Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке
Обзор книги Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке
Каждый умирает в своем отсеке
Моему отцу - фронтовику, офицеру и настоящему мужику - посвящается...
ОТ АВТОРА
Море для человека, по сути, среда, чуждая его естеству. По степени риска и колоссальным нагрузкам погружение в океанские глубины можно сравнить разве что с выходом на космическую орбиту. Ни подводник, ни астронавт никогда не имеют стопроцентной страховки от непредвиденной ситуации. Каждый член экипажа субмарины, от офицера до матроса, исполняя команду: "По местам стоять! К погружению!" — отлично представляет, на что идет. И если, защищая морские рубежи Родины, подводники гибнут в море, именно там они находят могилу, достойную их духу и мужеству...
Но у тех, кому выпало жить, рано или поздно служба подходит к концу. Погрузившись с головой в пучину обычной гражданской жизни, большинство флотских офицеров-подводников продолжают по укоренившейся привычке оценивать свои и чужие поступки по меркам корабельным - требовательным и не терпящим лжи, недомолвок и лицемерия. Если работать - так до победного результата, если любить - так по-настоящему и всем сердцем, а дружить - преданно и до готовности разделить с товарищем все, чем владеешь сам. Не идеализируя их поступки и поведение, хочу заметить: с Петровских времен флот был и остается элитой вооруженных сил любого морского государства благодаря прочным традициям, высокому моральному духу и готовности без колебаний и раздумий возложить на алтарь порой неблагодарного Отечества жизнь экипажей подводных и надводных кораблей.
И еще. Если кто-нибудь из читателей в литературных персонажах ненароком узнает себя самого или обнаружит сходство с известными ему людьми, то это означает лишь одно: повествование написано самой жизнью, а автор лишь скромно постарался его запечатлеть...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЛУБИНА
1. "МЫ С ТОБОЙ ИЗ ОДНОГО ЭКИПАЖА"
...Пока шли в точку погружения в надводном положении, всем, кто вынужден был нести ходовую вахту наверху, погода опять показала военно-морской кукиш. Порывы ветра вперемешку со снегом раскачали лодку, пару раз окатив с головы до ног холодной водой вахтенного офицера и сигнальщика, а затем в бессильной злобе принялись что есть силы трепать Андреевский флаг.
Внизу шел завтрак. Как говорится: "Море любит сильных, а сильные любят поесть". Но, зайдя в кают-компанию, Андрей про себя отметил, что любителей с утреца испить стаканчик ароматного чая негусто. Бортовая качка тут ни при чем. Почему-то перед глубоководным погружением большинство экипажа к еде испытывает или безразличие, или отвращение. Ушлые снабженцы этим умело воспользовались, и на столах, где недавно красовались сгущенка и творог, розетки с красной икрой, копченая колбаса и балык, остался только хлеб. Тут-то и кроется потаенная снабженческая хитрость: многое из богатого подводного пайка, на радость вестовым и самим "труженикам кладовых сухой и мокрой провизии", фактически остается нетронутым, зато по накладным - списанным. Виртуально "съеденные" деликатесы вновь появятся в кают-компании к вечернему чаю или завтраку на следующие сутки, а хитрый помощник командира по снабжению на вполне законных основаниях пополнит личный арсенал дефицитных продуктов новыми, еще не вскрытыми банками.
Но вникать в хитросплетения витиеватой и чуть вороватой снабженческой мысли почему-то не хотелось. Плановое погружение на предельную глубину считается едва ли не самым серьезным испытанием в службе подводников. Опаснее этого может быть только реальное возгорание в отсеке или поступление туда забортной воды.
Экипаж субмарины, погружаясь в темную морскую пучину на максимально возможную глубину, сильно рискует. Если не дай бог в этот момент накроется или даст сбой какой-либо агрегат или механизм, непосредственно влияющий на систему всплытия, лодка погибнет. Ее раздавит многотонной толщей воды, как спичечный коробок. В 1963 году такая участь уже постигла американскую атомную подводную лодку "Трешер" ("Морская лисица"). Во время испытаний она превысила предельную глубину погружения и была расплющена забортным давлением океана, унеся с собой на глубину в два с половиной километра 129 жизней. Подводники понимают всю степень риска, потому сосредоточенно готовятся. Дело даже не в приказах и всевозможных руководствах, предписывающих осуществлять эту опасную процедуру ежегодно или перед грядущей "автономкой". Нужны уверенность и постоянное подтверждение надежности подводного корабля, а заодно и профессионализма тех, кто рядом. От этого может зависеть многое, если не все.
Страха не было, через год-два службы на лодке он постепенно притупляется, а затем и вовсе бесследно исчезает. Наверное, просто привыкаешь к ежеминутной опасности. Но обычный человеческий инстинкт самосохранения уже часа за два до команды: " По местам стоять, к погружению!" — предательски скребется где-то под сердцем, заставляя лишний раз вспоминать о запланированном риске...
* * *— Тьфу ты, какая-то гадость лезет в голову, — встрепенулся Андрей, — как будто сейчас самое время о катастрофах думать!
Эти мрачные мысли вероломно проникали в сознание вчера, когда он нес ходовую вахту. Сегодняшнее отсутствие аппетита вновь стало поводом для нежелательных дум. Чтобы окончательно их прогнать, Андрей после завтрака задержался в кают-компании полистать подшивку "Красной звезды" и "На страже Заполярья". Не помогло. Подумал: наверное, устал, после возвращения в базу надо подать командиру рапорт об отпуске, а затем укатить в санаторий. Холостяку в любое время года отдых в радость. Тем более в Хосте (санаторий Северного флота.— АВТ.) сейчас уже тепло. Там полно ароматного вина, вкусных шашлыков и красивых одиноких женщин.
— Андрюха, ты чего загрустил? О чем задумался? - в приоткрытую дверь кают-компании просунулась голова главного боцмана Воробьева, которого в экипаже уважительно величали не иначе как Сан Саныч.— Встряхнись, пойдем наверх, покурим. Скоро придем в точку, нырнем, потом всплывем... И айда домой! Дело-то плевое, не впервой!
Сан Саныча на атомоходе уважали. Опыт и надежность сочетались в этом человеке с неподдельной искренностью и какой-то хронической добротой к окружающим. В любое время дня и ночи на своей старенькой "копейке" по первой просьбе он мог отвезти семью сослуживца в аэропорт или на железнодорожный вокзал, а затем столь же безотказно встречать возвращающихся на Север. Подменить коллегу на новогодней вахте, выручить приличной суммой под честное слово или просто бескорыстно поддержать в трудную минуту Сан Саныч был готов всегда.
Попробуй предложи ему, к примеру, деньги, мол, бензин дорогой, от поселка подводников до Мурманска (а то и до самих Мурмашей) не ближний свет, и... сразу же натолкнешься на обиженный взгляд и недовольное бурчание: "Ты чего, братан, охренел? Какие деньги? Мы ж с тобой из одного экипажа!"
После того как, не выдержав захудалого заполярного быта и тотальной неустроенности, Андрея оставила жена, улетев к родителям в сытую Москву, боцман взял шефство над новоиспеченным холостяком. Все попытки уклониться от назойливого покровительства Сан Саныча разбивались о невозмутимое и праведное: "Как же ты один-то будешь? Человеку одному никак нельзя! Мы с тобой из одного экипажа, потому обязательно буду помогать". Андрей смирился. И началось...
Семья Воробьевых была бездетна. Возможно поэтому всю нерастраченную заботу и внимание Валентина Степановна и Сан Саныч обрушили на одинокого Андрея. Первым делом боцман, который между делом мог уговорить и черта, убедил командование дивизии АПЛ, что Андрею нужна квартира. Как ни странно, подействовало и квартиру предоставили.
— Офицерское общежитие - штука, конечно, хорошая, но ты там сопьешься, — коротко обосновал Сан Саныч свои действия.
Это была сущая правда. В маленьких закрытых гарнизонах подводников, где, кроме штатного Дома офицеров, иных "очагов культуры" не было, молодые офицеры предпочитали коротать время в бурных застольях и нередко спивались.
Придирчиво осмотрев квартиру, боцман заявил, что подопечному необходимо начать новую жизнь, и взялся помочь сделать ремонт. Возражения не принимались. Ранним утром в один из свободных дней Сан Саныч вломился к еще почивавшему на видавшей виды раскладушке Андрею и, пока тот спешно брился и умывался, принялся с остервенением срывать старые обои. При этом боцман на все лады поносил строителей, морскую инженерную службу, сбежавшую супругу и самого хозяина "сей гнусной берлоги". Недели через две вечно сырую и продуваемую всеми заполярными ветрами однокомнатную квартиру Андрея удалось привести в божеский вид: они побелили потолок, поклеили новые обои, перекрасили окна и двери. Тем временем Степановна хлопотала насчет интерьера. Опытный женский взгляд мгновенно определил: нужны мебель, новые шторы и кой-какие житейские причиндалы, призванные создать уют в комнате. Все это сердобольная женщина организовала за несколько дней. К Андрею со всего поселка стали приносить не новую, но еще пригодную мебель, какие-то коврики и посуду. На все вопросы Степановна уклончиво отвечала, мол, на Севере живем, а здесь народ отзывчивый и бескорыстный. И хотя Андрей понимал, что организована данная благотворительная акция в основном с помощью ее многочисленных подружек, в этом утверждении была доля истины. Северная земля испокон веков славилась не только тем, что заполярный год тут делился на шестимесячную ночь и такой же по продолжительности день. Здесь жили люди, верой и правдой продолжавшие служить разбитой на пятнадцать суверенных осколков некогда великой и гордой стране. А в преднамеренно опоганенные бестолковыми перестройщиками понятия "дружба", "морское братство" и "Родина" они все так же вкладывали истинный первоначальный смысл и собственное понимание...
