Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке
Внезапно где-то под потолком включился громкоговоритель и знакомый Пашкин голос, усиленный динамиком, четко и спокойно произнес:
— Андрей, ты меня слышишь?
Все трое подняли головы, а Андрей также спокойно ответил:
— Да. Слышу тебя хорошо.
— Хватит дурить. Даю пять минут. Выходи на улицу.
— А если нет? — поинтересовался Андрей.
— Перетравлю, как тараканов. Спроси у Барсукова, он знает.
Андрей повернул голову в сторону тюремщика:
— Это возможно, Петрович?
Толстенький Барсуков сокрушенно улыбнулся:
— Опыты были, но не совсем удачные. Получилась, понимаешь, накладка. Газ покупали усыпляющий, а оказался нервно-паралитический. Валит наповал. Но за ту же цену.
— Но здесь же его племянница.
Барсуков ответил обстоятельно:
— Племянница сама виновата. Вступила в преступный сговор. Теперь она по всем статьям соучастница. Придется ей отвечать. Я тоже сплоховал, недоглядел за вами обоими, не помешал вашей сходке. Опять же, когда ловят опасного злодея, невинные жертвы неизбежны. Так почти всегда бывает. Да я уж и пожил немало. От газу загнуться или от какой другой гадости - мне все едино. Ты молодой, тебе и решать.
Наташа прильнула к Андрею и горячечно забормотала:
— Андрюшенька, ты же видишь, он сумасшедший. Они все здесь сумасшедшие. Они не посмеют... Дядя! — крикнула вверх девушка. — Дядя, ты меня слышишь?
— Чего тебе, засранка? - с неудовольствием, как с небес, отозвался Павел Николаевич.
— Он не брал твои документы! Честное слово, не брал! Я за него ручаюсь, Андрей никогда не сделает тебе плохо...
Сверху донесся смех, словно Мефистофель потешался над узниками гаража-тюрьмы:
— Две минуты вам осталось. Извините, больше дать не могу. Есть дела поважнее.
Андрей с трудом встал и побрел к двери. Если бы не было с ним Наташи, то он никогда бы не принял условия Пашки. Гараж чем-то напоминал отсек аварийной подводной лодки, лежащей на глубине, из которого было уже не выбраться. Несмотря на медленно подступающий к сердцу ужас, и в субмарине, и в гараже приходилось осознавать одно и то же: свои последние минуты тебе придется встречать именно здесь. И Андрей решил постараться спасти хотя бы девушку. Какая разница, по большому счету, задохнется он от газа или его попросту застрелит разъяренный Пашка. Главное, что Наташа останется жить.
Пока шел к выходу, чувствовал, как левый бок пронизывало острой болью, словно кто-то вредный и противный орудовал в ране раскаленной кочергой. Ощутив своим женским чутьем исключительное благородство поступка мужчины, на нем к тому же повисла Наташа, не вовремя пытавшаяся рассказать ему о своей огромной любви...
...Он вышел во двор, поднял голову к солнцу и с жадностью полной грудью вдохнул чистый воздух. После смрада гаража чуть не захмелел от порции озона. От непрекращающейся боли и от внезапного опьянения зашатался, но его тут же подхватили под руки двое мордоворотов, отобрали оружие и повели к дому. Внезапно на пути возник Чечен и, ухмыляясь, сильно ударил ногой в левый бок. Мгновенно погасло яркое солнце, стало темно, и Андрей потерял сознание.
32. МЕТАДОН
Очнувшись, Андрей обнаружил себя привязанным к креслу. Левый бок набряк свинцом, но не болел, а только сильно зудел. Скосив глаза, заметил выпуклость бинтовой повязки. Наверное, успели заново перевязать и сделать обезболивающий укол. Значит, убивать пока не собираются, а станут пытать.
Голова сильно кружилась. Даже комната - обычная дачная светелка, хорошо меблированная, — слегка покачивалась перед глазами. Кроме него тут находились Павел Николаевич и Визгунов. За бутылкой шотландского виски они терпеливо поджидали, когда "клиент" полностью очухается.
— Все нормально, - приветливо кивнул ему Павел Николаевич. — Пулю извлекли. Будешь жить, если честно все расскажешь и не станешь трепыхаться.
Андрей пошевелился и обнаружил, что щиколотки тоже связаны.
— Ты чего от меня хочешь?
— Документы, Андрюха, больше ничего. Даже готов еще и заплатить. Деньги, которые в сейфе лежали, тебе отдам. Чем плохая сделка?
— Неплохо, — согласился Андрей, — но документы ты сейчас не получишь.
— Почему?
— Потому, что ты ублюдок и отморозок, который запросто приговаривает к смерти людей. Знаю, что твои люди Муссу ликвидировали. Я тебе не верю.
— Не поэтому, — в разговор вмешался бывший особист Визгунов. — У него их просто нет.
— А где же они? - заинтересовался Пашка, пропустив мимо ушей оскорбления.
— Он их кому-то передал на хранение, да, Андрюша? Кому ты их передал? Мы все твои связи перетрясем до седьмого колена.
— Зачем тебе понадобились бумаги? - зло и отрешенно спросил Пашка, — чего тебе не хватало? Деньги, баб, хорошую и вольготную жизнь я тебе бы обеспечил. Мы с тобой вдвоем всех в кулаке держали бы. А ты решил в честного поиграть? Вот и доигрался...
— Мне стыдно, что мы с Серым когда-то называли тебя своим другом. А сейчас тебе служат такие отморозки, как Абу Бароев, который, очень может статься, нашего Серегу в Чечне и загубил. Мразь ты, Пашка, но скоро тебе и твоим бандитам придет конец, обещаю. А слово свое я держу.
— Ладно, кореш. Не хочешь по-хорошему, отдашь по-плохому. Константин Сергеевич, пригласи сюда доктора, — распорядился Павел Николаевич.
Ни он, ни Визгунов больше на Андрея не глядели, словно тот был уже трупом и ценности не представлял. Явился средних лет господин в белом халате с уставшим лицом и маленьким чемоданчиком в руках.
— Док, влей этому орлу дозу. Пускай попоет на прощание, — властно приказал Пашка.
Доктор шустро распаковал чемоданчик и приготовил шприц, вату, спирт. По всему чувствовалось — профессионал. Набрал в шприц голубоватую жидкость.
"Наверное, метадон", — подумал Андрей, вспомнив давний рассказ корабельного особиста Ваньки Трофимова, с которым частенько они ходили на атомоходе в автономки. Ванька был каким-то "неправильным" представителем особого отдела, потому как, в отличие от своих надменных коллег, любил поболтать и рассказать всякой всячины. Когда-то он говорил Андрею, что современные психотропные средства, как у нас, так и у американцев, способны развязать язык любому агенту.
— Вкалывают метадон, и ты через пять минут, как наивный ребенок, отвечаешь мамочке на любой ее вопрос, — важно просвещал сослуживцев Ванька. — Одно плохо, действует он всего двадцать минут, а потом человек отрубается...
То ли за излишнюю болтовню, а быть может, вследствие острой оперативной необходимости Трофимова перевели на другое место службы, но Ванькин ликбез Андрей запомнил хорошо. Тем временем доктор освободил от пут его левую руку, помассировал мышцу и всадил шприц точно в вену.
Андрей усмехнулся, потому как подумал, что у него была отличная возможность звездануть свободной рукой доктору промеж глаз и раз и навсегда отучить последователя Гиппократа с помощью своей профессии за деньги вмешиваться в личную жизнь граждан. Ничего не подозревавший доктор, сделав укол, аккуратно протер руку Андрея спиртом.
— Через пять минут можно начинать, Павел Николаевич, — по-военному доложил док.
— Сколько он продержится?
— В зависимости от организма и состояния, — доктор взглянул на Андрея,— думаю, минут двадцать с ним можно будет работать.
"Точно, метадон, — подумал Андрей. - До чего же это ядовитая штуковина".
* * *Первую волну атакующей мозг абракадабры он встретил уже далеко от этой комнаты, воспарив куда-то в небеса. А может, это были не заоблачные выси — напротив, глубокий лабиринт подсознания. Это уж как кому и где интересней ощущать себя. Андрею показалось, что он снова на подводной лодке, среди своих прежних друзей и сослуживцев, отчего на душе вмиг стало радостно и спокойно. В кресле центрального поста восседал Батя. На рулях глубины нес вахту верный Сан Саныч. Управленцы за пультами откровенно маялись от скуки, а старпом у "Лиственницы" принимал доклады из отсеков.
— Как себя чувствуешь, Андрей? — незнакомый голос доктора, казалось, исходит откуда-то из глубины.
— Отлично чувствую. Отсек осмотрен, замечаний нет.
— Ты помнишь, где находишься? - вкрадчивым елейным голоском продолжал док.
— Что за вопрос? Отлично помню. На лодке. Сегодня ровно шестьдесят суток похода, — недоумевал Андрей. — Еще тридцать — и домой.
— Ты понимаешь, что находишься среди друзей?
— Конечно, — закудахтал Андрей, словно кто-то хотел мешать броситься в дружеские объятия присутствующих. Ему было очень хорошо и совершенно все равно, что с ним будет через секунду. Никакой боли, зуда или забот. Огненная капля прежнего сознания, словно конденсат, вдруг сорвавшись с подволока отсека, повисла на ресницах. Волнующее ощущение необходимости ни в чем не обмануть и не подвести этих людей защекотало горло. Какие-то вопросы он пропускал мимо ушей, но сильно расстроился, когда услышал, как Пашка все время спрашивал у него об одном и том же:
