Лиана Мориарти - Тайна моего мужа
«Я ребенок, – подумала она, постучавшись. – Ребенок средних лет, перед самым климаксом».
Дверь открылась неожиданно быстро, не дав ей времени приготовить подходящее выражение лица.
– О, – произнесла Рейчел и заметно поникла. – Сесилия.
– Простите, – отозвалась Сесилия, мысленно добавив: «Мне очень, очень жаль». – Вы кого-то ждете?
– Не то чтобы, – опомнившись, заверила ее Рейчел. – Как ваши дела? О, мой «Таппервер»! Как это замечательно. Спасибо вам огромное. Не хотите зайти? Где ваши девочки?
– У моей матери. Она чувствовала себя виноватой из-за того, что пропустила сегодня их парад пасхальных шляп, поэтому пригласила девочек на чай. Неважно. Это не имеет значения! Я не стану заходить, я просто…
– Уверены? Я только что поставила чайник.
Сесилия чувствовала себя чересчур слабой, чтобы спорить. Она сделает все, чего бы ни захотела Рейчел. Ее ноги так дрожали, что она едва не падала. Если бы Рейчел закричала: «Сознавайся!», она бы созналась. Она едва ли не мечтала об этом.
Переступая порог, она чувствовала, как сжимается горло, будто перед лицом физической опасности. Дом изрядно напоминал ее собственный, как и многие другие на северном побережье.
– Проходите на кухню, – пригласила Рейчел. – У меня там включен обогреватель. По вечерам уже становится прохладно.
– У нас был такой же линолеум! – заметила Сесилия, проследовав за ней на кухню.
– Уверена, в те давние времена он был последним писком моды, – отозвалась Рейчел, раскладывая по чашкам чайные пакетики. – Как видите, я не из любителей обновлять обстановку. Мне попросту неинтересны все эти плитки и ковры, краски и защитные панели. Ну вот, держите. Молока? Сахара? Добавляйте сами.
– Это Джейни, верно? – спросила Сесилия. – И Роб?
Она остановилась перед холодильником. Имя Джейни она произнесла с облегчением. Постоянные мысли о Джейни попросту подавляли Сесилию. Казалось, не произнеси она этого имени сейчас, оно бы внезапно сорвалось у нее с языка без всякого повода.
Карточка на холодильнике Рейчел была небрежно прижата магнитом с рекламой некоего «Пита, круглосуточного слесаря». Небольшая, выцветшая, чуть перекошенная фотография Джейни и ее младшего брата, стоящих перед решеткой барбекю с жестянками колы в руках. Оба подростка растерянно обернулись, приоткрыв рот, как будто фотограф застал их врасплох. Снимок вышел не особенно удачным, но каким-то образом из-за самой его повседневности смерть Джейни казалась тем более невозможной.
– Да, это Джейни, – подтвердила Рейчел. – Эта карточка висела на холодильнике, когда она погибла. Я так ее и не сняла. Глупо на самом деле. У меня есть куда лучшие ее снимки. Присаживайтесь. Тут есть печенье, называется макарони. Не какое-то там миндальное печенье, о нет, если вы об этом подумали. Макарони. Вы, должно быть, все про них знаете. Я не особо современна.
Сесилия отметила, что Рейчел гордится собственной несовременностью.
– Угощайтесь! Они действительно очень хороши.
– Спасибо.
Сесилия села и взяла печеньице. Вкуса она не ощутила никакого, как от пыли. Она слишком поспешно отхлебнула чая и ошпарила язык.
– Спасибо, что завезли мне посуду, – заговорила Рейчел. – Очень кстати. Дело в том, что завтра годовщина смерти Джейни. Двадцать восемь лет.
Сесилия не сразу осознала услышанное. Она не могла проследить связь между «Таппервером» и годовщиной.
– Простите, – пробормотала она.
Почти с исследовательским интересом она отметила, что ее рука заметно дрожит, и осторожно поставила чашку обратно на блюдце.
– Нет, это вы меня простите, – возразила Рейчел. – Не знаю, зачем я вам это сказала. Просто я сегодня много о ней думаю. Даже больше, чем обычно. Порой я задаю себе вопрос, как часто я о ней вспоминала бы, если бы она осталась жива. О бедняге Робе я думаю гораздо реже. Я о нем не беспокоюсь. Стоило бы ждать, что, потеряв одного ребенка, я должна была больше тревожиться за второго, но я не особенно волнуюсь. Разве это не ужасно? Но я беспокоюсь, не случится ли что с моим внуком. С Джейкобом.
– Думаю, это вполне естественно, – заметила Сесилия и внезапно ужаснулась собственной потрясающей дерзости: сидеть здесь, в этой кухне, в обнимку с «Таппервером» и сыпать банальностями.
– Я ведь люблю сына, – пробормотала Рейчел себе в кружку и бросила на Сесилию пристыженный взгляд. – Не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я к нему равнодушна.
– Конечно, я так не думаю!
К собственному ужасу, Сесилия заметила, что треугольная крошка голубого печеньица прилипла к нижней губе Рейчел. Это выглядело ужасающе несообразно и внезапно придало Рейчел старческий вид, как будто она страдала слабоумием.
– Мне просто кажется, что теперь он принадлежит Лорен. Как там говорится? «Сын будет сыном, пока жену не найдет, дочь будет дочерью, покуда живет».
– Я… слышала что-то такое. Не знаю, насколько это справедливо.
Сесилия страшно терзалась. Она не могла сказать Рейчел о крошке на губе. Только не пока та говорит о Джейни.
Рейчел поднесла к губам чашку для нового глотка, и Сесилия напряглась. Наверняка теперь крошка исчезнет. Рейчел поставила чашку. Крошка сдвинулась вбок и стала еще заметнее. Надо что-то сказать.
– Я и правда не знаю, с чего так разболталась, – призналась Рейчел. – Вы, должно быть, думаете, что я выжила из ума! Видите ли, я и впрямь немного не в себе. Тем вечером, вернувшись домой с вашей вечеринки, я кое-что нашла.
Она облизнула губы, и голубая крошка пропала. Сесилия обмякла от облегчения.
– Кое-что нашли? – повторила она.
Затем сделала большой глоток чая. Чем быстрее она пьет, тем быстрее сможет уйти. Чай был очень горячим. Должно быть, вода вскипела как раз перед тем, как Рейчел ее разлила. Мама Сесилии тоже подавала чай слишком горячим.
– Кое-что, доказывающее, кто убил Джейни, – объявила Рейчел. – Это улика. Новая улика. Я передала ее полиции… Ох! О боже, Сесилия, вы в порядке? Быстрее! Идите и суньте руку под холодную воду.
Глава 41
Когда мотоцикл Коннора с резким креном огибал углы, Тесс крепче сжимала руками его талию. Где-то по сторонам мелькали смазанные пятна разноцветного света от уличных фонарей и витрин. Ветер ревел в ушах. Каждый раз, когда они срывались с места на светофоре, у нее в животе что-то волнующе сжималось, как будто она находилась в самолете, отрывающемся от взлетной полосы.
– Не беспокойся, я осторожный, скучный мотоциклист средних лет, – напутствовал ее Коннор, подгоняя на ней шлем. – Я не превышаю скорость. Особенно когда везу драгоценный груз.
Затем он склонил голову, и они легонько стукнулись шлемами. Тесс была тронута этим проявлением нежности и одновременно почувствовала себя глупо. Уж конечно, она слишком стара для перестукивания шлемами и подобных игривых замечаний. Она слишком замужем.
Хотя, возможно, и нет.
Тесс попыталась вспомнить, что делала вечером в прошлый четверг, дома в Мельбурне, когда все еще оставалась женой Уилла и двоюродной сестрой Фелисити. А, готовила яблочные кексы! Лиаму нравилось пить с ними чай по утрам в школе. А потом они с Уиллом смотрели телевизор, держа на коленях ноутбуки. Она подготовила несколько счетов-фактур. Он работал над кампанией «Стоп-кашля». Они немного почитали и отправились в постель. Стоп. Нет. Да. Да, определенно. Они занимались сексом. Быстрым, успокаивающим и приятным, как кекс, ничего общего с сексом в коридоре Коннора, ясное дело. Но это же брак. Брак вообще похож на теплый яблочный кекс.
Должно быть, он думал о Фелисити, пока они занимались любовью.
Эта мысль обожгла ее, словно пощечина.
Он был особенно нежен, когда они занимались любовью той ночью, вспомнилось ей. Казалось, что ее заботливо лелеют. В то время как на самом деле он не лелеял ее, а жалел. Возможно, даже раздумывал, не в последний ли раз они спят вместе как муж и жена.
Боль мгновенно разлилась по всему ее телу. Она подалась вперед так, чтобы приникнуть к Коннору. На следующем светофоре Коннор протянул назад руку и нежно погладил ее по бедру, что тут же отозвалось в ней вспышкой чувственного наслаждения. Боль, причиненная ей Уиллом и Фелисити, обостряла каждое ощущение. Теперь все приятное, вроде виражей мотоцикла и ладони Коннора на бедре, чувствовалось еще сильнее. Вечером в прошлый четверг она вела спокойную, приглушенную, безопасную жизнь. Вечер этого четверга напоминал ей подростковый возраст: изысканно болезненный и остро прекрасный.
Но сколь бы сильная боль ее ни терзала, она не хотела бы сейчас оказаться дома в Мельбурне, за выпечкой, телевизором и работой над счетами-фактурами. Хотелось находиться здесь, парить на этом мотоцикле и чтобы сердце колотилось, показывая, что она еще жива.
* * *Вечером, в десятом часу, Сесилия с Джоном Полом сидели на заднем дворе, в кабинке для переодевания близ бассейна. Только здесь им не грозило, что их подслушают. Дочери обладали исключительной способностью слышать вещи, не предназначенные для их ушей. Со своего места Сесилия сквозь застекленные двери видела их лица, озаренные колеблющимся светом телевизора. В семье было заведено, что в первый вечер каникул девочкам позволялось засиживаться допоздна, смотреть кино и есть попкорн.
