Саманта Хайес - Пока ты моя
– В любом случае история все равно закончилась так же, – сухо заметила Лоррейн.
– Да, но это – единственная настоящая связь между двумя убийствами, за исключением, разумеется, сходства способов совершения преступления.
Лоррейн на мгновение задумалась.
– Обе женщины хотели сделать аборт, но не довели дело до конца, – проговорила она в тишине кухни, которую нарушало лишь шипение язычка пламени на газовой плите. Эта связь могла дать зацепку, предположила Лоррейн, хотя и незначительную. – А что насчет результатов теста ДНК второго образца, найденного в квартире Карлы?
Волос, отличающийся по цвету от волос Карлы и ее подруги, был обнаружен на одежде Карлы и отправлен в лабораторию на анализ.
– Есть шансы, что мы получим результат не позднее завтрашнего дня. Пробы, взятые из ванной Салли-Энн, должны были уже исследовать, но возникла какая-то задержка. – Адам скривил лицо. В том, что результатов лабораторных анализов приходилось ждать слишком долго, не было ничего необычного. Он уселся и включил десятичасовые новости. – А еще мы ждем заключения насчет исследования соскобов из-под ногтей Карлы, хотя качество образца оставляет желать лучшего. Попросту говоря, остается только ждать известий.
Это Лоррейн и сама знала. Она подогнула под себя ноги и уставилась на мужа, смотрящего телевизор. Она пыталась понять Адама, найти смысл в его отношении к тому, что Грейс решила уйти из дома, но ей не удалось. А потом Лоррейн убедила себя в том, что, если и дальше будет забивать голову мыслями о Салли-Энн, Карле и своенравных подростках, просто не сможет сегодня сомкнуть глаз. Она встала и пожелала Адаму спокойной ночи, молясь, чтобы завтрашний день принес какие-нибудь другие, более обнадеживающие новости.28
Мы с Джеймсом забавно познакомились. Это было самое невероятное стечение обстоятельств, хотя подобные встречи случаются у меня каждую неделю на протяжении всего времени моей работы. Исключая разве то, что Джеймс не был типичным проблемным отцом, находящимся под следствием, а я не ожидала, что влюблюсь в мужчину, условия жизни детей которого меня отправили проверить.
Если уж на то пошло, будь я в курсе истинного положения дел, никогда, вероятно, не удосужилась бы отправиться в этот пригородный дом. О детях заботились соответствующим образом, да что там говорить – просто превосходно. И я, разумеется, никогда не почувствовала бы укол зависти, пока ехала по обрамляемой деревьями дороге в поисках нужного дома. Это была, пожалуй, улица моей мечты – красивые дома, наполненные уютом и любовью, родителями, которые трогательно заботятся друг о друге, и, в особенности, счастливыми детьми.
Я бы не отказалась от любого из этих величественных домов в историческом стиле – стоявшего отдельно викторианского особняка из красного кирпича с огромными подъемными окнами и араукариями в дугообразном саду перед домом или одного из белых оштукатуренных георгианских жилищ с многочисленными раздвижными окнами, в которых отражался безмятежный уличный пейзаж. Эти особняки были полной противоположностью моей скромной квартире. Я ценила свой дом, даже во всей его утопающей в магнолиях неприкаянности, но он ничуть не походил на эти дворцы.
«Кто-то хорошенько присочинил, сгустив краски», – помнится, подумала я, въезжая на дорогу, ведущую к особняку, в который меня отправили. Дома, в которых мне обычно приходилось бывать, чтобы оценить условия жизни, не могли сравниться с великолепием этого особняка. Конечно, я не была так наивна, чтобы полагать, что наличие денег автоматически означает хорошую заботу о детях. Богатые родители, точно так же как и все остальные, способны пренебрегать воспитанием своих отпрысков. Просто окружающие этого не замечают. Или, вполне вероятно, не осмеливаются жаловаться на их нерадивость в социальные службы.
Я подошла к входной двери, даже не представляя, что через каких-то три месяца перееду в этот самый дом! Я стояла в примыкающем к дому портике, сжимая тонкое незаполненное личное дело маленьких мальчиков-близнецов Оскара и Ноа, мать которых умерла. С этого печального события прошла целая неделя, а связаться с отцом мальчиков не представлялось возможным. Поскольку нас уведомили о том, что отец служит в вооруженных силах, меня ждал обычный визит, в ходе которого требовалось выяснить, как семья собирается заботиться о младенцах. В ту пору я не понимала, почему отец детей уехал, оставив больную жену. Сейчас-то я осознаю, что у него просто не было выбора.
– Пожалуйста, проходите, – покорно пригласила открывшая дверь женщина.
Она была невероятно элегантна и худа, как щепка, с седоватыми волосами, убранными назад в свободный пучок. На ее костлявых плечах висел розовый кардиган. Женщина сказала, что ее зовут Марго, и провела меня в дом. Это место источало мучительный запах горя, но она держалась с достоинством, из-за чего казалась безучастной, но невероятно стойкой. Факты просто разрывали сердце: ее дочь только что умерла от рака поджелудочной железы. Позаботиться о детях, кроме Марго, было некому. Ее зять служил в военно-морских силах и в данный момент находился на выполнении сверхсекретной задачи. Военно-морской флот не стал подвергать опасности национальную безопасность, отказавшись извещать отца детей о печальных событиях или сообщать кому-либо о его местонахождении. Узнать о смерти жены ему придется позже, только по возвращении домой.
– Не то чтобы Элизабет и Джеймс не были готовы к неизбежному, – рассказывала мне Марго. – Они просто не думали, что это произойдет так скоро. Если хотите знать мое мнение, ее добила беременность.
Эти слова отозвались во мне звучными сигналами тревоги. Неужели она, став теперь главной опорой детей, винила их в том, что произошло?
Мы сидели на кухне, Марго расположилась у черного хода, подперев приоткрытую дверь черной лакированной лодочкой. Моя собеседница зажгла тонкую сигару, пояснив:
– Я не делаю этого рядом с ними, если вас это интересует.
– Курение всегда кого-то беспокоит, – как можно более сочувственно произнесла я. В конце концов, она только что потеряла дочь. Я подумала, что сигара – мне никогда прежде не доводилось видеть, чтобы женщина курила такую, – была вполне простительна.
– Они не знали о раке до тех пор, пока Элизабет не забеременела. Она отказалась делать аборт. После рождения детей прошла курс химиотерапии. Врачи сказали, что у моей дочери будет год, возможно, два, чтобы провести их с мальчиками. – Марго выпустила изо рта облако серого дыма, которое закружилось по кухне, подхваченное теплым бризом. На улице трепетали на ветру постиранные простыни. Это был один из тех редких летних дней, которые, казалось, нельзя было испортить даже разговором о смерти. – Но они ошиблись. Что ж, думаю, теперь на этом свете живут ее частички.
– Сколько ей было лет? – спросила я. Просто не знала, что еще сказать.
– Тридцать два, – ответила она. – Вы, наверное, хотите видеть близнецов.
Затушив окурок под струей холодной воды, Марго бросила его в мусорное ведро.
– Дети сейчас спят, но мы можем их разбудить. Скоро время кормления.
– Мне бы хотелось их увидеть, – подтвердила я.
Потом оставила папку и дамскую сумочку на кухонном столе и направилась вслед за Марго вверх по лестнице. Дом был большим, величественным, но оставлял ощущение непритязательного, немного запущенного жилища. Хорошо помню, как обратила внимание на тяжелую, украшенную узором ковровую дорожку на лестнице – темно-красный с синим аксминстерский ковер, как я узнала позже. Дорожка была основательно потрепана, ведь по ней явно ходили не один десяток лет. Медные прутики для укрепления ковров потускнели, а пары из них и вовсе не было. Вскоре я заменила и отполировала их, но ковровая дорожка по-прежнему лежит на лестнице. После переезда я кое-что сменила, главным образом цвет стен и пару занавесок, но мне не хотелось окончательно уничтожать атмосферу дома. Это было бы жестоко по отношению к Джеймсу.
– А вот и их комната, – сказала Марго и осторожно открыла дверь.
У дальней стены бок о бок стояли две детские кроватки, выступая вперед под прямым углом. В тусклом свете я могла видеть, что один из младенцев уже проснулся и молча, мягко извивался под одеялом из овечьей шерсти. По комнате разносился еле уловимый запах грязных подгузников, и Марго тут же обратила на это внимание.
– И кому же из наших маленьких ягнят нужно сменить подгузник? – спросила она, включая прикроватную лампу в форме воздушного шара.
– Судя по всему, сразу двоим, – засмеялась я.
Стоя между детскими кроватками, я поочередно склонилась над каждой из них, горя желанием пополнить свой опыт обращения с новорожденными. Я была рада составить заключение по поводу семьи, в которой дети явно не подвергались никакому риску. Я даже не знала, кому из них сначала уделить свое внимание. Другой ребенок тоже стал шевелиться, и я опустила руки в каждую из кроваток, коснувшись пальцами еще лысеньких голов малюток.
