Татьяна Рябинина - Семь понедельников подряд
Кончилось все тем, что как-то Лешка позвонил мне в полвторого ночи (я только что вернулась с очередной вечеринки) и сказал, что или мы поженимся, или... Я открыла рот, чтобы послать его в далекую страну, но неожиданно вспомнила, как гнул березы ветер в Кижах и «Я бы осталась здесь жить». И сказала «да».
Потом было еще много всякого. Притирались мы друг к другу тяжело. Скандалили, били посуду и даже дрались. Несколько раз я уезжала к родителям, один раз, тогда уже и Борька родился, просто выставила Лешку за дверь с чемоданом, и он уехал в Петрозаводск. Я подала заявление на развод, но через неделю сама поехала к нему, бросив шестимесячного сына маме. Лешка захлопнул у меня перед носом дверь, я просидела ночь на лестнице, потом мы долго и со вкусом мирились и уехали вместе. Чтобы через два дня снова поругаться до драки.
Но со временем все эти страсти-мордасти улеглись. Скандалить стало и лень, и ни к чему. Словно горную реку вынесло вдруг на равнину. Да и Борька страшно переживал, когда мы ссорились. Я вполне трезво поняла, что ничего другого мне не нужно. Ничего и никого. Если даже и встречался интересный мужчина, явно положивший на меня глаз, я говорила себе: да, вот если бы раньше, тогда да, а сейчас – спасибо, не надо. Да, Лешка разбрасывает везде грязные носки, храпит, не моет за собой посуду, сосредоточенно ковыряет в носу, проводит все вечера у телевизора и не читает абсолютно ничего, кроме спортивной газеты и служебных бумаг, полагая, что все дельное уже прочел в университетские годы. Все это меня частенько раздражает, но не до такой степени, чтобы вызвать отвращение. Этот вредный сутулый очкарик со всеми своими противными (но не противнее моих!) привычками все же мой. «Плохонький – да свой» – смеется мама. «Почему же плохонький?!» – оскорбляюсь я.
Короче, я считала, что от поползновений налево прочно застрахована.
Оказалось, что ошибалась.
Надо скорее уезжать!
Отец Александр оказался дома. Врать ему мне показалось совсем уж непристойным – все же священник, поэтому я буквально голову сломала, чтобы выдать безопасную информацию и при этом хотя бы формально не соврать. В результате продукт получился такой: мы были в лесу («были» – слово вполне нейтральное), случайно встретили Женю (он же Гена). Светка повредила руку, Женя нас проводил и попросил для Светки какие-то таблетки. Антибиотики мне были немедленно выданы. Я сказала, что из-за нас Женя так и не дошел до Лены, и отправилась обратно.
Светка лежала на мой кровати – «приятный» сюрприз! – и чирикала, как птичка, держа Женю за руку. Ну, не могла я уже думать о нем как о Евгении. Никак не получалось. Хотя я честно пыталась. Светкин вид – вся такая томно бледная, красиво страдающая, но довольная – вызывал оскомину, как недозрелое яблоко.
- Завтра я уезжаю, - я протянула Жене таблетки и вышла из комнаты. – Если ты не в состоянии ехать, оставайся.
- Ты мне? – умирающим голосом спросила Светка.
- Тебе, кому еще.
- Лена расстроится, - Женя отцепил от себя Светку и вышел ко мне.
Таисия внимательно посмотрела на нас, покачала головой и отправилась во двор, подзывая Борьку.
- Передашь ей привет. Вернее, поклон. Я ей напишу.
- Оля, ты окончательно решила? – Светка, похоже, не особо расстроилась. Правильно, зачем ей я, когда тут Женя. И клад больше не нужен. – Я, наверно, завтра не смогу. Что-то мне нехорошо. Болит все. Побуду еще дня два-три. Если Таисия против не будет.
- Не будет, - заверила я ее.
Во мне словно рвалось все на куски. Первое семечко было посеяно еще в поезде, когда я разглядывала его безупречный профиль. Или еще раньше, на выходе из Никольского собора? А потом? Потом были всходы. Принц на боевом коне... Не на белом, а именно на боевом. Как же, спаситель! И тот разговор о моей писанине. И Светкина злость – как же, ведь не ее предпочли! И это тоже грело мое злосчастное самолюбие. Ну уж а последние события - и говорить нечего. Травка буйно пошла в рост. Да так, что и вырывать не успеваешь. Лучше так – одним махом. Пока не зацвело.
Где-то рядом загудела машина. Таисия стукнула в раму открытого окна:
- Там машина в Пичаево идет. Поедете? Батюшка попросил за вами заехать.
- Да, спасибо, - кивнул Женя. – Света, поняла? Одну таблетку сейчас, одну вечером, перед сном. Оль, напомнишь ей?
Я кивнула. Надеюсь, что больше его не увижу. До вечера он вряд ли вернется, а завтра рано утром я пойду пешком до Фитингофа. Далековато, но я уже привыкла за эти дни отмахивать по десять верст. Дойду. Если б еще знать, во сколько поезд. Ничего, посижу на станции. Моего телефона у него нет, а я сама ему звонить точно не буду. На всякий, словно не доверяя себе, я нашла в сумке визитку и мелко-мелко порвала.
Женя ушел, я вошла в комнату и начала собирать в сумку свои вещи. Смотреть на Светку не хотелось. Я понимала, что, в общем-то, она ни при чем и в своем праве, но... Она была мне неприятна.
- Значит, я все-таки не ошиблась, - Светка мигом отбросила свою томность и слащавость, голос налился здоровым металлом и стервозностью.
- В чем? – не поворачиваясь, уточнила я, хотя нужды в уточнениях не было.
- Что-то у вас все-таки наклюнулось. Думаешь, я не вижу, как вы друг на друга коситесь? Такой кругом адреналин! Разве что током не бьет.
- Света, я уезжаю. А ты остаешься, - тускло огрызнулась я. – Можешь есть его с кашей. Может быть, он как твой Виталик – любит несчастненьких. Советую не выздоравливать с месячишко. Он будет носить тебе таблетки, а ты – стонать и держать его за ручку.
- Какая же ты сука! – Светка залилась слезами.
Я только усмехнулась и вышла во двор. Таисия куда-то ушла, Борька лежал на дорожке у самого крыльца. Я села на ступеньку и принялась чесать его за ухом. Свин блаженно захрюкал.
Я сидела и думала о том, что ждет меня в ближайшие дни. Почему-то не вызвали никаких эмоций мысли о том, что меня могут снова найти охотники за графским кладом или железнодорожная милиция. Зато мысли о том, как я буду объясняться с Лешкой, нависали сплошной чернотой. Поверила бы я на его месте? Может быть. А может, и не совсем. А поверит ли он мне? Ладно, допустим, поверит. Но как быть с «ушами Каренина»? Ведь пока не уляжется в душе эта непрошеная буря, я невольно буду думать о том, что, возможно, сделала ошибку. Что если бы... если бы...
Дежурное «если бы раньше, то да, а сейчас – спасибо, не надо» не работало. Ну почему, почему не раньше, почему сейчас?
Если бы раньше, сказал незнакомый трезвый голос, у тебя ничего бы не было. Ни Лешки, ни Борьки.
Я испуганно закусила губу. Это была чистая правда. Другое? Откуда я знаю, что могло бы быть. Но вот того, что у меня есть сейчас и без чего я не представляю себя, - этого точно не было бы.
И снова я подумала, что слово «искушение» – одного корня со словом «кусать». Грызть, глодать, впиваться зубами...
К вечеру все село гудело. В лесу нашли склад наркотиков и два трупа. Для такой глухой дыры – новость вселенского масштаба. Вот о чем будут судить и рядить долгие годы. Куда там нам с нашей сомнительной репутацией. Охранника, который сообщил о двойном убийстве, на всякий случай арестовали, хотя он уверял, что о наркотиках знать ничего не знает и вообще простой наемный служащий, пашущий за зарплату.
Между прочим, о нашей повальной окровавленности кто-то ментам все-таки доложил. Олег клялся, что никаких женщин с мужиком в лесу не видел. Лейтенант Сорокин – об этом нам рассказала всезнающая Таисия – отловил в Пичаеве Женю, и тот заверил его, что встретил нас совсем в другой стороне. И вообще – Светка напоролась на сук у него на глазах. Нас допрашивать не стали.
Лейтенант привез на своем мотоцикле какого-то сухопарого дядечку, одетого в жаркий клетчатый пиджак не по погоде. Призвав в качестве понятых подругу Таисии Полину и еще кого-то, они обыскали старый дом, где жил Федька, и, разумеется, нашли страшную сумку с вещичками от кутюр. А еще – деньги и документы. Как Федьку звали на самом деле, Полина не запомнила, но утверждала, что он давно во всероссийском розыске: так сказал тот второй, в клетчатом пиджаке.
- И что вас носит по лесу вечно? – ворчала Таисия, попутно готовя Светке морс из прошлогодней клюквы. – Взрослые тетки, а все по лесу шныряют, как дети, клад ищут. Вот и дошнырялись. А если бы тем на пути попались? И лопату опять где-то заносили.
Лопата действительно осталась в избушке. До нее ли было! Мне стало, мягко говоря, нехорошо. Конечно, у Таисии нет привычки выжигать или вырезать на хозинвентаре свои инициалы, но что, если с лопаты захотят снять отпечатки пальцев?
Впрочем, чего это я так испугалась? Мои-то отпечатки ни в каких картотеках не значатся. Думаю, что и Светкины тоже.
- Пойду прогуляюсь напоследок.
Светка что-то пробурчала, но меня ее мнение мало интересовало.
- Все-таки уезжаешь? – вздохнула Таисия.
- Да.
