Василий Казаринов - Тень жары
– Возьмите так! — махнула я рукой. — Дарю!
Только дилетант мог бы упрекнуть меня в бескорыстии: бесплатная раздача газет старикам и старухам тоже входит в арсенал "маленьких хитростей", один-два номера на поезд можно пожертвовать — это располагает публику.
Вместо традиционного "Дай Бог тебе здоровья!" я получила в ответ на благотворительный жест изумленное (или озадаченное) молчание; нижняя губа читателя К набухла и опустилась, добродушные глаза остекленели, розовый в белом пушку затылок напрягся; соседствующая со стариком мадам в поблескивающем, будто бы недавно смоченном дождем костюме "адидас", коренастая и плотная, как борец вольного стиля в полутяжелом весе, повесила на полпути к пунцовому рту руку с бутербродом: куски салями на хлебе громоздились, как груда подтаявшей, размякшей черепицы.
Я обернулась. В проходе между креслами парило ослепительное существо в снежно-белых одеждах. Его скорбное, красивое бледное лицо, будто бы освещенное изнутри, имело отчетливое сходство с лицом Кторова, сыгравшего в старом немом фильме роль мошенника на религиозной почве; про себя я тут же назвала человека в просторных и легких, фасоном схожих с долгополой монашеской рясой, одеждах "брат Йорген".
"Брат" медленно приближался, целясь прохладным взглядом мне в плечо; монотонно и бесстрастно он декламировал какой-то текст то ли заклинательного, то ли проповеднического свойства, требуя от очумевших пассажиров покаяния и отречения от мирской скверны в преддверии Страшного Суда.
Я моментально пришла в себя — такого рода ахинея в большом почете у туземцев с Огненной Земли; ничего, кроме сарказма, эти заклинания у нормального человека не вызывают.
Я подхватила сумку и прошла в тамбур.
Что-то я про эту белосаванную компанию уже слышала; заправляет там симпатичная женщина средних лет — то ли Христова сродственница, то ли вообще некая ипостась Спасителя — в этих тонкостях я не сильна. Кто-то мне говорил, что в прошлом она комсомольский работник. Что ж, вполне в духе времени: если все эти добротно откормленные ребята — еще вчера — с алым значком в лацкане — теперь сплошь банкиры и генеральные директоры акционерных обществ, то почему бы кому-нибудь из них не заделаться мессией?
Я как раз закуривала, когда в тамбур прошествовал "брат Йорген", и машинально прыснула; в голову мне пришла кощунственная мысль: интересно, он под рясой — голый? Или в трусах? А если в трусах, то в каких — пролетарских, семейных? Или в модных — какие продают в коммерческих ларьках?
"Брат Йорген" коротким, вертикально восходящим взглядом измерил все сразу: рост, кондиции фигуры, степень греховного падения; взялся за дверную ручку.
– Эй, брат! — окликнула я.
Он заинтересованно посмотрел на меня.
Я спросила, когда точно грянет конец света — надо знать, дела завершить, долги содрать и хорошенько напоследок отдохнуть.
Он укоризненно вынес вердикт: я не верю в приход Страшного Суда, который настанет 24 ноября сего года, однако у меня еще есть шанс очиститься от скверны.
Я хотела было ему возразить, что я уже вполне очистилась — от уверенности в себе, веры в людей, от денег, планов на будущее, нормального питания, одежды; я очистилась настолько, что вот эти джинсы и есть последнее, чем я могу прикрыть задницу; однако воздержалась.
– Знаешь, брат, — сказала я, втаптывая окурок в грязный заплеванный пол, — мне кажется, вы со сроками что-то напутали. Мы уже давно переехали в какие-то параллельные астральные миры… Давно, года два назад.
Он не ответствовал, дернул ручку и двинулся дальше — вдохновлять немые сцены в соседнем вагоне…
– Так куда мы теперь? — спросила я у попутчика, притушив сигарету в пепельнице, — Туда? — и указала на узкую дорогу, уползающую в глубины бескрайнего картофельного поля. — Огородами — и к Котовскому?
Он пожал плечами: давай огородами, только, ради Бога, не надо к Котовскому.
– Чем тебе не нравится народный герой?
– Не люблю лысых.
Напрасно: среди них попадаются милые люди, как тот розовый старичок с глазами сказочника из электрички, которому досталась бесплатная газета. Кажется, я сыграла с ним злую шутку и впопыхах сунула в руки газетку "ЕЩЕ", гнилую, вонюче-порнографическую — у меня был один экземпляр в сумке; перебирая ее содержимое после ухода "брата Иоргена", этой газетки, где на первой странице запечатлена девушка в чудовищно откровенной, разваленной позе, я не нашла.
7
Наконец-то мы выбрались на прочный асфальт. Цивилизованное дорожное покрытие после мытарств на штормовой российской грунтовке успокаивало. Меня немного клонило в сон.
Сейчас бы освежиться чашечкой кофе — о пагубности этой мысли я догадалась слишком поздно, когда синдром Корсакова опять дал о себе знать:
ТОНКИЙ АРОМАТ, ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ВКУС –
"НЕСКАФЕ", ЛУЧШИЙ КОФЕ ИЗ ГЕРМАНИИ!
…и ближайшие десять минут смотреть в сторону попутчика я избегала.
День потихоньку прояснялся, подвижное небо было высоко и неровно, все в мелких кудряшках мутноватой облачности.
Мы двигались по извилистой дороге, изобиловавшей глухими поворотами и совершенно заплутавшей в обширном поселке, — то и дело мне приходилось тренировать тормозную систему Гакгунгры. Дворы вдоль дороги сплошь крепкие, основательные, дома каменные, гаражи кирпичные, сараи — и те их бруса: крестьяне живут себе и не тужат; станут они кормить нас, худосочных и бесполезных горожан, как же! Сами съедят свои окорока, сметаны, свеклы и укропы; без "Амаретто" и порнухи — кажется, кроме этих продуктов, город уже ничего не может поставить в деревню — как-нибудь перетерпеть можно…
Миновав поселок, мы вторглись в просторный и прямо-таки шишкинский пейзаж, очень воздушный и совершенно беззвучный — вот разве что поскрипывал, наверное, ствол сосны, выпрямившейся среди немыслимого оттенка поля, где многочисленные влажные цвета были мелко нарублены и винегретно перемешаны.
Сосна занимала положенное ей место в левом углу композиции. Наискосок от нее, у обочины, бездарно модернизируя классический пейзаж, стояли "жигули": лицом к нам, но на правой стороне дороги.
– Не стоит! — быстро среагировал мой попутчик на то, что я притормаживаю.
– Там что-то стряслось! — отмахнулась я.
– Не стоит, — упорствовал он, но я пропустила его совет мимо ушей.
Их было трое. Один лежал на асфальте в нехорошей, какой-то "мертвой", позе, второй стоял перед ним на коленях, третий выбегал на дорогу и с бесстрашием парламентария размахивал чем-то бельм, кажется, полотенцем.
– Газуй! — тихо, но требовательно произнес мой попутчик.
– Куда?!
– Прямо на него… Он. отскочит в последний момент.
Парламентарий стремительно приближался; у него были крепкие нервы — во всяком случае, крепче моих — я затормозила, вышла, склонилась над мертвым.
– Господи, что тут у вас?
"Мертвый" приоткрыл правый глаз и сально улыбнулся.
Все произошло быстро и просто. Мертвый пружинисто вскочил, коленопреклоненный последовал его примеру.
Я тупо смотрела на асфальт, где только что лежал беспамятный человек и спиной чувствовала: в моем тылу происходит что-то нехорошее.
Я медленно обернулась, чувствуя, как справа налево, по мере кругового движения, на меня наплывает ощущение немоты — той самой, которая окатывает тебя в кошмарном сне, когда хочется орать и звать на помощь, но вместо членораздельной речи на губах созревают какие-то неповоротливые и тяжелые, точно груда камней, звуки.
Так я и стояла, разинув рот и беспомощно мыча.
Они выстроились перед Гакгунгрой в позе белокурых бестий из гитлеровского кино — расставив ноги и заведя руки за спину; на вид им было лет по двадцать; кожаная с ног до головы экипировка, пробитая заклепками — должно быть, в часы досуга они полируют металл зубным порошком.
Не хватало им только эсэсовских фуражек с черепом вместо кокарды.
Точно по команде они опустили руки.
"Мертвый" был вооружен монтировкой, "парламентарий" — стальным прутом, коленопреклоненный — приземистый, коренастый, длиннорукий, словом, типичный житель Огненной Земли, где в джунглях водятся кинг-конги, — что-то сжимал в кулаке.
С коротким щелчком из кулака высунуло нос голубое лезвие.
– Девушка! — тоном коверного клоуна обратился ко мне "мертвый". — У вас есть в багажнике запаска?
Я скорбно кивнула. Есть, совсем свежая, месячная — наверное, не более месяца назад ее сперли с завода и продали Алке на блошином авторынке.
– Отдайте ее нам, — вежливо попросил он. — А то у нас резина лысая.
Врет. Резина у них отличная и притом высочайшего качества: я успела заметить "мишленовское" клеймо на скате — мне бы такую резину, да на все да на четыре колеса.
