Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
«Ах вот оно что… То-то она все молчком, — вспомнил Турецкий безмолвную жену Артеменко, то есть, получается, Малашенко. — Да чья же она жена, черт возьми?»
— А что? С ней случилось что-нибудь? — испугалась женщина.
— Нет-нет. Продолжайте. Вы говорили, что Григорий Малашенко уехал ранним утром. А что было потом? Вы увидели его жену? В какое время?
— Около полудня. Я из магазина шла, а Аллочка мне навстречу. Как раз из подъезда выходила. В брючках, с рюкзачком. Я ее спросила, не за город ли она.
Она ответила, что да, хочет отвлечься, отдохнуть. Ну и правильно, говорю. А она вдруг так обняла меня, прижалась… Как будто прощалась. И ушла. Я стою, вслед ей смотрю… Не слежу, не думайте. Просто как-то сердце у меня защемило… Вижу, машина возле нее остановилась, она села и уехала.
— А что за машина? Номер не запомнили?
— Что вы! Зачем мне? Я и марку назвать не могу. Такая машина… из дорогих. Округлая такая.
— И что же потом?
— Потом вернулся Григорий. Не на следующее утро, а через день примерно. И такое тут устроил! Оказывается, Алла оставила ему записку, что уходит от него и чтобы он ее не искал. Он так на нас кричал! Как будто мы в чем-то виноваты! Я даже боялась, что он мужа ударит. Мы дверь заперли на все замки, хотели уж милицию вызывать. Но он сел в машину и уехал куда-то. Это ж надо довести жену до такого состояния, чтобы она убежала из своего собственного дома с одним рюкзачком за спиной! Ну а потом мы узнали, что с ним такое горе приключилось… Что ж теперь… Жаль его, конечно, но Господь все видит!
— А он здесь больше не появлялся? После того как из больницы вышел?
— Нет, мы его не видели. И в квартире тихо было. У нас здесь слышимость повышенная. У них тихо было.
— А помнишь, Лизонька, дней десять тому назад, поздно вечером… — вставил вдруг супруг.
— Ах да! Я и забыла. Да-да, мы как-то вечером слышали, будто телевизор у них работал. Но может, и показалось, потому что очень недолго, две-три минуты. Потом тишина. Я им позвонила по телефону, думала, Аллочка вернулась. Но никто не ответил.
— И дверь не хлопала, не слышно было?
— Нет. Конечно, мы всю ночь не слушали, но пока не заснули, было тихо.
Турецкий взглянул на столик, на котором соседствовали телевизор и видеомагнитофон.
— Хорошо, спасибо вам, Елизавета…
— Елизавета Дмитриевна, — подсказала женщина.
— Спасибо, Елизавета Дмитриевна! Вы, пожалуйста, все, что мне рассказали, повторите еще раз моему коллеге для протокола, ладно? Это очень важно! Можно к вам в квартиру пройти?
— Конечно! Неужели с Аллочкой что-нибудь?
— Нет-нет, — успокоил женщину Турецкий. — Просто нам нужно знать, где она. Нужно ее найти. Как свидетеля.
— Григорий что-то натворил?
— Вы меня, пожалуйста, не расспрашивайте. Я вам ничего сказать не могу. До свидания. Спасибо за помощь. Шура, сними показания!
Фонарев отправился в соседнюю квартиру. Турецкий подошел к столику. В видеомагнитофон была вставлена кассета.
— Олег, иди-ка сюда! — позвал он Левина, который беседовал на кухне с участковым.
Тот подошел. Турецкий взял пульт, щелкнул.
На экране, в странно узкой комнате, напротив друг друга стояли Малашенко и молодой человек. Малашенко, опираясь одной рукой о костыль, в другой держал пистолет, целясь в юношу. Отчетливо был слышен разговор:
«— А ну-ка, стой, пока жив! Стреляю на поражение! Стой и слушай! — кричал одноногий. — Убить нужно, это ты прав! Я бы и сам убил! Знаешь почему? Этот гад и у меня жену увел! У своего личного охранника, понимаешь? Это все равно что у брата. Я бы его, суку, на куски порвал. Да он опередил меня. Видишь, кто я теперь? Ты-то меня еще на двух ногах помнишь. А теперь я калека. Мне с ним не справиться! А ты можешь! Так отомсти за жену! Убей выродка!
— Это вы о ком? — спросил юноша.
— О Трахтенберге! Рекламном короле, содержателе притона! Ты думаешь, Маша здесь одна такая? Он их по провинции собирает, как грибы после дождя. Каждой дурехе карьеру обещает. «Девушка, хотите сниматься в кино?» — передразнил он кого-то. — Все хотят! Ни одна не отказалась! Машка, тебе он что говорил?..»
Сиплый женский голос за кадром что-то неотчетливо промычал.
— Да это же киллер, — указывая на юношу, воскликнул Левин.
Александр молча кивнул. Запись оборвалась. Турецкий перемотал назад, посмотрел на дату.
— Двенадцатое июля, — прочитал Левин. — За два дня до взрыва!
— Что ж, вот и кандидат на роль заказчика! Осталось только найти его, — странно усмехнулся Александр Борисович.
Уже в машине Турецкого по мобильному достал Грязнов.
— Саня! У нас здесь новости потрясающие! — возбужденно тарахтел друг. — Можешь ко мне подскочить?
— Легко. Тем более что у меня еще более потрясающие!
— Да? Тогда жду с нетерпением!
Едва Турецкий зашел в кабинет, Вячеслав обрушил на него информационный поток:
— Садись, слушай! Представляешь, ребята наши из ОБЭП вели группировку одну. Ребятишки занимались хищением икон и прочей церковной утвари. Сплавляли краденое за границу. А обносили, в основном, приходы в небольших городах. Там и охраны меньше, и икон еще предостаточно. Один из главарей шайки — Арам Балаян, он же Каха Боргулия, он же Абрам Шнеерсон, так вот он — настоящий искусствовед, с дипломом Академии художеств. Он у них главным оценщиком был. Выезжал со товарищи в провинции, ходили они там по церквам и соборам, специалист этот указывал, что именно брать. А подручные затем проводили операцию изъятия церковных ценностей.
— Ну и что? К нам-то какое отношение? — не выдержал Турецкий.
— Как какое?! Взяли их всех, всю шайку! Ну, одни в несознанку пошли, а Арам, значит, у которого за плечами уже две ходки, тот сразу начал активно сотрудничать со следствием. И на первом же допросе, еще в отделении, увидел фотографию нашего мальчика-киллера. Ага, говорит, я его знаю! А может, и ошибаюсь. Дали ему фотографию. Точно, говорит, он! Кто он? Фамилию, говорит, не знаю, а зовут Сергей. И могу, мол, показать дом, где я его видел. И где же этот дом, спрашивают его. Он называет город.
— Владивосток?
— Нет, гораздо ближе, часа за четыре можно доскакать.
— Так он, небось, в бега собрался, искусствовед ваш.
— Он не наш, это раз. А может, и наш с тобой, это два. Так как может вывести нас на дом, где знают киллера.
— Что за дом-то? Что там искусствовед делал?
— Показывает, что в гости приходил к бабе. А к ней одновременно пришел наш мальчик.
— Там и встретились два одиночества. У одной бабы. Ну-ну. И какие действия?
— Так Колобов туда уже рванул.
— Здорово! Когда?
— Да часа три тому назад. Скоро можно ждать сигнала.
— А что же ты раньше не сообщил?
— А чего тебя тревожить? Ты занят был, чай не груши окучивал.
— Это верно. У меня тоже новости есть. У тебя «видак», надеюсь, работает?
— А как же!
Турецкий достал из кармана видеокассету, сунул в прорезь магнитофона, включил запись. Грязнов молча просмотрел материал, взъерошил волосы.
— Так это же киллер! — указал он на юношу. — А второй — Малашенко?
— Да, — кивнул Турецкий.
— А ну-ка еще раз прокрути!
Посмотрели еще раз.
— За два дня до убийства снимали!
— Ага. Вот тебе, Славочка, и киллер, и заказчик. На блюдечке с голубой каемочкой.
— Где пленку нашел?
— В квартире Малашенко.
— Бред какой-то!
— Как сказать… Там кто-то был, в его квартире. — Турецкий изложил разговор с соседями Григория.
Получается, кто-то снимал эту беседу на пленку, а потом принес ее на хату Григория. Просчитал, что мы там непременно побываем в рамках розыскных мероприятий. Ты понял, что конец пленки стерт?
— Да. А кто стер?.. Да тот, кто запись организовал! — сам себе ответил Грязнов.
— И я так думаю. Тот, кто и был заказчиком.
— Не понял? Из пленки явствует, что совершенно отчетливый мотив на убийство был у Малашенко. Мы только что видели, как он мальчишку накрутил.
— Все правильно. Есть лишь одно «но». Эту женщину, жену Малашенко, я видел в доме Артеменко. Где она числилась женой хозяина. И было это три дня тому назад.
— Так нужно туда смотаться! Прояснить ситуацию!
— Не получится. Эта парочка два дня тому назад умотала за рубеж. Кстати, Смирнов с супругой тоже в отпуск отчалил. Все понятно?
— Ну… Не совсем, но отчасти. Постой, Саня, значит, этот подпольный публичный дом существует! Помнишь, мы об этом говорили?!
— Помню, конечно.
— Уверен, Малашенко там и отсиживается!
— Хорошо бы, чтобы в настоящем времени, а не в прошедшем.
— Вот, Саня! Деньги идут к деньгам, а улики к уликам!
— Кто нам эти улики подбрасывает, вот что интересно, — произнес Турецкий.
— Мне интереснее скорее в это логово попасть и одноногого за его копыто ухватить! Мальчишку под бомбу сунули, сволочи!
