиная с тридцати четырех, в самом начале, а на тридцати восьми можешь соскочить, идет?
— Я бы предпочел войти на тридцати двух и выйти на тридцати пяти-тридцати шести.
Марц улыбнулся:
— Так и знал, что ты это скажешь.
— Я знал, что ты знаешь.
— Ладно, отлично. Тридцать два на входе, тридцать шесть на выходе.
— Еще что-нибудь хочешь мне сказать? — осведомился Эллиот.
— Приготовь деньги. И приготовься к ночным торгам. Нам придется драться с шайкой китайских ублюдков, которые ничего не заметят, пока не начнутся их обычные часы торгов.
— Объемы, темпы?
— Я дам тебе знать, как пойдут дела. У меня пока еще не все фрагменты головоломки встали на свои места.
— Но встанут? Не откладывай объяснение до нашей следующей встречи, потому что если я действительно начну аккумулировать средства…
— Я все собираю вместе. Не волнуйся.
— Я слишком стар, чтобы волноваться. Я просто умственно мастицирую.
— Мастурбируешь?
— О нет, это было бы как раз очень даже неплохо. Я сказал — мастицирую. То есть пережевываю.
Собеседники поднялись и побрели по песчаной дорожке между рядами шестифутовых сосен. Когда они подошли к более оживленной части питомника, Эллиот повернулся к Биллу и потряс ему руку:
