Анна Малышева - Трюфельный пес королевы Джованны
Стараясь не вдыхать едкую смесь перегара и одеколона, она рассматривала брутальное лицо соседа, опухшее и раскрасневшееся. Шрам, тянувшийся поперек лба (память о неудачном романе с замужней женщиной) багровел сильнее обыкновенного. Буйные кудри, едва тронутые сединой, спутались и торчали во все стороны, придавая уродливому, но породистому лицу скульптора сходство с лицом сатира, только что вырвавшегося на свет из лесной чащи, где он переживал удивительные приключения.
– На этот раз ты недолго пропадал, – заметила художница, – меньше недели. Обычно гуляешь две, три…
– Да ведь муза моя чуть не на коленях просила вернуться! – пояснил Стас. – Сказала, ты убежала, она здесь одна, ей страшно.
– Марье Семеновне страшно?
Александра не удержалась от улыбки. Уж очень не вязался страх с образом суровой, несгибаемой старухи, державшей в повиновении не только своего буйного подопечного, но и весь дом. Однако Стас был серьезен. И даже (с удивлением поняла художница) трезв. «Неужели старуха все ему рассказала про труп?! Что за новости: Стас вышел из запоя, проспался, чисто выбрит, хотя это его и не красит…» Женщина сдержанно поинтересовалась:
– Ну и что же, ты ее успокоил?
– Вполне. А ты куда запропала, в самом деле?
– У родителей решила пожить.
Стас уважительно поднял брови:
– Дело хорошее. В тепло потянуло, значит?
– Вроде того, – сказала она, уже ставя ногу на следующую ступеньку. Эти мраморные ступени, истертые за многие десятки лет, были похожи на ломти подтаявшего сала, волнистые, неровные. – А теперь вот обратно, в холод. Встретишь мою кошку, передай ей, что я дома.
…Выстывшая мастерская пахнула ей в лицо ледяной сыростью. Здесь казалось холоднее, чем на улице. Александра включила нагреватель, стоявший у постели, присела, тут же встала: покрывало было неприятно влажным. Женщину передернуло от одной мысли о том, что придется лечь в постель. «Все равно что спать в болотной тине…» Изо рта шел пар. Она коснулась окостеневшими от холода пальцами нагревавшейся, потрескивавшей электрической батареи. «Стоило несколько дней пожить в тепле, поспать в сухой постели, на выглаженных простынях, и все здесь кажется уже таким жалким, неприятным, уродливым!»
Сердце сжимала печаль. Александра боялась анализировать ее природу, но все яснее осознавала, что прежнее чердачное существование кончено. Ей была мила свобода здешнего существования, но теперь она не чувствовала себя свободной в собственной мастерской. Ожидание стука в дверь отравляло каждый миг. Прежде она ничего не боялась и даже редко поворачивала ключ в замке, находясь в мансарде днем. На ночь все же запиралась, но делала это не из страха, а в угоду общепринятым нормам. В центре города не спят с открытой дверью. Теперь же ей казалось мало двух поворотов ключа, мало одного замка, одной двери. Александра ловила себя на мысли, что боится каждого скрипа на лестнице.
«Хорошо, хоть Стас вернулся!» – малодушно подумала она и невесело усмехнулась этой мысли. Стас был плохой защитой уже потому, что их разделял целый нежилой этаж с провалившимися полами. Скульптор, привыкший возиться с арматурой, глиняными моделями и заливкой, физически крепкий, успешно защитил бы свою дряхлую музу, няньку и модель Марью Семеновну. Но случись что в мансарде, он слишком поздно узнал бы об этом.
Александра достала телефон и набрала номер родителей. Мать ответила незамедлительно, она ждала звонка.
– Похороны закончились? – тревожно спрашивала она. – Ты на поминки осталась? Имей в виду, у Риты высокая температура! Тридцать девять и два… Я хочу вызвать скорую, но она отказывается! Когда приедешь? Воюй с нею сама!
Художница приложила руку ко лбу, ей казалось, что у нее у самой поднимается температура.
– Мама, эту ночь я хотела провести в мастерской… Только эту ночь. У меня завтра деловая встреча в центре, и я боюсь опоздать, если поеду от вас.
– Прекрасно! – после паузы ответила мать. – Приехала поддержать больного отца, а вместо того оставила на нас еще и больную подругу!
– А как папа? – Александра не оправдывалась, она и в самом деле остро ощущала собственную вину.
– Как всегда! – отрезала мать. – Завел разговор о том, что не надо ему идти после Нового года в больницу. Каких трудов мне стоило его уговорить лечь на обследование! Там уже все готово и его ждут… Но нет, опять он на попятный! Ты мне нужна тут, понимаешь? Ты бы его уговорила! Он бы послушал тебя!
– А что бы я могла сказать? – возразила Александра. – Ты же знаешь, он всегда все решает сам.
– Так же, как и ты! Ну что мне теперь делать?
– Дай Рите трубку! – попросила Александра.
Послышался звук шагов, скрип двери, негромкий голос матери, окликавший Маргариту. Наконец, художница услышала знакомый голос, слабый и бесцветный. Даже по его звуку она могла бы определить, что у собеседницы жар. Та говорила, словно преодолевая препятствия.
– Ну, что с тобой? – спросила художница.
– Сама не понимаю, – сипло ответила Маргарита. – Наверное, все же простудилась, когда ночевала на автовокзале.
– Почему ты не разрешаешь маме вызвать скорую? Они хоть укол сделают, собьют жар!
– Я уже проглотила столько аспирина… – пробормотала Маргарита. – Справлюсь. Должна к утру справиться.
– Должна… – протянула Александра. – Ты много еще чего должна! Хоть помнишь, что завтра аукцион?
В трубке послышался долгий стон.
– Ты можешь говорить? – тревожно спросила Александра. – Или мама стоит рядом, слушает?
– Она вышла, – прошептала Маргарита так тихо, что художница едва разобрала слова. – Аукцион я пропустить не могу. Я должна там быть! Понимаешь, чем все может кончиться?
– Да понимаю! – с досадой ответила Александра. – Пса продадут, этим и кончится, больше ничем. И запомни: если ты хочешь туда отправиться, чтобы шантажировать покупателя тем, что пес краденый, я тебя с собой не возьму! Самое разумное – немедленно позвонить законным владельцам и сообщить им о завтрашнем событии! Они сумеют повлиять на ход событий и вернуть себе семейную реликвию! А за помощь и доброе участие изменят отношение к тебе, простят, позволят видеться с дочерью. Так я это вижу, и только так. Все остальное незаконно!
– Денис… – коротко выдохнула в трубку Маргарита.
– Если ты заплатишь ему хотя бы копейку, будешь платить вечно, – твердо ответила Александра. – Я уже говорила тебе. Шантажистам нельзя платить.
– Но ты же понимаешь, тогда он свяжется с бабушкой Иоаси и все ей расскажет…
– Когда-нибудь правда все равно станет известна! – убежденно сказала Александра.
– Но не вся…
В трубке наступило молчание. Художница тоже молчала, пытаясь проникнуть в смысл последних услышанных слов.
– Я что-то не поняла, – сказала она наконец. – Что ты сейчас имела в виду?
– Нет, ничего, – тусклым голосом ответила Маргарита. – Забудь. Завтра я буду на аукционе. Во что бы то ни стало!
– Если не позволишь вызвать врача, ты там появишься разве что в обмороке, – заявила Александра. – Или будешь слушаться мою мать и делать все, что она велит, или завтра я уеду туда одна.
– Ты не сделаешь этого! – гневно и жалобно воскликнула Маргарита.
– Сделаю, – пообещала Александра. – Хотелось бы знать, по какой причине ты отказываешься от скорой?
Повисла пауза, после которой подруга призналась, что боится угодить в больницу.
– Если меня увезут, завтра я уже никуда не попаду, – сипло проговорила она, задыхаясь после каждого произнесенного слова так, будто карабкалась на крутую гору. – И дочь я уже никогда не увижу!
Художница кусала губы. Жалость боролась в ней с негодованием. Она понимала, что давать советы человеку, оказавшемуся в западне, намного легче, чем самому выбираться из ловушки. Но согласиться с планом подруги – заняться шантажом, чтобы уплатить шантажисту и продлить существующее положение девочки в чужой семье, она не могла. Помогать Маргарите значило идти наперекор собственным убеждениям. Оставить ее без помощи – предать их давнишнюю дружбу.
– Соглашайся на скорую и на укол, – сказала она наконец. – В больницу никто тебя не заберет, если сама не согласишься. А завтра будет видно, что делать.
– Ты ведь не поедешь на аукцион одна?!
– Я возьму тебя с собой, – заверила художница, надеясь успокоить больную. – Ты увидишь своего ненаглядного трюфельного пса!
– Чтоб ему провалиться… – пробормотала в ответ подруга.
Она передала трубку вернувшейся к тому моменту матери, и Александра обговорила с нею все детали. Решили все-таки вызывать скорую. Маргарита больше не противилась.
– Я буду звонить каждые два часа, проверять, как у вас дела! – пообещала напоследок Александра.
– Да зачем, – вздохнула мать. – Какие могут быть дела с двумя больными… Отдыхай от нас.
«Хорош отдых!» Нажав кнопку отбоя, Александра снова присела на постель, затем бессильно упала на спину. Некоторое время она лежала, глядя в потолок, обшитый серыми щелистыми досками. Близко, над коньком крыши, гудел набирающий силу ветер. За окошками металась синяя, едва подсвеченная фонарями метель. «Завтра город будет непролазен, – подумалось ей. – Да еще и Новый год через два дня! Если аукцион не в центре, мы с Птенцовым можем не добраться до места через все пробки. Наверное, мне стоит ехать самой, в метро как-то надежнее…»
