Виктор Пронин - Смерть в своей постели
— Нет, Паша! Чуть попозже, как ты иногда выражаешься. — Халандовский мягко отвел в сторону пафнутьевскую руку, которая уже потянулась было к сверкающей инеем бутылке. — Должен сказать, что я чрезвычайно благодарен присутствующему здесь впервые моему почетному гостю Георгию Георгиевичу. — Халандовский поклонился Шаланде.
— За что? — удивился Шаланда и покраснел от удовольствия, смешался в благодарном смущении.
— Несколько вечеров подряд с помощью вот этого приспособления, — Халандовский кивнул в сторону телевизора, — вы брали на себя тяжкий труд рассказывать мне об ужасных событиях, происходящих в доме Объячева. Должен сказать, это был рассказ грамотный, честный, откровенный, что в наше время встретишь далеко не всегда.
Столь наглой и беззастенчивой лести Шаланда не слышал в своей жизни, но, как ни странно, халандовские слова принял всерьез и склонил большую свою, тяжелую, кудлатую голову.
— Но я ничего, Паша, не слышал об этом расследовании от тебя… Может быть, и ты найдешь два словечка?
— А! — Пафнутьев небрежно махнул рукой. — Ничего особенного, ребята, ничего особенного. Все, как обычно. Можно даже сказать, что иначе и быть не могло. Рано или поздно все должно было закончиться именно так.
— Пятью трупами? — удивился Шаланда.
— Их могло быть три, семь… Их вообще могло не быть. Сути это не меняет. Назовем вещи своими именами… Объячев — подонок, разбогатевший на полном беспределе. Он грабил всех, в том числе своих же подельников.
— Он не сидел, — уточнил Шаланда.
— Под подельниками я имею в виду людей, не проходивших с ним по одному делу, а занятых одним делом. Сам того не подозревая, он собрал вокруг себя личную домашнюю банду. И с этой бандой жил, с ней же и воевал, ее же и кормил, унижал, во всем этом находя какой-то смысл жизни. Вот вам Объячев. Продолжаться слишком долго это не могло, в людях накапливалась обида, а потом и ненависть. А ненависть имеет способность при достижении критической массы взрываться. Вот она и взорвалась. Повторяю — всего этого могло не быть, и жизнь бы в объячевском доме продолжалась. И поныне Объячев мог бы выступать по телевидению, рассказывать о своих спонсорских подвигах… Но судьба распорядилась иначе.
— Но почему столько трупов? — простодушно удивился Халандовский. — Если Объячев есть предмет ненависти, а он убит, — конфликт исчерпан. Я правильно понимаю?
— Правильно, Аркаша, все правильно… Но когда камень падает в болото, во все стороны идут круги. И здесь тоже пошли круги. Что произошло… Жена Объячева Маргарита его ненавидела, потому что он в свое время увел ее от любимого человека. Сумел, настоял, сломал. А сейчас в этом же доме, живя с женой под одной крышей он, извините, трахал другую женщину. А эта женщина — жена его собственного телохранителя. Как к нему должен относиться телохранитель? Ненависть. Только ненависть. Какие чувства испытывает к нему жена? Ненависть.
— А кто мешал телохранителю уйти? — спросил Шаланда.
— Жизнь. — Пафнутьев развел руками. — Жизнь мешала уйти. Во-первых, Объячев платил хорошие деньги. Во-вторых, его собственная жена не хотела уходить от Объячева, не хотела жить со своим мужем. Для нее это был шанс, надежда — называйте, как хотите. Конечно, не случись ничего, Вохмянин ушел бы рано или поздно. Но на момент событий был еще в доме, жил, питался, числился телохранителем Объячева. И в отместку хозяину заглядывал к его жене. А та в отместку своему мужу эти его заглядывания не только не пресекала, но и поощряла. Опять же оба они, и телохранитель, и Маргарита, своей преступной связью отвечали на нанесенные Объячевым обиды. Маргарита мстила мужу, а телохранитель мстил и хозяину, и жене. Все переплелось в клубок, и распутать его можно было, только выдергивая время от времени из этого клубка тела. Уже не живых людей, только тела. Прошу прощения за красоту стиля.
— Нет, Паша, ты говори, мне нравится, — сказал Халандовский.
— Тогда прошу плеснуть.
— Согласен. — И Халандовский наполнил объемистые рюмки. — За победу!
— Над кем? — удивился Шаланда.
— Над силами зла.
— Продолжаю, — сказал Пафнутьев, бросив в рот щедрый кусок холодного мяса с хреном. — В подвале заложник. Скурыгин. Разоренный Объячевым. Тот заставил его подписать кучу кабальных документов, договоров, расписок, чеков. И наступил момент, когда со Скурыгина брать стало нечего. Объячев не требовал за него выкуп, он заставлял подписывать документы. И в конце концов сказал — можешь сматываться, линять, уходить на все четыре стороны. А куда он пойдет? Он нищий. Более того, в своем кругу он уже человек, который всех предал и продал. За что и получил пулю час назад.
— Между ухом и виском, — добавил Шаланда.
— А в сарае бомж, — продолжал Пафнутьев. — Беззащитное, слабое существо. И он тоже оказался участником кровавых разборок в этом кошмарном доме.
— Что же произошло? — воскликнул Халандовский.
— Ребята, вы не поверите — все в доме оказались убийцами. Кроме бомжа и его дочери.
— Бомж жил с дочерью?! — воскликнул Худолей. — Он мне ничего о ней не говорил!
— Да, бомж жил с дочерью. Какое-то время. Он в сарае, а она в доме. Света — его дочь.
За столом наступило молчание. Все осмысливали услышанное.
За это время Халандовский снова наполнил рюмки, тут же схватившиеся инеем, все молча выпили и закусили. Пафнутьев участвовал в трапезе вместе со всеми, никого не торопил и сам не спешил пояснить сказанное.
— Почему ты так решил, Паша? — спросил, наконец, Худолей.
— Ничего я не решил. Она сама сказала. Я сопоставил их паспортные данные, фамилии, имена, отчества… Все сходится.
— Как же это понимать?! — вскричал Шаланда.
— Она прикармливала его. Уговорила Объячева не прогонять. Он не прогнал. Виски, которое ты пил с бомжом, — Пафнутьев повернулся к Худолею, — Света принесла. Она частенько приносила ему остатки со стола, то же виски.
— Позор! — Худолей схватился руками за голову и принялся горестно раскачиваться из стороны в сторону. — Какой позор! Мне это и на ум не пришло! А за что убили бедного бомжа, Паша?
— За дело убили, — ответил Пафнутьев. — Как сказал классик, бедняков не убивают… Только за то, что ты бомж, или только за то, что ты миллионер… не убивают.
— Прости меня, Паша. — Халандовский, кажется, единственный сохранял спокойствие, не вскрикивал, не вскакивал, не производил непристойных звуков. — Ты сказал, что все убийцы… И строители тоже?
— Да. И строители, и Вьюев, и супруги Вохмянины, и Скурыгин… Я же сказал — все, кроме бомжа и его дочери — милой моему сердцу Светы.
— Подожди, Паша… Ты нам Светой мозги не пудри. — Шаланда положил тяжелые ладони на стол. — Я задаю вопросы, а ты отвечай. Кто положил радиоактивный изотоп в кровать Объячева?
— Маргарита.
— Заметь, я не удивляюсь, ничего не оспариваю, просто спрашиваю, — сказал Шаланда. — Кто налил в виски Объячеву клофелин?
— Света.
— Но ты сказал, что она не убивала?
— Она не убивала. И не было у нее такой цели — убить. Объячев сказал, что этой ночью придет к ней. Она решила его усыпить. Полагала, что клофелин — просто сильнодействующее снотворное. И, в общем, была права.
— Где она взяла клофелин?
— Отец дал. Бомж. И Объячев заснул.
— Кто проткнул спицей подлое сердце Объячева?
— Скурыгин.
— Кто стрелял в Объячева?
— Вохмянин. Уточняю — он стрелял в мертвого Объячева, не догадываясь об этом. По этому эпизоду ему может быть предъявлено обвинение только в глумлении над трупом. Помнишь, Худолей предупреждал — мало крови, мало крови! Но мы не поняли, не оценили его высокого озарения.
— Виноват. — Шаланда прижал ладони к груди и поклонился в сторону Худолея. — Продолжаю. Кто убил бомжа?
— Вохмянин. Вот тут уже чистое убийство. Хотя он пытался все свалить на Свету и даже свидетелями обзавелся, показывал строителю, как она бегала к сараю…
— За что он его убил?
— Бродя вечером вокруг дома и поджидая Свету, которая бы принесла что-нибудь со стола, бомж увидел, как Вохмянин выбросил из окна пистолет, и подобрал его. А когда утром ты нагрянул с вопросами-допросами, бомж, но доброте душевной, помчался к Вохмянину предупредить, что, дескать, следствие изъяло пистолет, и надо быть осторожнее. Тому ничего не оставалось, как убрать единственного свидетеля, вдобавок он подсунул ему в карман пулю. Это был перебор, но чего не сделаешь в панике, когда времени — минуты! Повесив бомжа, он тут же выпил из его бутылки виски и, конечно, оставил отпечатки. Заглянул в паспорт, и там отметился… Худолей это все установил, сопоставил и доказал.
— Ты говорил, что все убийцы? — напомнил Халандовский.
— Все сделали попытку убить, но не у всех эти попытки удались. А у некоторых не было попытки убить, но убийство состоялось. Например, у несчастного Вулыха. Он оттолкнул своего напарника, дальнего родственника, оттолкнул сильнее, чем следовало, и тот в падении раскроил себе череп о тиски.
