Дик Фрэнсис - Испытай себя
Что-то слишком часто я стал задумываться о смерти.
Ко мне подошел Боб Уотсон вместе с Ингрид. Одет он был в темно-серый костюм, неброскую красоту Ингрид оттеняло светло голубое платье.
— Вы, как всегда, при хозяине, — дружелюбно заметил Боб. — Нам он тоже прислал приглашения.
— А здесь вполне недурно, — откликнулся я.
— Завтра вы проезжаете Бахромчатого, — с какой-то полувопросительной-полуутвердительной интонацией сказал Боб. — Будете тренировать его брать препятствия. Хозяин только что сообщил мне об этом.
— Да.
— С этой лошадкой вам придется попотеть, — съехидничал Боб, оглядываясь по сторонам. — Не ипподром, а какой-то египетский бордель, не так ли?
— Никогда там не был, поэтому мне трудно судить.
— Очень смешно.
Ингрид хихикнула, но смех ее под взглядом мужа тут же оборвался; чуть позже я заметил, что весь вечер она не отходила от него ни на шаг. Это можно было бы расценить как ее неуверенность в себе, однако со слов Мэкки я прекрасно помнил, что эта маленькая тихоня Ингрид держит своего мужа в узде, уж она никогда не допустила бы никаких его шашней со штучками, подобными Анжеле Брикел, и да поможет ему Бог, если он все-таки что-то с ней имел.
Сэм Ягер, никогда не упускающий случая покрасоваться перед другими, заявился в белом смокинге, отдав Гарету на время свой черный. Из-под отворотов смокинга выглядывали кружева рубашки. За его внешне самоуверенными манерами я заметил некоторую напряженность. Дун все-таки достал его своими подозрениями.
— Этот полицейский говорит, что у меня есть инструменты, что лучше меня никто не знает расположение моего обиталища, к тому же он считает, что у меня были все возможности подстроить эту ловушку; он проверил расписание тех забегов в Эскоте, в которых я участвовал, и пришел к выводу, что между первыми двумя и последним у меня вполне могло хватить времени, чтобы смотаться в Мэйденхед и угнать машину Гарри. Я сказал, что это нелогично: за каким лешим мне понадобилось бы это делать, — ведь если ловушка была подстроена мной, то в моих интересах было бы, чтобы машина Гарри оставалась там после скачек; он же записал мой ответ с таким видом, будто я во всем признался.
— Он методичен и настойчив.
— Он прислушивается к вашему мнению, — заметил Сэм. — Мы все обратили на это внимание. Не могли бы вы убедить его в том, что у меня и в мыслях этого не было?
— Я могу попробовать.
— После того как вы ушли, он созвал всех своих ищеек, — продолжал жаловаться Сэм, — и они примчались ко мне со своим снаряжением для подводных работ, крючьями и мощным магнитом. Они извлекли со дна дока кучу мусора и хлама: какую-то велосипедную раму, ржавые железки, полуразвалившиеся створки ворот... Я и не догадывался, что все это у меня валяется. Они и еще что-то нашли, но только мне не показали. Дун уверен, что все это в воду побросал я, рассчитывая, что Гарри обязательно на что-то напорется. И его действительно угораздило. Так вот я и хочу вас спросить, как вышло, что вы сами не поранились, прыгнув за ним в воду?
— Я еще в юности научился прыгать в мутную воду, когда не видно дна. Поэтому я принял меры предосторожности: очутившись в воде, я, прежде чем встать на ноги, тщательно ощупал ими дно.
— Как, черт побери, вам это удалось? — уставился он на меня.
— Прыгнуть в мутную воду? Когда ноги входят в воду, необходимо поджать колени и свернуться в клубочек. Тело превращается в своего рода поплавок. Можете когда-нибудь попробовать это сами. Кроме того, не забывайте, что под моей одеждой был воздух, который тоже помог мне " удержаться на плаву.
— Дун спросил у меня, не оставлял ли я вашей куртки и ботинок в автомобиле Гарри. Коварный подонок. Теперь я понимаю, что испытывал Гарри, находясь под подозрением. Ощущение такое, будто твое тело виток за витком обвивает удав, а затем начинает стискивать свои гребаные кольца. Что бы ты ни сказал, он все переиначивает на свой лад. А выглядит таким безобидным. Он довел меня до того, что я проиграл сегодняшний дневной заезд. Оставим наш разговор между нами. Не знаю даже, какого черта все мы вам обо всем рассказываем. Вы ведь даже не наш сосед.
— Может, именно поэтому.
— Да, вполне возможно.
Выпустив пар и излив свое негодование, он повернулся к даме средних лет, которая коснулась его плеча, видимо, тронутая всеми переживаниями, выпавшими сейчас на его долю. Тремьен как-то сказал мне, что владельцы либо обожают манеры Сэма, либо ненавидят их. Женщины его любят, мужчин примиряет с ним только его мастерство.
Нолан, стоявший в нескольких футах от нас и мрачно наблюдавший за Сэмом, решил излить на меня свою желчь.
— Я не желаю, чтобы вы постоянно наступали мне на пятки, — с нажимом заявил он. — Почему бы вам не убраться из Шеллертона?
— Я не заставлю вас долго ждать.
— Я сказал Тремьену, что будут большие неприятности, если часть моих забегов он отдаст вам.
— Ах!
— У Тремьена хватило наглости заявить, что это была моя гребаная инициатива, хотя он прекрасно знает, что это была просто долбаная трепотня. — Он уставился на меня. — Не пойму, что нашла в вас Фиона. Я говорил ей, что вы со своим смазливым личиком не что иное, как мешок с дерьмом. Вам давно уже пора дать пинка под зад. Держитесь подальше от ее лошадей, поняли?
Я догадался, что его, как и всех остальных, мутило от той удушливой атмосферы, которая сгустилась в связи с убийством Анжелы Брикел; Нолана к тому же несомненно тяготили воспоминания о недавнем судебном процессе и вынесенном обвинении — одно накладывалось на другое. У меня не было ни малейшего шанса когда-нибудь достичь тех высот в верховой езде, которые он уже давно покорил, и Нолан прекрасно знал это. Образно выражаясь, Фиона никогда не сбросила бы его с седла.
Когда Нолан удалился, на его месте моментально нарисовался Льюис, одаривший меня злобным подобием улыбки:
— Нолану вы как кость в горле, милейший.
— И не говорите.
Льюис еще не успел набраться. Так же как и его брат, он пришел на банкет один, хотя Гарри как-то упомянул разговоре, что Льюис женат, однако его затворница-жена предпочитает оставаться дома, чтобы, не видеть пьяных выходок мужа.
— Нолан привык быть в центре всеобщего внимания, а вы узурпировали его трон, — продолжал Льюис.
— Вздор.
— Фиона и Мэкки теперь уже не с него, а с вас не сводят восторженных глаз. А Тремьен, а Гарет... — Он хитро и как-то искоса взглянул на меня. — Держите свою шею подальше от рук моего братца.
— Льюис! — Абсолютное отсутствие каких-либо братских чувств поразило меня больше, чем его предостережение. — Смотрите, как бы он вам не свернул шею.
— Иногда я его ненавижу, — откровенно признался Льюис и, круто повернувшись, зашагал прочь, считая, что сказал вполне достаточно.
Гости с бокалами в руках то сходились, то расходились, менялись местами, громко приветствовали друг друга, будто не виделись годами, хотя наверняка большинство из них уже встречались на ипподроме во время дневных заездов. С лица Тремьена не сходила широкая улыбка, он с большим достоинством принимал теплые, искренние поздравления. Неожиданно ко мне угрем проскользнул Гарет:
— Он это заслужил, не так ли?
— Несомненно.
— И это заставляет задуматься.
— О чем?
— Я имею в виду, что он только отец. — Он напрягся, пытаясь выразить свою мысль более определенно. — Люди живут парами, ему же, кроме детей и друзей, не с кем разделить свою радость.
— Очень глубокое суждение, — заметил я.
— Я исчезаю. — Ему стало неловко от моего комплимента. — Во всяком случае, я за него очень рад.
Он снова куда-то юркнул, а через минуту вереница приглашенных уже направлялась в импровизированный банкетный зал, гости усаживались на не совсем удобные стулья по десять человек за один стол, в неярком свете горящих свечей листали меню и знакомились со своими случайными соседями. За столом номер шесть мне было выделено место между Мэкки и Эрикой Аптон. Они пришли раньше и уже сидели.
Казалось, Эрика — это сама неизбежность. Впрочем, я подозревал, что до моего прихода Фиона переложила несколько карточек: ее нетрудно было уговорить.
— Это я попросила предоставить мне место рядом с вами, — пояснила Эрика, будто читая мои мысли, — и сделала это, как только узнала, что вы будете сидеть за этим столом.
— Э-э... А почему, позвольте спросить?
— Неужели вы так не уверены в себе?
— Все зависит от того, кто со мной рядом.
— А сами по себе? Когда вы один?
— В пустыне уверенности хоть отбавляй, а вот наедине с карандашом и бумагой — наоборот.
— Разумно.
— А вы? — спросил я.
— На подобного рода вопросы я не отвечаю.
По ее чопорному голосу и церемонной посадке головы я понял, что уступок не будет и мне предстоят суровые испытания, нечто вроде налета тяжелых бомбардировщиков.
— Я бы мог взять вас с собой в пустыню. Она оценивающе посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом.
