Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти
— Назови себя!
— Знакомый голос. Это вы, капрал? — прошептали из-за ящиков.
— Выходи оттуда!
— Слава богу! Мы уж думали, это сержант. Говорите потише.
Из-за ящиков показались трое. Все они были рядовыми из числа тех, с кем художник приплыл в Индию.
— Мы как раз сперли брикетик, — ухмыляясь, сказал один из них. — Прикинули, что неплохо бы курнуть перед сном. Чертова жара. Да еще эти проклятые насекомые. Не хотите?
— Верните опиум на склад.
— Хотите все забрать себе, да? Ну ладно. Вот он, держите. Мы уходим. Представьте, что никогда нас и не видели.
— Я сказал: «Верните опиум на склад».
— И чего потом?
«Художник» не ответил.
— Вы же не собираетесь нас сдать, а?
Он продолжал держать троицу на прицеле.
— Мать его! Эта сволочь хочет заложить нас!
Когда они набросились, «художник» уложил первого выстрелом в грудь. Повернул ружье и проткнул второго штыком.
Третий солдат налетел на него, толкнул на ящики и замахнулся ножом. «Художнику» удалось увернуться от удара, он схватил нападавшего за руку, согнул ее и удерживал, пока тот не выронил оружие. Потом сильно ударил локтем в горло и услышал, как там что-то хрустнуло.
Держась за горло и хватая ртом воздух, солдат стал оседать на землю.
Вокруг раздались голоса и топот ног. «Художника» окружила целая толпа.
— О боже! — воскликнул один из солдат, осветив фонарем распростертые тела.
— Кто стрелял? — громко спросил сержант и протиснулся к месту происшествия. — Что тут произошло?
— Я застал их за кражей опиума со склада, — объяснил «художник». — Вот он, этот брикет.
— И поэтому ты убил их? — Сержант не смог скрыть удивление.
— Так вы приказывали.
— Да, я так приказывал.
— Кроме того, они пытались меня убить.
— Трое, — произнес кто-то из задних рядов. — Он убил троих.
— И не просто троих, но своих. — Сержант внимательно посмотрел на художника. — Туземца прикончить легко, но чтобы своих? Трех человек! Ты уже убивал раньше?
— Нет, — солгал он.
— Другой на твоем месте мог бы и заколебаться.
— Господин сержант, у меня не было времени на раздумья.
— Иногда лучше не думать. Хорошо. Я хочу, чтобы ты кое с кем поговорил.
— Забудь о моем звании, и не надо обращаться ко мне «сэр», — сказал майор. — Расскажи о своем отце.
— Я его не знал. Моя мать не была замужем. Когда мне было четыре года, она встретила отставного солдата и стала жить с ним.
— Где он служил?
— С Веллингтоном при Ватерлоо.
— Ты жил с человеком, который помогал творить историю.
— Он никогда об этом не рассказывал. На ноге у него был большой шрам, но о нем он тоже ничего не говорил. Иногда по ночам он просыпался от кошмаров.
— Мой отец тоже сражался в битве при Ватерлоо, — сообщил майор. — И его мучили кошмары. Я спрашиваю, потому что порой это передается по наследству.
— Передается? Что?
— Способность глядеть опасности в лицо и не уклоняться от нее. Но поскольку ты не знал отца, мы не имеем возможности сказать, что именно ты мог от него унаследовать. Боязнь быть убитым или же убить самому способна парализовать людей. Только двадцать процентов наших солдат могут побороть эти страхи. Остальные восемьдесят служат прикрытием для настоящих воинов. Похоже на то, что ты входишь в число двадцати процентов.
— Я всего лишь оборонялся.
— Против тебя было трое обученных солдат, но ты не уклонился перед лицом опасности.
Позади палатки майора инструктор показывал десятерым солдатам, как правильно завязывать узел на веревке, чтобы получилась годная для дела гаррота. Инструктор объяснял, что это оружие (любимое, кстати, у тугов, служителей богини Кали) не просто душит жертву, но еще и ломает ей трахею.
«Художник» с интересом прислушивался.
— Я сейчас набираю людей в отряд для выполнения специальных поручений. Ты кажешься грамотнее своих товарищей. Где ты учился?
— В Лондоне я каждое воскресенье ходил в церковь, и учитель давал мне булочку, если я прилежно учился читать библейские тексты.
— В Библии сказано: «Не убий».
— В Ветхом Завете этого нет.
Майор хмыкнул.
— Почему ты стал солдатом?
— Младенцем мать носила меня на спине, пока подбирала на берегу Темзы куски угля. До девяти лет я работал подручным мусорщика, собирал золу. После этого ходил по улицам, находил лошадиный навоз, складывал его в ведра и продавал людям, которые производили удобрения. В одиннадцать лет я помогал чистить туалеты.
— Да, занятия довольно однообразные.
— Почистив год сортиры, я решил, что армия вряд ли будет намного хуже, так что когда мне исполнилось двенадцать, я соврал, будто мне уже четырнадцать, и записался добровольцем.
Майор довольно улыбнулся.
— Предприимчивый молодой человек. А твоя мать и ее сожитель одобрили твое решение?
— Они погибли при пожаре задолго до того, как я начал собирать навоз.
— Мне жаль, что у тебя была такая трудная жизнь. Но ты никогда не задумывался, что, возможно, был предназначен для армии?
Тяготы выживания на улицах Лондона в свое время казались «художнику» наихудшим, что может выпасть на долю человека, однако они не шли ни в какое сравнение с тем, что ему довелось перенести в ходе боевой подготовки. Пришлось мобилизовать все силы, чтобы противостоять усталости, жаре, голоду, жажде и вечному недосыпу. Самое странное, что он ощущал удовлетворение. Он с гордостью открывал в себе скрытые резервы силы и решительности, о которых раньше даже не помышлял. Научился не обращать внимания на боль и игнорировать страх смерти. Он вообще позабыл, что такое страх, даже когда клялся, что враги будут умирать от страха при встрече с ним.
Он превратился в одного из тех настоящих воинов, о которых говорил майор.
Он теперь лучше питался.
Обитал в более или менее приличном жилье.
Его стали уважать.
И он полюбил новую жизнь.
— Ваша задача заключается в том, чтобы охранять караваны с опиумом, — говорил майор бойцам элитного подразделения. — Расстояние по суше от Индии до Китая меньше, чем по морю. Теоретически короткий путь должен быть более быстрым, но в данном случае приходится преодолевать горы. — Майор ткнул указкой в висящую на стене карту. — А в этих горах бандиты атакуют наши караваны и похищают наш опиум. Мы посылаем вместе с грузами тяжеловооруженную кавалерию, но и это не помогает. Караваны продолжают пропадать. Украдены уже тонны опиума.
Майор уставился в глаза «художнику».
— Мы считаем, что эти налетчики — туги. Повтори, что ты узнал на занятиях о тугах.
— Господин майор, это секта преступников, поклоняющихся Кали, индийской богине смерти, — без колебаний ответил «художник». — Иногда ее называют Разрушительницей, поэтому и изображают с большим количеством рук. Туги занимаются тем, что грабят путников. Обычно своих жертв они душат.
«Художник» сохранил невозмутимость, хотя и порадовался про себя тому, что его похвалили.
— Британская Ост-Индская компания ставит перед вами задачу остановить их. Нет, не просто остановить. Они должны понять неотвратимость наказания за то, что осмелились бросить вызов нашей империи.
Караван сопровождали сорок местных. Они управляли волами, которые тащили за собой двадцать фургонов. Они занимались козами, которые давали молоко и мясо. Все это были проверенные наемные работники Британской Ост-Индской компании.
День за днем «художник» и двое членов его отряда шагали за фургонами и наблюдали за поведением туземцев. Когда же вечерело, они скрывались в темноте и следили за лагерем, выискивая признаки возможной угрозы.
Караван также сопровождала конница в количестве сорока всадников, часть которых регулярно отправлялась вперед по дороге в поисках засады. Расстояние между деревнями увеличивалось. По мере того как они поднимались выше, деревья уступали место разнотравью и голой земле, усеянной камнями. Дышать и животным, и людям становилось тяжелее. С далеких гор вниз устремлялись многочисленные потоки, вода в которых была такой ледяной, что у «художника» ныли зубы.
— До перевала осталось три дня пути, — сообщил проводник-туземец.
— Там может быть снег?
— В это время года — нет. Но все возможно.
Действительно, возможно было все. Два отправленных вперед разведчика примчались галопом, сильно взволнованные. Караван как раз поднялся на плато. В воздух взметнулись многочисленные вороны и стервятники, и все увидели останки каравана, вышедшего в путь двумя неделями ранее. Тот караван тоже сопровождали люди из отряда «художника».
Повсюду валялись кости, разбросанные голодными хищниками. Кости принадлежали только людям. От волов, лошадей и коз не осталось и следа; так же как пропали и фургоны с драгоценным грузом. Тела были разодраны в клочья, ни на одном из скелетов не оказалось даже фрагментов одежды.
