Дик Фрэнсис - Испытай себя
— Я бы мог взять вас с собой в пустыню. Она оценивающе посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом.
— Надеюсь, это не акколада?
— Предложение.
— Со времени нашей прежней встречи вы поднабрались храбрости.
Эрика умела, сказав свою последнюю реплику, оставить собеседника с открытым ртом и не дать ему возможности ответить. Удовлетворенная, она повернулась к Нолану, сидящему рядом с ней с другой стороны. Я заметил, что Мэкки радостно улыбается.
— Нашла коса на камень, — поздравила она меня. Я разочарованно покачал головой.
— Если бы я умел писать, как она... или скакать, как Сэм, как Нолан... если бы я хоть что-нибудь мог делать так мастерски, то был бы счастлив.
— Попробуйте себя в кулинарии, — мягко и ласково улыбнулась Мэкки.
— К черту кулинарию! Она рассмеялась:
— А я слышала, что ваш банановый пломбир обладал такой убойной силой, что Гарет даже проспал занятия.
Перкин, сидящий рядом с ней по другую руку, что-то проворчал, пытаясь привлечь внимание жены. Некоторое время я наблюдал за Тремьеном, главой нашего стола, который пользовался явной благосклонностью супруги одного из спонсоров — непрерывно болтающей и безвкусно одетой дамочки. Он, несомненно, предпочел бы ей общество Фионы, сидящей рядом с другой стороны, но положение обязывало — за награду следовало платить вежливостью. Он взглянул через стол, увидел мою улыбающуюся физиономию, прикинул, о чем я в данный момент думаю, и, подмигнув, иронически улыбнулся.
Тремьен по-хозяйски расправлялся с суфле из осетрины и бифштексом «Веллингтон». Сидящий по другую сторону от дамочки Льюис тем временем достал из кармана фляжку водки, налил полный высокий стакан, опрокинул в рот и вновь спрятал бутылку. Фиона хмуро смотрела на него: пьянство Льюиса, даже на мой взгляд, было в высшей степени бессовестным. Казалось, что, убедив суд в своей невменяемости, он вновь и вновь пытается доказать это.
С угрюмым видом, ерзая на стуле между Льюисом и Перкином, что-то быстро уплетал Гарет; выглядел он уставшим. Перкин с братской покровительственностью велел ему прекратить стучать ногой по ножке стола, и Гарет еще больше надулся. Мэкки что-то миролюбиво проворковала, но Перкин лишь огрызнулся в ответ.
Мэкки повернулась в мою сторону и, нахмурившись, спросила:
— Что происходит со всеми?
— Напряжение.
— Из-за Гарри? — Она кивнула, как бы соглашаясь сама с собой: — Все мы притворяемся, но избавиться от чувства недоумения невозможно... А на этот раз все значительно хуже. Тогда мы, по крайней мере, знали, как умерла Олимпия. Смерть Анжелы Брикел вывела всех из равновесия. Жизнь стала какой-то беспокойной.
— Вы в безопасности, — сказал я. — Вы и Перкин. Думайте о своем ребенке.
После моих слов ее лицо как-то само собой просветлело. Мысль о ребенке как бы сняла мрачный налет дурных предчувствий.
До меня донесся голос Перкина. Тоном кающегося грешника тот шептал:
— Извини, дорогая. Извини.
И Мэкки, всепрощающая Мэкки, лидер среди них двоих, вновь повернулась к нему. Интересно, мимолетно промелькнула мысль, будет ли Перкин заботливым отцом?
Банкет продолжался: начались речи. Лощеные джентльмены, которых Мэкки, комментируя для меня происходящее, назвала гималайскими вершинами жокей-клуба, осыпали с соседнего стола комплиментами Тремьена и отвешивали поклоны спонсору. Спонсор, муж той безвкусно одетой болтушки, произнес панегирик в адрес Тремьена, который выслушал его с вниманием и лишь слегка поморщился, когда оратор нечетко произнес кличку его любимца — вместо Заводного Волчка получился какой-то Попрыгунчик. Затем лакей в фирменной ливрее гостиницы «Каслхаусез» вынес поднос, на котором был установлен собственно приз — серебряный кубок, оправленный по окружности фигурками скачущих лошадей. Поистине достойная награда для такого случая.
Тремьен сиял от удовольствия. Он принял кубок. Все зааплодировали. Замигали вспышки фотоаппаратов. Тремьен произнес краткую речь, в которой выразил благодарность спонсорам, своим друзьям, работникам, жокеям, всему конноспортивному братству. Закончив говорить, Тремьен с облегчением сел. Все снова бросились его поздравлять, долго не смолкали громкие аплодисменты. Я начал сомневаться, многие ли из этих людей захотят купить книгу с его жизнеописанием и захочет ли сам Тремьен после сегодняшнего вечера, чтобы эта книга была написана.
— Разве не великолепно? — воскликнула сияющая Мэкки.
— Да, конечно.
Зазвучали танцевальные мелодии. Гости начали вставать из-за столов, многие подходили к Тремьену и дружески хлопали его по плечу. Перкин пригласил Мэкки, и они направились в сторону танцплощадки, примыкающей к нашему столу. Нолан пригласил Фиону, Льюис продолжал бороться с горячительными напитками, Гарет куда-то исчез, спонсор увел жену к своему столу. Мы с Эрикой остались вдвоем.
— Вы танцуете? — спросил я.
— Нет. — Она изучала обстановку затухающего праздника. — Герцогиня на балу в Ричмонде, — добавила она.
— Завтра вы ожидаете Ватерлоо?
— Иногда приходят подобные мысли. Кто же Наполеон?
— Противник?
— Конечно.
— Не знаю, — ответил я.
— Пошевелите мозгами. Как насчет проницательности через воображение?
— Мне показалось, что вы не верите в эту идею.
— К данной ситуации она подходит. Кто-то пытался убить Гарри. Это вызывает чрезвычайное беспокойство. Откуда это беспокойство?
Мне показалось, что она ждет ответа, поэтому я начал излагать свои соображения:
— Все было подстроено заранее. Анжела Брикел могла погибнуть, а могла и нет; что касается Гарри, то ловушка для вашего племянника готовилась очень тщательно.
Она чуть-чуть расслабилась.
— Боже милостивый! — ошеломленно воскликнул я.
— Что? О чем вы сейчас подумали? — вновь насторожилась она.
— Мне необходимо поговорить с Дуном.
— Вы знаете, кто это сделал? — настойчиво спросила она.
— Нет, но теперь я знаю то, что было известно ему. — Я нахмурил брови. — Всем это известно.
— Что именно? Объясните, пожалуйста.
В задумчивости я бросил на нее рассеянный взгляд.
— Не думаю, что это так уж важно, — наконец изрек я.
— Так что же это? — не унималась Эрика.
— Дерево легче воды.
На ее лице отразилось недоумение:
— Да, разумеется.
— Деревянные доски, которые провалились в воду вместе с Гарри, не всплыли, а остались на дне.
— Почему же?
— Необходимо выяснить. Дун сможет докопаться до причин.
— Что это означает?
— Примерно вот что: никто не мог быть абсолютно уверен, что Гарри напорется на какую-то железяку и моментально захлебнется. Теперь предположим, что он жив и плавает на поверхности. Ему доводилось бывать в том месте во время вечеринок Сэма, и он знает, что в доке вдоль стены тянется швартовочный причал с возвышением; он также знает, что существует дверь, и сквозь металлическую решетку видит реку. Как бы он выбрался? Она покачала головой.
— Расскажите.
— Дверь открывается наружу. Если вы внутри и стоите на возвышении — глубина всего шесть дюймов, а не шесть футов, как в самом доке, — а вокруг плавают три или четыре доски, то одной из них, как тараном, вполне можете вышибить замок или разломать саму дверь. Вы такая же мощная и сильная, как Гарри, плюс к тому промокли до нитки, озябли и вас душит гнев и отчаянная злость. Как долго вы будете бороться с этой дверью?
— Думаю, что не очень долго.
— Когда Наполеон поднялся на эллинг, то он не услышал шума борьбы Гарри за свою жизнь. Мы сидели молча. — Я вновь нахмурился. — Что же касается того, как долго враг нас поджидал, то это никому пока не известно. Он мог где-нибудь спрятаться, когда услышал звук подъезжающего автомобиля Гарри.
— Когда вашу книгу опубликуют, вышлите мне экземпляр, — неожиданно попросила Эрика. (У меня даже рот открылся от удивления. ) — Тогда я объясню вам разницу между проницательностью и изобретательностью.
— Вы знаете, как уколоть, — поморщился я.
Она начала было говорить что-то еще, но мысль закончить так и не успела. Что-то случилось на танцплощадке, и наши головы одновременно повернулись в сторону танцующих — похоже было, что там уже началась драка: на фоне непрекращающейся приятной музыки что-то с ужасным треском ломалось, падало, ревело. Мы разглядели две сцепившиеся фигуры.
Сэм... и Нолан.
Белый смокинг Сэма и кружевные манжеты были испачканы кровью. Рубашка на Нолане была разорвана — вся волосатая грудь нараспашку. Обмениваясь мощными ударами, они кружились и маневрировали менее чем в десяти футах от стола номер шесть, и как-то так получилось, что я автоматически поднялся — желания вмешиваться у меня не было; видимо, сработал инстинкт самосохранения.
Перкин попытался их растащить, но тут же рухнул от удара Нолана, который работал кулаками так же быстро и хорошо, как и управлял лошадьми. Хорошенько не подумав, я вышел на площадку, решив на этот раз испробовать словесный метод убеждения.
