Елена Михалкова - Манускрипт дьявола
– Не, подожди, – сдавленно сказал Гарик. – Слушай, так нельзя…
Собеседник, видимо, убеждал его, что можно.
– Ты чё… – забормотал охранник в трубку и попятился от Тошки. – Я не смогу, ты чё!
В трубке заговорили тихо и вкрадчиво, но Черный только мотал головой, не глядя на Тошку:
– Не, ты это зря придумал. Плохо придумал, говорю… Кому выдаст?
Тошка сжалась в комочек. Вот и все. Тот, кто командует Гариком, убедит его, и никакие мольбы не помогут.
Но охранник повторял одно и то же, словно автомат, и в Тошке начала просыпаться надежда.
– Не, я не смогу, – твердил Гарик. – Ты плохо придумал. Да она не выдаст! Точно не смогу…
И вдруг замолчал. Тошка с силой сжала пальцы в кулак, стараясь унять дрожь. Мысли метались в голове. «Господи, надо закричать. Надо сопротивляться. Вдруг кто-нибудь услышит! У меня есть шанс. Я закричу и укушу его, а потом ударю стулом».
Но чем ярче представляла она, что нужно сделать, тем большая слабость охватывала ее. Как будто все силы, что оставались у Тошки, ушли на поддержание ее фантазий. А тело отказывалось повиноваться. Захоти Тошка встать на ноги, она не смогла бы сделать этого.
– О, вот это дело! – обрадованно сказал охранник. – Ну, сразу бы так. А то… Ладно. Через сколько будешь? Угу. Нет, я с ней, тут без вариантов.
Он убрал телефон и облегченно выдохнул:
– Короче, расслабься – сейчас тебе помогут твой шифр разобрать. Приедет один человек, вы с ним вдвоем справитесь. Можешь не волноваться.
Гарик прошелся по комнатушке, явно довольный собой. Тошка ошеломленно глядела на него, не веря себе. Неужели этот человек настолько глуп и слеп?! Он что, ничего не понимает?!
Она заставила себя встать, хотя ноги подкашивались, вцепилась в край стола.
– Слушай, – голос ее звучал умоляюще, – отпусти меня, а?
– Это… ты чего?! – остолбенел охранник. – Куда я тебя отпущу?
– Туда! – Тошка махнула рукой в сторону двери. – Как ты не понимаешь, он меня убьет! Гарик, пожалуйста! Он меня убьет, а тебя сделает соучастником убийства!
– Да он нормальный мужик, Синеглазка, чё ты…
– Прошу тебя! Гарик, он едет сюда, чтобы закончить все со мной, клянусь! Поверь мне!
– Это… Сядь на стул!
– Пожалуйста! Умоляю!
– Сядь, я тебе сказал!
Тошка открыла рот, но по лицу охранника поняла: любые слова будут напрасны. Ей не убедить его, не вымолить пощады, потому что он создал свою картину происходящего и будет цепляться за нее до конца. А она, Тошка, пытается ее разрушить.
– Сиди и не вякай больше! – зло приказал Черный. – Вот так обращаешься с вами как с людьми, а вы…
Девушка бессильно опустила голову на руки и замолчала. Гарик удовлетворенно хмыкнул, прислонился спиной к двери и стал ждать человека, который должен все решить.
* * *Под ногами у Максима хлюпала вода. Весь берег был затоплен, а оборачиваться он запретил себе уже давно, догадываясь, что ничего хорошего за спиной не увидит. Когда он в последний раз взглянул на то, что называл прежде лесом, там сновали стремительные серебристые силуэты. И Максим знал, что это не птицы.
Нырять становилось все труднее, потому что вода загустела, как хорошо уварившийся сок. Но Максим упорно продолжал и каждый раз, выныривая, со страхом отводил глаза от нависающего совсем низко неба, которое уже не было небом, – так же, как и лес теперь не был лесом. После очередной неудачи Арефьеву пришло в голову, что можно уже наконец бросить эту затею – все равно монету он не достанет со дна, это ясно. Но так же ясно было и то, что без монеты в этом странном месте ему быстро придет конец.
Один раз, едва лишь вынырнув, он снова увидел обрыв, а на нем – девушку Пашу, бегущую навстречу дюжине верховых. Когда верховые приблизились, Арефьев рассмотрел, что лица их мрачны.
– Ой, беда, родненькие! – заголосила девушка, не успели они окружить ее. – Ольга Павловна! Она! Ох… Сказать не могу!
Девушка опустилась на колени, перекрестилась.
Где она?! – рявкнул спешившийся первым мужик в широкой красной рубахе. – Ну?! Где?!
Маркиз ее сбросил! Испужался на краю, вскинулся, она и вылетела из седла! И вниз покатилась, бедная… В воду упала – и понесло ее, а потом и вовсе водой накрыло!
Остальные всадники тоже слезли с лошадей, двое подошли ближе к обрыву, осматривая землю.
– Михай, глянь, – хмуро позвал один. – Тут следы. Вот здеся конек на дыбы встал – а туда, значится, она, гадина, и полетела…
Он указал рукой вниз, где черная река кружила ветки. Остальные подошли, приглядываясь, осторожно вытягивая шеи.
– Утопла, выходит… – протянул один.
– Небось, шею свернула, – отозвался другой.
– Туда ей, гадине, и дорога.
– А цацки-то, цацки – неужто с собой под воду утащила? Слышь, девка! – говорящий обернулся к плачущей Паше. – Ты смотри, как бы мы тебя следом за хозяйкой не скинули. А ну, говори живо, где все ее золото?!
– Ох, я скажу, скажу! – всполошилась Паша, вытирая слезы. – Дядечки, добренькие, только за что же меня в реку-то, а? Я ж девушка подневольная – что мне скажут, то и делаю! Сказала Ольга Павловна за ней скакать – я и поскакала…
– А лошадь твоя где? – перебил ее хмурый мужик.
– В лес убежала за Маркизом. Он, подлый, как Ольгу Павловну сбросил, так сразу и ускакал. Я спешилась, а повод-то бросила со страху, вот Лунка и подалась за ним следом.
Хмурый обернулся и приказал:
– Ваня, Семен! Лошадей найти: они нам не лишние будут. А ты говори живо, где золото.
– Так дома осталось, в тайнике! Я покажу!
– Смотри, если врешь!
Мужик занес над Пашей плеть для удара, и та подняла руку, защищаясь:
– Не вру, побожиться могу! Да что ж вы, родненькие, делаете-то?! За что не верите?!
Она снова заплакала.
– Верим, верим, – успокоительно проговорил другой. – А ну, садись ко мне, поехали обратно.
– А как же Ольга Павловна? – всхлипывая, спросила Паша, и вокруг засмеялись.
– Вот же ты дура, девка, – почти ласково разъяснил кто-то. – Ольгу Павловну твою раки объедят. А ты забудь про нее. Поехали, мужики!
Над рекой разнесся свист, и усталые лошади поскакали назад, к усадьбе.
* * *Борис Осипович сидел в реанимационной палате, куда на этот раз его пропустили только по разрешению хирурга, и ласково поглаживал по руке спящего Максима. Когда ему сказали, что операция прошла успешно, он лишь сдержанно кивнул в ответ – конечно, иначе и быть не могло. Танюшин сын не мог умереть.
Голова у Макса была замотана бинтами, и Борис Осипович осторожно убрал белую ниточку, которая щекотала Максиму лоб. Он не знал, что бы еще ему сделать полезного… Прошли уже сутки после операции, а Макс все никак не приходил в себя.
В палату заглянули два врача, один из которых был тот самый хирург, удалявший гематому, а за ними прибежала медсестра, и все трое окружили койку Максима, озабоченно переговариваясь. Борис Осипович нарочно отошел в сторону и не стал прислушиваться – он не хотел избыточных знаний. Мальчик вот-вот проснется, и он не должен в этом сомневаться.
Но кое-что до его слуха все же донеслось.
– …совершенно никаких изменений, – вполголоса проговорила женщина.
– Игорь Васильевич, с чем, ты думаешь, связано…
Борис Осипович торопливо покинул палату и не услышал окончание вопроса и ответ нейрохирурга. Он дождался, пока врачи выйдут, выслушал несколько дежурно-утешительных фраз, сказанных медсестрой, и вернулся к Максиму. Лицо у того было бледное, брови страдальчески сведены.
«Просыпайся уже, а, Максимыч», – мысленно попросил Борис Осипович. Он не мог говорить вслух со спящим, но и молча сидеть не мог тоже. С сыном происходило что-то неладное, и, как ни старался он отгонять нехорошие мысли, они настойчиво лезли в голову. «Совершенно никаких изменений. – С чем, ты думаешь, связано?.. – Еще немного подождем…»
«Но операция-то прошла успешно, – сам себе сказал Борис Осипович. – Почему же он не просыпается?»
Ему снова остро захотелось курить. Он расстегнул карман, достал монету и стал вертеть в пальцах, не отрывая от нее взгляда. Правая кисть Максима свисала с койки, и Борис Осипович, заметив это, поправил ее – уложил на простыню, снова погладив шершавые обветренные пальцы. И, не отдавая отчета в своих действиях, вложил монету в полураскрытую ладонь.
* * *В следующую секунду Максим вынырнул из реки, сжимая в кулаке золотой кругляш. Откашливаясь, он увидел, как на противоположном берегу женская фигурка, только что выбравшаяся из воды, падает, встает и снова падает на песок. Наконец она поднялась и нетвердыми шагами побрела в глубь берега.
Тогда небо над Максимом стало стремительно подниматься, светлея на глазах и затвердевая, пока не превратилось в белый потолок. Макс на секунду прикрыл глаза, а когда открыл, над ним склонилось родное лицо.
– Максим, – позвал Борис Осипович, не веря себе. – Максимыч! Проснулся!
Лицо отца исчезло, кто-то совсем рядом протопал так громко, что шаги отдались у Арефьева в голове, и над ним склонился другой человек, незнакомый.
