Наталья Борохова - Адвокат – невидимка
Хуже стало на воле. Услышав заветное: «Вы свободны», Клавдия была напугана не меньше, чем в тот момент, когда ей зачитывали приговор. Жизнь ушла далеко вперед, и она в нее не вписывалась. Женщины шарахались в сторону при виде этой прожженной зэчки. Мужчины не замечали ее в упор. Она металась, как рыба в сети, не зная, где лучше: на воле или в заключении. Казалось, ее переселили на чужую планету. У нее не осталось ни родных, ни друзей. Она попыталась найти работу, но сделать это с ее биографией было непросто. О педагогике не могло быть и речи. Клавдия мыла тарелки в ресторане, мела дворы, но зарабатывала копейки. Она и не заметила, как к ней прибился Пашка Сафронов, молодой соседский парень, большой специалист по сантехнике. Они поселились в маленькой ведомственной квартире и попытались построить семейное счастье.
Счастья не случилось, хотя Клавдия сделала для этого все, что могла. Она даже сменила имя, став, в конце концов, Сафроновой Аделиной. Ей казалось, что имя Клавдия , замаранное тюремным прошлым, все еще довлеет над ее судьбой, не позволяя ей стать счастливой. Но, как оказалось, сменить имя легче, чем изменить свою жизнь. Время стремительно шло вперед, а она по-прежнему барахталась в грязи. Пашка, развращенный благодарными клиентами, пил горькую, а потом блевал, забивая свой собственный унитаз. Они перебивались с хлеба на воду. А попытки завести потомство так и остались неудачными. Два выкидыша, один за другим, перечеркнули мечты Клавдии о материнстве. Врач долго объяснял ей причину, но она знала точно, что все это последствия той страшной тюремной ночи, когда оголтелые зэчки избили ее в первый раз. Пашка умер так, как и жил. Пьяный, в сугробе, не дойдя до дома десяток метров.
После этого вопрос: « Кто виноват ?» встал перед ней со всей своей прямотой. Отыскать Кирилла не составило труда. Он стал прокурором района, и она даже увидела его однажды, важного, заматеревшего, выходящего из служебного автомобиля. Как-то раз его портрет, в домашнем интерьере, опубликовала одна из местных газет. Фотограф запечатлел прокурора рядом с его женой и двумя ребятишками. Клавдия долго рассматривала снимок: самодовольное и длинное, как у лошади, лицо его жены Алисы и две симпатичные мордочки сыновей – младших школьников. В статье писали, что он любит преподносить домашним сюрпризы. Клавдия могла поклясться, что такой сюрприз, как ей, он не преподносил больше никому. Она искала подходящий случай, чтобы свести с ним счеты, но он сам облегчил ей задачу и умер от инфаркта, едва отпраздновав свое сорокапятилетие.
Тогда ее взгляды обратились к другой фигуре, тоже виновной во всех ее злоключениях, к адвокату Лещинскому. Он казался баловнем судьбы. Почитатели его таланта носили защитника на руках, поклонницы осыпали цветами, а газеты писали, что он не проиграл ни одного дела . Клавдия только криво улыбалась, читая судебные репортажи о его очередной победе. Уж она-то знала, что не все в биографии великого Мастера столь безупречно, как он пытается показать. Она даже вырезала из журнала его фотографию и повесила на стену, чтобы, просыпаясь утром, видеть того, кто сломал ей жизнь. На снимке он позировал в смокинге, улыбаясь в объектив своей неподражаемой улыбкой победителя. Надпись гласила: « Адвокат Лещинский всегда готов прийти на помощь отчаявшимся ». Уж она, как никто другой, знала цену этим словам.
Вскоре она выяснила, где он живет, на какой машине ездит. У него не было семьи, он давно расстался с женой, а теперь прожигал жизнь, встречаясь с самыми разными женщинами в барах и ресторанах, приглашал их в свой дом. Он окружил себя роскошью, купался в ней, дарил подарки своим любовницам и, казалось, навсегда выкинул из памяти тот случай, когда по его вине свершилась страшная несправедливость.
Однажды, доведенная до отчаяния своим бедственным положением, Клавдия позвонила в его калитку. Пожилой дворник проводил ее в хозяйский кабинет. Она сотни раз рисовала в своем воображении их возможную встречу.
Он будет взбешен. «Как вы посмели прийти сюда? Подите вон!» Он вытолкает ее за порог, а потом пойдет мыть руки. Она помнила, как он был брезглив. Каждый раз, встречаясь с ней в изоляторе, надевал перчатки, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу.
Или другой вариант. Он будет смущен и растерян. «Вы должны понять. Все так запуталось тогда. Вы ведь знаете, что творилось при советской власти?» Возможно, он предложит ей денег, а потом, когда захлопнется дверь, скажет дворнику: «Ты ведь видел ее? Еще раз придет, гони прочь».
Но то, что случилось, стало для нее шоком. Лещинский открыл ей дверь, важный, благоухающий, с трубкой в зубах и в шелковом халате. Несколько секунд они изучали друг друга. Она нащупала в кармане своего плаща нож. Он пустил посетительницу внутрь и даже указал на кресло.
– Ваши рекомендации, – попросил он, протягивая руку.
– Мои что? – изумилась Клавдия.
– Я прошу ваши рекомендации. Ведь вы пришли устраиваться на службу, верно? У меня как раз освободилось место домработницы.
Он просто не узнал ее!
Глава 33
Так она появилась в его доме. Иногда ей это казалось кошмарным сном – жить в доме своего врага, находиться рядом с ним на расстоянии вытянутой руки и не вцепиться ногтями в его самодовольную физиономию. Когда первый шок прошел, Клавдия смогла трезво оценить ситуацию. Ей предоставлялась уникальная возможность свести с ним счеты и остаться в стороне. Она поняла, какой глупой она была, заявившись в его дом с ножом в кармане. Ну что она могла от этого получить? Новый срок? Моральное удовлетворение? Да и, в конце концов, быстрая смерть была бы слишком легкой расплатой для такого негодяя. Она же хотела большего. Она хотела низвергнуть его с той высоты, на которой он находился сейчас, бросить в самую грязь, растоптать, а потом на протяжении долгих лет наблюдать, как он влачит жалкое существование. И она принялась думать.
Ей даже стало доставлять наслаждение находиться рядом с ним и упиваться сладким ощущением того, что он в ее власти. Так, должно быть, наслаждается кошка, играя мышью. Клавдия холила, лелеяла свою ненависть. Наблюдая за бесчисленными подружками адвоката, она научилась ненавидеть и их тоже. Проклятые шлюхи! Они приходили в его дом, кокетничая и жеманясь, делали вид, что они страшно смущены. Но она-то видела, с каким жадным любопытством оглядывают они его роскошную берлогу, как мечтают в душе накинуть хомут на шею старого холостяка. Ей были противны их великосветские ужимки, типа: «Милочка, будьте любезны еще кофе» или «Не кладите мне штрудель. Сегодня я питаюсь исключительно спаржей». Каждая из них считала, что она выше по рангу, чем эта домработница, мрачная неказистая женщина, выполняющая свою работу с усердием автомата.
Странно, но Лещинский даже привязался к ней. Ему не особенно везло с домашним персоналом, поэтому, заметив рвение новой домработницы, он, без всяких сожалений, рассчитал кухарку и горничную. Теперь всю работу по дому выполняла Клавдия. Но для нее это было даже лучше. Адвокат положил ей приличную зарплату, но деньги ее мало волновали. Клавдия жила, только строя планы своей мести.
Иногда, после победы в каком-нибудь своем очередном деле, Лещинский садился в свое любимое кресло, вытягивал ноги на ковер так, что Клавдия едва не задевала их, проходя мимо, и, покуривая трубку, обращался к ней:
– Сколько лет вам, дорогуша? Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? – спрашивал он. – Не отвечайте, мне это вовсе не нужно знать. Вы можете оказаться даже моей ровесницей. Представляете, я мог даже любоваться некогда на ваши упругие щечки с ямочками, мог оглянуться вам вслед, оценивая фигуру. А сейчас я сижу в этом кресле, а вы моете пол, и нам обоим нет дела до того, какими мы были раньше. Правда, это забавно?
Клавдия вытирала каминную полку и улыбалась ему странной кривоватой улыбкой.
– Это точно, хозяин.
Он кивал. Она была для него как домашнее животное. Ей можно вывернуть душу наизнанку, можно даже оскорбить, а она все равно будет преданно заглядывать в глаза.
– Вот тебе хорошо. Ты, может, даже счастливей, чем я, – продолжал он задумчиво, глядя на ее сгорбленную спину. – Ты вымоешь полы, приготовишь обед и идешь потом в свою каморку усталая, но довольная. Можешь почитать книжку перед сном или посидеть в беседке, послушать чириканье птиц. А что я? Одинокий старый волк, которому уже ничто не в радость. Победы? Они достаются мне слишком легко. Деньги? У меня их достаточно. Женщины? Они мне надоели. Все хотят одного и того же. Вот когда-то была у меня одна. Она… Эх! – Лещинский безнадежно махал рукой.
– Человек ценит только то, что может потерять, – говорила Клавдия, повернув голову. – А когда теряешь, становится уж совсем невмоготу.
– О чем ты? – Он смотрел на нее рассеянно. – Как я могу это потерять? Иди уж, делай свою работу дальше…
