Анна Малышева - Трюфельный пес королевы Джованны
Ее родители жили в спальном районе, Птенцов – в самом центре, и маневрирование между этими точками на машине в предпраздничный день грозило отменить их участие в аукционе вовсе. «Но если я сегодня не поеду домой, а разок переночую у себя в мастерской, до Ильинки будет рукой подать. Аукцион тоже наверняка в центре!»
К моменту, когда печальная церемония была окончена, Александра сама чувствовала себя оледеневшей, словно часть ее тоже скрылась под мерзлой землей, под двумя венками. Один принесла она, другой – Елена с Птенцовым. Попрощавшись у могилы, все двинулись прочь, порознь и в разные стороны, словно стремясь поскорее отделаться друг от друга. Александра пожала руку Леониду. Она искала слова, чтобы хоть немного поддержать парня, но тот смотрел в сторону, а когда женщина заговорила, с досадой мотнул головой.
…Поэтому она никак не ожидала услышать за спиной его голос:
– Постойте! Чуть вас не потерял!
Остановившись и обернувшись, художница увидела неподалеку Леонида. За ним спешила девушка. Она стянула шарф, закрывавший лицо, откинула на плечи капюшон, и теперь Александра могла ее рассмотреть. Пепельная блондинка, розовощекая, с вздернутым носом и серыми глазами навыкате, она была воплощенное здоровье. Однако, взглянув на нее, художница сразу поняла, отчего утонченная, нервная Марина невзлюбила избранницу сына. Они были словно с разных планет. Марина, ревнивая к своему ребенку, как многие разведенные женщины, явно не могла стерпеть этого несходства девушки с самой собою.
– Это Лариса! – Леонид взял спутницу за руку, и они вместе подошли к художнице. – Мы вас приглашаем в кафе. Помянуть маму.
– Да как же, конечно. – Александра разглядывала пару, и вдруг у нее вырвалось: – А знаете, вы похожи!
Парень с девушкой переглянулись. На лице Леонида появилась бледная тень улыбки:
– Чем это?
– Глаза похожи – форма, и цвет, и взгляд. Да уж поверьте, я художник, мне виднее.
– Ведь мы давно вместе… – пояснил Леонид. – Люди от этого становятся похожи.
– Что в вашем возрасте может значить слово «давно»? – улыбнулась Александра.
Художница и помыслить не могла, что сможет улыбаться сегодня. Но жизнь побеждала даже здесь, в печальной обители мертвых. По дорожкам врассыпную прыгали воробьи. Солнце, внезапно сверкнувшее сквозь расступившиеся тучи, золотило отсыревшую стену, скользило по сизым от изморози плетям облетевшего плюща, бледным золотом светилось в светлых волосах девушки…
– Идемте, помянем вашу маму.
Она сказала «вашу», адресуясь больше к молодому человеку, но у Ларисы внезапно задрожали губы и увлажнились глаза. Леонид обнял ее за плечи:
– Идемте. Тех троих я не хотел звать, подождал, чтобы ушли подальше. Я хотел поговорить с вами… О маме.
Александра ни о чем не расспрашивала, пока они не устроились в кафе, в нескольких минутах ходьбы от кладбищенских ворот. Леонид заказал всем блины и водку. Лариса, иззябшая и раскрасневшаяся, попросила чаю.
После того как помянули покойницу, все сидели молча. Девушка, ставшая после стопки водки пунцовой, накручивала на палец локон вьющихся вдоль шеи волос, тут же отпускала его и начинала все снова. Леонид исподлобья поглядывал на сидевшую напротив Александру, но молчания не нарушал. Та не выдержала первая.
– Что же вы хотели мне сказать? И почему… Хотя не мое это дело, конечно… Почему вы не позвали Птенцова на поминки? Они ведь с вашей мамой дружили!
– Да, много лет составляли ее коллекцию, знаю. – Теперь Леонид не сводил с художницы пристального взгляда. Его глаза слегка покраснели, но оставались сухими. – С меня хватит. Я больше не желаю иметь дела ни с ним, ни с его дамой сердца, ни с этим приживальщиком, отставным зятьком… Меня волнует другое. Помните историю, которую они сплели вокруг смерти моей матери?
– Сплели? – недоуменно повторила Александра.
– Именно! Будто бы какая-то женщина в красной куртке толкнула ее под поезд, и Виктор якобы видел это. Я еще начал думать на вас! Помните?
– Странно было бы не помнить, – у Александры перехватило горло. – Мне казалось, что все меня подозревают, так что я и сама уже не знала, виновата или нет. И эта куртка! Виктор уверял, будто бы она моя, ничья больше. Будто бы он приметил ее по оторванному хлястику. Вот какой наблюдательный!
Леонид с презрением отмахнулся:
– Он-то? Наблюдательный? Мама говорила, что он становится наблюдательным, только если наблюдает бутылку поблизости. Остальное его не волнует. Опустился совсем, а ведь по образованию инженер. Тетя Лена и Птенцов кормят его, подкидывают обноски. Поселили у соседки, Виктор на нее работает за жилье, а на них за еду. Снег чистит, дрова колет, в огороде копается. Ну и поят они его время от времени, чтобы в Москву обратно не потянуло. У него ведь комната в квартире имеется…
– А когда он сопьется до смерти, комната по завещанию достанется его сыну от бывшей жены, – неожиданно вмешалась Лариса. – У них все просчитано, не сомневайтесь!
– Не сомневаюсь, – растерянно ответила Александра, переводя взгляд с парня на девушку. – Но при чем тут история с гибелью вашей мамы, Леонид? Зачем Виктору врать, что он видел женщину, если это было вовсе не так? Вы ведь не знаете всего…
Александра поведала, как после расставания с Леонидом и дачи показаний у следователя встретилась с Виктором и тот рассказал ей о том, кого на самом деле видел рядом с погибшей Мариной…
– Мужчину? – усмехнулся Леонид. – Ну, это уж вовсе чепуха. Никого он не видел, потому что никого рядом с мамой не было тем утром.
– Вы говорите так, будто знаете наверняка! – с сомнением произнесла художница.
Парень гневно сдвинул брови, чем напомнил Александре погибшую подругу:
– Мама была одна! Меня вчера известили, что объявился настоящий, на этот раз действительно настоящий свидетель и официально дал показания. Человек совершенно не заинтересованный, гостил перед праздниками в поселке у друзей и возвращался в Москву. Он стоял на платформе и ждал поезда – не того, который проскочил через станцию и сбил маму, а следующего, который должен был остановиться. Самого момента гибели он не видел, но к железнодорожному переезду мать подошла одна, без спутника, и поблизости никого не было. Место там открытое, ее скрыло составом всего на минуту, никто бы не успел издали подбежать и толкнуть. Дело окончательно ясное. Так что Виктор все врет. И про женщину, которая якобы была с ней, и про мужчину, в которого потом эта женщина волшебно превратилась, и про вашу куртку.
– Зачем же?!
– Не знаю. Но никто вашу куртку не надевал. Это был несчастный случай. Может, Павел Андреевич и тетя Лена боялись признаться, что угостили маму на прощание, напоили ее… Хотели свалить вину на кого-то еще. Может, есть и другие причины… А пить мама не привыкла. Она, как всегда, опьянела сильнее, чем рассчитывала. Не заметила состава, который появился вдруг из-за поворота… Я помню, мы как-то с ней и с отцом еще шли из гостей, так она выпила там чуть-чуть и едва под машину не попала!
– Свалить вину на кого-то еще… Догадываюсь даже, на кого! – воскликнула Александра.
– Вот и я на вас подумал, – мрачно ответил Леонид. – И теперь, когда они не сказали вам о похоронах, я уверен, они что-то против вас имеют! Посадить не решились, сообразили, что могут быть свидетели, велели этому пропойце забрать показания! Зато явно пытаются держать вас на расстоянии.
Александра, потрясенная услышанным, молчала. Она могла бы возразить молодым людям, что в таком случае Птенцов утаил бы новость о завтрашнем аукционе, на который любезно, по собственной инициативе, ее пригласил. «Если бы он не позвонил мне вчера, я бы ничего и не знала! Разве похоже, что он прячется, держит меня на расстоянии? Леонид только предполагает, но не знает всего. Но теперь точно известно, что Птенцов и Елена подучили этого несчастного пропойцу Виктора врать… У меня осталось ощущение неискренности от того нашего разговора. И все время его передергивало, все время он оглядывался, будто высматривал, не следят ли за ним. И вчера не знал, куда девать глаза, делал вид, что не знаком со мной, вообще от всего отрекся, ничего, мол, не видел… Конечно, уже знал, что нашелся свидетель. А как легко свалить все на пропойцу! Якобы плетет неведомо что. Птенцову-то или Елене пришлось бы отвечать за свои слова!»
Кафе, старое, просторное, малолюдное, несмотря на обеденный час, еще хранило черты советского интерьера: полированные деревянные панели до половины стен, цементный пол с вкраплениями желтоватых камушков, оцинкованные прилавки для десертов. Под потолком еще одна примета былых времен – большой вентилятор. Он медленно вращал пожелтевшие лопасти, разгоняя воздух, заставляя шевелиться и шуршать фольговые гирлянды, протянутые из угла в угол и свисающие над столиками. На середину зала вышла черно-белая кошка. Невозмутимо, с хозяйским видом усевшись и оглядевшись, зверек принялся умываться.
