Владимир Гоник - Преисподняя
Рыща в подземной Москве, отряд часто натыкался на бродяг, обитающих в укромных углах, но попадались и уголовники, которые скрывались внизу от милиции и прятали добычу; кое-где они устраивали тайники и укрытия; при желании здесь можно было отсиживаться долгое время.
Некоторые банды были вооружены и оказывали сопротивление, стараясь прорваться и, отстреливаясь, уйти. Даже в глубоких галереях в старом Ваганькове, в самом центре Москвы, через площадь от Боровицких ворот Кремля, отряд в одну из ночей наткнулся на вооруженную банду. Пришлось применить газ, чтобы выкурить их из старинных палат, застенков и каменных мешков, откуда они вели стрельбу.
Разведчикам случалось обнаружить забитые товарами тайные склады, уставленные машинами гаражи, о которых власти, вероятно, не подозревали.
Но чаще под землей, особенно там, где проходили теплотрассы, ютились бездомные и больные люди. Брошенные всеми, забытые, они сползались к теплу, доедали раздобытые на помойках объедки, вяло копошились на ящиках, старых матрасах и гнилом тряпье.
Страшно было смотреть на беспризорных детей. Сбежавшие от жестоких родителей, удравшие из интернатов и закрытых школ, отринутые всеми, вечно голодные, ободранные, они сбивались в злые стаи, которые рыскали повсюду в поисках добычи. Как молодые волки, они скопом нападали на стариков, на больных и слабых, на женщин, не способных дать отпор. Каждая стая не знала жалости к чужакам.
Подрастая, они заведомо ненавидели тех, кто жил иначе. Обделенные судьбой, они готовы были на все, чтобы отомстить за себя. Дерзкие, выносливые, привычные к голоду и невзгодам, иступленно ненавидящие всех, безжалостные, они знали одно лишь зло и одно лишь зло сеяли вокруг.
Со временем стаи детей становились готовыми, особо жестокими бандами, наводящими ужас даже на отпетых бандитов. Они не боялись никого и ничего: загнанные в тупик, они, как альбиносы, отбивались до последнего, не щадя ни себя, ни других.
В отряде потеряли счет стычкам, погоням, боям и перестрелкам: как все в этом городе, в отряде никто прежде не подозревал, сколько неожиданностей таит Москва под землей.
18
В субботу и воскресенье в городе установилось странное затишье. Было тепло, солнечно, москвичи устремились за город, Москва обезлюдела, и казалось, сонливое оцепенение овладело городом. Впервые с тех пор, как он принял отряд, Першин устроил себе выходной: в воскресенье он на весь день отправился в Бор навестить семью.
Станция метро "Варшавская" соседствовала с железнодорожной станцией "Коломенская", откуда электричкой Першин добрался в Домодедово. От вокзальной площади тридцать первый автобус с частыми остановками тащился по городу, потом выехал за околицу и долго плелся по шоссе, огибая поля и перелески, кружил по косогорам среди холмистой равнины. Поселок обслуживающего персонала был виден далеко окрест: окруженные густым лесом многоэтажные кирпичные дома высились над вершинами деревьев, крыши и верхние этажи были видны за много километров.
За деревней на опушке леса возле старинной церковно-приходской школы автобус сделал круг и остановился: то была конечная остановка. Першин вдоль забора дошел до проходной, молодой охранник с бляхой службы безопасности на груди спросил у него пропуск и не пустил, послал звонить.
Андрей позвонил администратору, которая известила Лизу, и та вместе с дочерьми прибежала стремглав, сунув охраннику красную картонку.
Першин сразу заметил, как переменилась Лиза. Могло сдаться, ее оставили заботы, тревоги, волнения, беспокойные мысли, что докучали ей каждый день. Здесь, в Бору, прошли ее детство и юность, стоило ей вернуться сюда, как прежний, забытый огонь воскрес в ней и разгорелся, как костер на ветру; первому встречному довольно было беглого взгляда, чтобы почувствовать его жар.
Лиза вновь была весела, беззаботна, беспечна, в ней появилась давняя игривость, ожили и зажглись глаза, движения приобрели прежний кураж: тот же невесомый летящий шаг, та же пленительная воздушная поступь - даром, что мать двоих детей.
Но и дочки переменились разительно: из рассудительных серьезных старушек они стали звонкими проказницами, шаловливыми игруньями, лукавыми и смешливыми; видно, здешний лес обладал таким свойством.
Они бежали втроем, летели со всех ног, спешили, неслись, наполняя лес звонким хохотом и криком. Они закружили, затормошили Першина, он и сам вдруг почувствовал странную легкость, освобождение: исчезли гнетущие мысли - унеслись, пропали, растаяли, забытый радостный праздник посетил его, как бывало когда-то - давно, жизнь назад.
В Бору, похоже, ничего не изменилось. Все так же очаровывал лес, пьянил воздух и радовала беззаботная жизнь. Лиза и дочки выглядели счастливыми.
В Бор по-прежнему съезжались сытые уверенные люди, сверкающие лимузины привозили под вечер и увозили на утро сановных ездоков; к концу недели, в пятницу, заполнялись все номера, и можно было подумать, что это цветущая страна, в которой все сыты, счастливы и нарядны.
Как раньше угощала кухня, исправно работали массажные кабинеты, бассейн, сауна, теннисные корты, нравы и уклад оставались прежними с той лишь разницей, что многие постояльцы обзавелись иностранными автомобилями, в остальном все оставалось неизменным, и если нужен образец незыблемости и постоянства в этом мире, вот он - Бор!
Першин внимательно присмотрелся к выступающим над поверхностью вентиляционным шахтам: под землей в Бору располагался запасной командный пункт правительства и Генерального штаба - огромный бункер, связанный тоннелями с аэропортом Домодедово, подземным городом в Раменках, правительственными особняками на Воробьевых горах, Кремлем и другими бункерами, аэродромами и автострадами. При желании альбиносы могли незаметно уйти из города и отсидеться, переждать облавы, которые устраивал отряд.
Взяв детей, Першин отправился в лес, девочки весело резвились. Он подумал, как быстро здесь забывается жизнь по ту сторону забора - то был печальный давний сон, который помнился смутно и таял, чтобы вскоре исчезнуть вовсе.
Дочки радостно гонялись друг за другом на зеленой поляне, и он, глядя на них, испытывал угрызения совести за то, что уделяет им так мало внимания.
К полудню набежали облака, но день оставался теплым, сонливым, безветренным, в разрывах облаков застенчиво показывалось солнце, и можно было подумать, что тишь и покой царят по всей земле.
Был Евстигней, прозванный житником, один из четырех дней, которые после медового Спаса предвещают нрав оставшихся месяцев года: Степан-сеновал определяет погоду сентября, Антон-вихревей да Исаакий-малинник укажут на октябрь, Авдотья-огуречница предсказывает ноябрь, а Евстигней-житник сулит нам, каким случится далекий декабрь.
Девочки загляделись на неизвестно откуда взявшуюся чистюлю-кошку, которая с аппетитом ела траву, когда на поясе Першина заскулил бипер, маленький экран указал номер телефона: на связь вызывал штаб отряда.
Першин неохотно позвонил, в груди у него ныло предчувствие: что-то стряслось. Наблюдатели отметили странную активность в Министерстве обороны, в Генеральном штабе, в зданиях КГБ на Лубянке и в секретариате коммунистической партии. Повсюду в служебных помещениях царила непонятная суета, в тоннелях, связывающих Старую площадь с Кремлем и Лубянкой, происходило загадочное движение, какого не наблюдали прежде; бункеры управления и связи на Знаменке, под Арбатской площадью, Воздвиженкой, Пречистенским бульваром и на Хамовнической набережной по неясной пока причине были приведены в состояние повышенной готовности.
Першин испытывал досаду: даже в тихое, спокойное воскресенье не удалось побыть с детьми.
К утру новости стали расти, как снежный ком, Першин собрал отряд. Стало известно, что три группы из разных управлений госбезопасности собраны по тревоге на спортивной базе. Это был зловещий признак: группа "А" из отдела борьбы с терроризмом участвовала в январском штурме литовского телецентра, две другие группы - "Зенит" ("Z") и "Каскад" ("К") из управления внешней разведки использовались в операциях за границей, подобных штурму президентского дворца в Кабуле, когда убили Амина и началась афганская война, или десанту на Прагу, когда арестовали правительство.
К рассвету потоком пошли сообщения о движении войск к Москве. Стало понятно, что это переворот. Першин приказал изготовить оружие - личное и то, что отряд до сих пор не применял: ручные пулеметы, реактивные стреляющие с плеча базуки, ранцевые огнеметы... Теперь он понял беспокойство генерала, отца Лизы: тот все знал заранее, возможно, и готовил.
К утру в городе было полно войск. Перекрыв уличное движение, к центру двигались танки и бронетранспортеры; отряд погрузился на машины и в полном составе прибыл на Пресненскую набережную. В белом, похожем на корабль здании было суетно, в толчее и неразберихе носились озабоченные люди, и нельзя было ничего понять; кроме постовых милиционеров, охраны не было никакой, и вздумай кто-нибудь захватить сейчас здание, большого труда это не составило бы. Вероятно, такая же неразбериха наблюдалась сейчас у другой стороны, потому что время шло, а признаков нападения не было, даже телефоны работали исправно: ни городскую, ни международную связь никто не отключал.
