Сергей Сидорский - Власть оружия
— И как она относится?
Прокуроров хрипло рассмеялся.
— А вы поставьте себя на ее место!
В ответ Трущенко издал приглушенный смешок. Ставить себя на место чужих жен ему пока не приходилось.
— Кстати, вам известно, что мэр принял требования террористов?
— Нет. А в чем суть этих требований?
— Тридцать миллионов долларов. Наличными.
— Он с ума сошел!
— Не скажите! Что-то во всем этом есть. Но вот что?
— Откуда Дотов планирует взять эти деньги?
— Он уже разослал банкам письма с просьбой о помощи.
— И какова реакция банков?
— Как ни странно, в большинстве своем положительная.
— Ничего странного в этом нет. Они наверняка рассчитывают вернуть эти деньги. И плюс к этому получить определенные дивиденды. Что ж, придется их разочаровать.
— Хотелось бы, — неуверенно произнес Трущенко.
— Вы сомневаетесь в силе печатного слова? — Прокуроров снова рассмеялся. — Извините, я должен бежать.
— Последний вопрос, Роман Васильевич: откуда вам известен номер моего телефона? Этого телефона.
Прокуроров ответил с непонятной многозначительностью:
— У каждого из нас есть свои маленькие секреты. Не так ли, Андрей Дмитриевич?
Трущенко медленно опустил трубку и уставился прямо перед собой. Разумеется, секреты есть у каждого. Но, черт побери, что он этим хотел сказать?!
ГЛАВА 62
Вторник, 14 октября — 9 часов вечера
Дотов одну за другой просмотрел бумаги, лежавшие в папке, и поднял на Радужинского вопросительный взгляд. Прочесть по его лицу, что он обо всем этом думает, было не возможно.
— Как это к вам попало?
Радужинский нервно поправил галстук.
— Не знаю, Герман Олегович. Полчаса назад я обнаружил эту папку у себя на столе.
— Что говорит по этому поводу ваш секретарь?
— Он понятия не имеет, кто и зачем ее там оставил.
— Так, — Дотов откинулся в кресле. — Что касается того, зачем ее у вас оставили, то ответ здесь более-менее очевиден. Меня больше интересует, кто это сделал? Если кто-то из врагов Трущенко или Прокуророва, то тогда почему эту папку не принесли прямо ко мне?
— Трудно сказать. Возможно, человек, который это сделал, хотел остаться в тени. К тому же, он не мог не понимать, что рано или поздно эти документы все равно попадут к вам.
— Но они могли попасть ко мне слишком поздно! А то и вообще не попасть. Ведь для Трущенко они представляют не меньший интерес, не так ли?
— Не думаете же вы, Герман Олегович, что я был способен передать эти бумаги Трущенко? — запинаясь, пробормотал Радужинский.
— Почему бы и нет?
— Потому что по отношению к вам это напоминало бы предательство! А я все-таки ваш человек.
Дотов пристально посмотрел на Радужинского и улыбнулся.
— Спасибо, Савелий Прохорович, спасибо! Поверьте, я ценю вашу искренность!
Радужинский покраснел. Только ли ему послышалось, или в голосе Дотова действительно прозвучала ирония?
— Думаю, эти материалы следует передать в прокуратуру. Там найдут, как ими распорядиться!
— Но, милый мой Савелий Прохорович! Вы, как юрист, должны понимать, что для возбуждения уголовного дела этого явно не достаточно! Да, здесь есть кое-какие документы, где Прокуроров фактически предстает в роли вымогателя, но доказать это будет очень и очень сложно. А другие факты лишь раскрывают его человеческую сущность.
— Я так не считаю. Всего этого вполне достаточно, чтобы привлечь его к уголовной ответственности!
— Давайте не будем дискутировать на эту тему! — раздраженно оборвал его Дотов. — Эта папка останется у меня. Ведь вы ее мне принесли, не так ли?
— Да, конечно, — Радужинский был разочарован. Он никак не ожидал подобной реакции со стороны своего шефа. Теперь он даже жалел, что сразу направился к нему. Возможно, Трущенко эти бумаги заинтересовали бы гораздо больше. Но, с другой стороны, Дотов вполне мог устроить ему проверку на лояльность. Придет — значит, свой человек, нет — значит, нет.
— Есть гораздо более простой и вместе с тем действенный способ, продолжал Дотов. — Мы передадим эти бумаги в прессу. Что скажете?
Радужинский едва не сказал, то, что он на самом деле думает: «Это безумие! Бумаги требуют тщательной проверки!». Но взгляд Дотова заставил его воздержаться от этого шага.
— По-моему, неплохая мысль, — пробормотал он.
Дотов улыбнулся.
— Вынужден вас поправить: это единственная правильная мысль!
Генерал-лейтенант Никоноров неспеша пересек комнату и остановился возле карты военной базы, затем, не глядя, ткнул в нее указкой.
— Основной удар мы нанесем по седьмому и четырнадцатому блоку. Отвлекающие удары — по КПП и казарме, после чего зажмем террористов в кольцо, и следующим ударом покончим с ними!
— Но в ответ они могут убить заложников! — заметил Пустырский.
— Заложников они могут убить в любом случае! — раздраженно возразил Никоноров. — Не сидеть же нам из-за этого сложа руки?
— Но ты забываешь о том, что все предыдущие удары террористы без труда предугадывали!
— А ты забываешь о том, что мы наконец-то избавились от общества этого паршивца! — Никоноров кивнул в сторону двери.
Пустырский заерзал в кресле.
— Не подозреваешь же ты на самом деле, что именно Львов доносил террористам?
— Если он может подозревать нас, то почему я не могу? К тому же кто-то действительно сообщал террористам о каждом нашем шаге. Если ни ты, ни я к этому не причастны, то тогда кто же?
— По-моему, ты спешишь с выводами. Возможно…
— О том, что возможно, а что нет, мы можем с тобой дискутировать до бесконечности! Нужно действовать! Таким образом мы сразу убьем двух зайцев! Если операция увенчается успехом, Дотов волей-неволей вынужден будет закрыть глаза на то, что мы действовали без его ведома, а если проиграем — подставим Дотова и тем самым поможем Трущенко прийти к власти. И в первом, и во втором случаях наши шансы остаться при своем достаточно высоки. В отличие от того, если мы будем сидеть сложа руки.
— Ох, не знаю, что и сказать! — пробормотал Пустырский. — Так-то оно так. Вот только не покидают меня сомнения.
Никоноров небрежно махнул рукой.
— Меня тоже они не покидают! Как же без этого! Только в случае чего мы всегда сможем оправдаться. Была провокация со стороны террористов. Или они пытались пойти на прорыв. Да мало ли что можно придумать! В крайнем случае, отделаемся отставкой. А в нашем положении, как ни крути, отставки все равно не избежать!
Пустырский покачал головой.
— Как сказать, как сказать! Перемен никто не любит. Может, еще все и обойдется.
Никоноров пожал плечами.
— В любом случае, я уже отдал соответствующий приказ. Все готово к штурму.
Николай Николаевич Зорин, поддерживаемый с обеих сторон телохранителями, вышел из лифта и направился к своей квартире. После нескольких безуспешных попыток открыть дверь он передал ключ телохранителю.
— Похоже, эти твари испортили мне замок! Попробуй, Паша, может, у тебя что-нибудь получится.
Телохранитель вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
— Проходите, Николай Николаевич!
Зорин бросил на телохранителя удивленный взгляд, затем тяжело переступил порог и, не раздеваясь, направился в кухню.
Жена Зорина выглянула из спальни и настороженно посмотрела на него.
— Милый, с тобой все в порядке?
— Все хорошо, — при этом «милого» слегка качнуло, и, чтобы не упасть, он вцепился в плечо телохранителя. — Занимайся своими делами, солнышко! Я выпью кофе и спать.
— Ты не хочешь ужинать? — что-то в поведении супруга насторожило ее.
— Спасибо, я уже поужинал, — Зорин вошел в кухню и плюхнулся на стул. Телохранитель помог ему снять плащ.
Через секунду в кухне возникла жена. Как обычно, на ней был только полупрозрачный пеньюар, но на этот раз Зорин не обратил на это внимания.
— Интересно, где?
— Что «где», дорогая?
— Где ты успел поужинать?
— В буфете, милая. Перехватил на скорую руку.
Супруга Зорина бросила на телохранителей выразительный взгляд, и те поспешили ретироваться.
— Значит, в буфете? Так-так! Пока я, как дура, стою здесь у плиты, ты где-то там развлекаешься и еще отказываешься есть то, что я приготовила?!
— Милая, у меня болит голова. Поговорим в другой раз.
— А больше у тебя ничего не болит?
Зорин издал стон отчаяния и обхватил голову руками.
— У меня все болит! Ты просто не представляешь, в каких условиях сейчас приходится работать! Трущенко фактически самоустранился от дел, Потапчук сбежал, как крыса с тонущего корабля, и вся нагрузка легла на мои плечи!
— Ах ты, бедненький! И с горя ты решил напиться?
— Я выпил совсем немного. Всего две рюмки. Просто я плохо переношу алкоголь. Ты же знаешь.
