Чарльз Шеффилд - Неподражаемый доктор Дарвин
— Понятно. Но откуда берутся сами ответы, мсье? Мари лишь похлопал себя по лбу.
Дарвин кивнул.
— Так я и думал. Я не зря упомянул Уолкера с Бакстоном; подобно вам, они феноменально считают, производя в уме операции, решительно превосходящие возможности обычных людей. Зато в отличие от вас они не наделены инженерным талантом. — Нагнувшись, доктор осмотрел полость в основании машины. — Мягко, но до чего же тесно. Должно быть, лежать так много часов подряд ужасно неудобно.
— Поверьте, доктор Дарвин, я привык к неудобствам. Жизнь карлика вообще не сахар. — Впервые за разговор в голосе Мари зазвучали эмоции. Он указал на машину. — Желаете полюбоваться, как я туда забираюсь? Тут и впрямь тесно, даже для коротышки.
— Это отнюдь не обязательно. Садитесь, ужин ждет. Вы его более чем заслужили.
— Не уверен, что у меня еще остался аппетит. — Однако маленький человечек закрыл ящик и вернулся к столу. — И что теперь, доктор Дарвин? Вы знаете мою тайну и легко можете выдать меня, лишив средств к существованию. И уж конечно, вы не дадите нам продолжать в Англии прочую нашу деятельность. Как бы ни обернулось дело, у меня нет будущего.
Вместо ответа Дарвин потянулся за ломтем баранины и принялся сумрачно жевать.
— В этой истории хватает и прочих загадок, — наконец произнес он. — Отнюдь не хочу задевать ваши чувства, но никак не пойму, зачем вы ведете такую жизнь. Вы потрясающе талантливы, это же ясно. И пользуетесь своими талантами… для обмана! Здесь, в чужой стране, в постоянной опасности, не зная, что станется с вами завтра, — ведь вы наверняка понимаете всю тяжесть последствий, если обнаружится ваша роль в подготовке революции во Франции. Почему вы не обнародуете свои способности, не делаете то, что у вас так хорошо получается?
Вопреки недавнему заявлению о том, что есть ему совсем расхотелось, Эли Мари потихоньку взялся за еду. Цветную капусту он вылавливал из миски прямо руками.
— Что легко любому другому, трудно мне. Позвольте рассказать вам одну историю, доктор Дарвин.
— Прошу, сэр.
— Мне двадцать семь. У таких, как я, век недолог — лет сорок от силы. Я и не жалуюсь: Христу и Александру было отпущено и того меньше. Однако сознание того, сколь мало мне суждено жить, вероятно, делает меня слишком нетерпеливым. У меня всегда наблюдался талант на всяческие инженерные хитрости. Два года назад я напал на идею, которая с самого начала казалась весьма многообещающей. Как вы знаете, наши прялки и ткацкие станки вращает сила воды. Возникает одна проблема: как контролировать механизм, чтобы он работал с одинаковой скоростью даже тогда, когда сила потока изменяется?
Я разрешил эту проблему: поместил по периметру колеса пружины с грузиками. Когда скорость вращения усиливается, они выпячиваются наружу под действием центробежной силы, а когда скорость падает — возвращаются на прежнее место. Таким образом грузики меняют свое положение на колесе, то придвигаясь к центру, то удаляясь от него, и тем самым приспосабливают движение колеса к силе потока. В итоге мы можем достаточно точно регулировать этот процесс и добиться равномерного вращения без человеческого вмешательства. Улавливаете?
— Да-да. Это же гениально! Удивительно ценная идея.
— Я думал так же. Да что там думал — был настолько убежден, что искал аудиенции его величества короля Людовика. Хотел предложить свое изобретение совершенно безвозмездно, лишь бы на благо Франции. Но я допустил роковую ошибку: возомнил, что король и двор немедленно поймут все значение этой идеи — вот как вы сейчас. Король-то, помимо всего прочего, пользуется репутацией искусного кузнеца. Мне и в голову не пришло, что необходимо сделать большую рабочую модель. Теперь уже я понимаю, что надо было изготовить гигантское колесо где-нибудь на Сене или реке Лувр — чтобы нагляднее продемонстрировать владычество над Природой.
Но я этого не сделал. Напротив, явился в Версальский дворец с маленькой моделью, не продумав, как буду демонстрировать ее. Не могу найти слов, чтобы выразить, с каким волнением я топтался в приемной, ожидая аудиенции. Я сотни раз повторял про себя все, что собирался сказать королю.
И напрасно. Я пропал, погиб, едва вошел в дверь королевского чертога со своей жалкой моделькой в руках. Короля окружали человек двадцать придворных и фрейлин. Идя по залу, я слышал, как они хихикают и пересмеиваются, отпуская на мой счет самые разные шуточки. — В голосе Мари зазвучала горечь. — Доктор Дарвин, для них я был никакой не изобретатель, радеющий о благе Франции. Для них я был даже не человек. Всего лишь уродец, ходячая шутка, да еще с детской игрушкой в руках.
Запинаясь, теряя слова, я начал что-то объяснять. Король не слушал — его слишком отвлекали шуточки придворных. Какая-то из разряженных дам, даже не заботясь, слышу ли я, спросила: «И как он собирается вращать это колесико? Польет на нее из своего маленького дружочка?»
Я замолчал. Король махнул рукой. Меня вывели. Тем моя долгожданная аудиенция и закончилась.
Дарвин медленно кивнул.
— Мсье Мари, я слишком хорошо понимаю всю глубину вашей трагедии, чтобы предлагать вам сочувствие. Так разрешите вместо этого задать два вопроса. Первый: способен ли ваш «регулятор скорости» точно так же регулировать струю пара?
Карлик нахмурился, озадаченный внезапной сменой темы.
— Не вижу, почему бы и нет. Однако я плохо разбираюсь в силе пара, хотя в Англии только о нем и говорят.
— За ним будущее. И второй вопрос: что вы собираетесь делать теперь?
— Говорю же вам: ничего. В отличие от пара у меня будущего нет.
— Такой ответ не принимается. Прекрасно понимаю, отчего вы столь ненавидите французский двор; на вашем месте я бы испытывал то же самое. Но месть не может заменить полноценной жизни. У меня к вам другое предложение, если вы только пожелаете выслушать.
— А у меня есть выбор?
— Нет. Я говорю сейчас и как врач, и как инженер. Что до вашего физического состояния, тут, к сожалению, ничем помочь не могу. Это врожденное. Что же до всего остального… — Доктор порылся в карманах пальто и выудил оттуда письмо Джейкоба Поула. — У вас найдется перо и чернила?
— Сейчас отыщу.
Дарвин разгладил страницу и повернул ее чистой стороной вверх.
— В здешних краях вам находиться небезопасно. Поезжайте в Бирмингем, это довольно далеко отсюда, на севере. Когда вы можете пуститься в дорогу?
— Меня здесь ничто не держит. Если потребуется, хоть сейчас.
— Великолепно. Я дам вам верительное письмо к мистеру Джеймсу Ватту. — Дарвин взял гусиное перо, обмакнул кончик в чернила и начал писать. — По моей просьбе он предоставит вам работу в Сохо. Я особо укажу, что вы можете предложить множество ценных идей, и он самым внимательным образом изучит ваши предложения и насчет регулятора скорости, и насчет всего остального.
— Самым внимательным образом… так же, как французский двор? Доктор Дарвин, пусть я сейчас в Англии, но рост мой не стал от этого больше, чем в Париже. И воспримут меня так же несерьезно.
— Ничего подобного. Вы просто не знаете старину Джимми Ватта. — Дарвин энергично писал. — Только заговорите с ним на инженерные темы, и можете хоть раздеться догола и выкраситься, он и не заметит. Он любит повторять мне, что человек измеряется не богатством, ростом или знатным именем, а лишь тем, что у него в голове. Помяните мое слово, вы с ним отлично поладите. Он обратит вас в свою веру, имя которой Пар.
Доктор закончил писать, посыпал чернила песком, сдул его и поднялся на ноги.
— Завтра с утра приезжайте в Ньюландс. Будете путешествовать с полковником Поулом. Сегодня вы его, без сомнения, слышали, но он вас не видел, а вы могли наблюдать его лишь с одной стороны. С остальными же познакомитесь in transit. [44] Позвольте сказать только, что вы можете свободно доверить полковнику собственную жизнь. И не возбраняйте ему самому решать все насущные вопросы. Что же до меня, я должен на три дня заехать в Лондон. По возвращении в Бирмингем буду с нетерпением ждать отчета о ваших успехах.
Он бросил последний взгляд на вычислительную машину и подошел к Эли Мари, который так и стоял, глядя на верительное письмо. Нагнувшись, доктор протянул маленькому изобретателю руку.
— Сэр, говорю со всей искренностью: я горд честью познакомиться с вами.
Выпрямившись во весь рост, Мари ответил на рукопожатие.
— А я — с вами, доктор Дарвин. — Глаза карлика приходились примерно на уровне выступающего брюха дородного доктора. Мари вскинул взгляд на лицо собеседника и добавил новым, полным оптимизма и уверенности голосом: — Как вы и сказали, сэр, нельзя судить человека по росту — или обхвату талии.
Дарвин возвращался обратно вдоль края утеса. В лицо дул холодный ветер, но воспоминание о прощальной фразе Мари заставило доктора усмехнуться. Шутка — лучший показатель психического здоровья. Ну и что, что Мари — карлик? Зато он по-настоящему крепок и силен духом. Он выдюжит. Лучшие годы для него еще впереди. Джеймс Ватт примет его как брата, и вдвоем они зажгут такой факел, что запылает весь мир.
