Лаура Липман - Балтиморский блюз
— Ава, ты мне очень помогла, хотя я и не могу сказать тебе, как именно.
— Ты же не собираешься публиковать то письмо, так? Мы же договорились.
— Письмо? А, ты про дневник Абрамовича со всеми этими рассказами о тебе? Ну, я должна сообщить тебе две вещи. Во-первых, газетам наплевать на тебя и твои проблемы. Что неудивительно, и только законченный эгоист мог предположить обратное. А во-вторых, я все это выдумала. Да, Абрамович действительно был геем, но он ни словом не обмолвился ни о тебе, ни о твоих попытках соблазнить его, хотя и проработал для тебя некоторые практические вопросы. Я солгала, чтобы разговорить тебя, Ава. За мной ведь был должок, так ведь?
Бокал выпал из рук Авы, расплескивая темно-красное бургундское. Тесс ошиблась — цвет платья отличался от цвета вина. На юбке расползалось внушительное темное пятно, струйка вина попала на диван и устремилась на ковер. Да, этот цвет действительно хорошо сочетается с зеленым.
— Знаешь, моя мама всегда закрывала хорошую мебель пластиковыми чехлами, — поделилась Тесс с Авой. — Возможно, тебе тоже стоит попробовать — особенно, если учесть, что у тебя бокалы из рук валятся.
Глава 25
Тесс не пришлось долго рыться в записях Абрамовича, чтобы установить личность гадкого факера. Как оказалось, эта кличка была игрой слов. Человека звали Такер Фокер. В ходе судебного разбирательства произошла интересная замена букв. Потенциальные свидетели называли его «этот чертов педик». Времена меняются: теперь слово «факер» стало вполне приемлемым в отличие от «педика». Фокер, что было вполне разумно, предложил свою альтернативу. В одной из статей он назвал себя «гадким факером». В действительности там было написано «гадкий ф…», но и ребенок догадался бы, как выражение выглядело в оригинале.
«Мне посчастливилось иметь такого адвоката, как Майкл Абрамович», — сообщил он журналистам. И это было уже после того, как его признали виновным в одном убийстве, совершенном при свидетеле, и после того, как он признал себя виновным в остальных убийствах, получив столько пожизненных сроков, что мог выйти на свободу только при условии, что ему удастся прожить более девятисот лет.
Почему благодарность превратилась в ненависть? Тесс откинулась на спинку стула, пытаясь найти ответ. Объяснялось ли это тем, что теперь перспектива смерти стала значительно более реальной, чем десять лет назад, когда казалось, что смертной казни в Мэриленде больше не будет. Или это был результат жизни в одиночной камере, когда есть уйма времени, чтобы придумать новые поводы для недовольства. Она рассматривала старое фото, на котором Фокер обнимает своего адвоката. Несчастным выглядел как раз Абрамович, разглядывающий свои ботинки. Абрамович, который был рад письмам от других своих клиентов, отбывающих срок, тяготится обществом Такера Фокера. Из-за того, что проиграл дело? Или потому, что этому человеку, который всю жизнь боролся со своими сексуальными пристрастиями, было неприятно прикосновение мужчины, насиловавшего маленьких мальчиков и убивавшего их, чтобы никто не узнал о его деяниях?
Фокер был тем самым источником, о котором говорил Джонатан. Фокер был клиентом Абрамовича. Оба мертвы. Осмелится ли она с ним встретиться? Она понимала, что у нее нет выбора. Такое ощущение, что она в незнакомой лодке, которая плывет сама по себе по незнакомой трассе, и нет человека, который держал бы руль или мог предупредить о препятствиях. Разумеется, она в любой момент может остановиться, сдаться, пойти в полицию или к Тинеру, рассказать им все, что ей известно. А может продолжать плыть вперед.
Она позвонила дяде Дональду на работу. Он, как обычно, снял трубку после третьего гудка, пытаясь сделать вид, что занят.
— Тессер! Где ты была целую неделю? Мне пришлось все писать самому. Как ты могла так поступить со мной?
— Я не могла вернуться после того, как узнала от мамы, кто на самом деле платит мне «зарплату». Мне не нужны подачки, дядя Д. Я не так сильно нуждаюсь в деньгах.
— Я тоже. А после того как мне пришлось все это делать самому, я готов платить тебе в два раза больше. Я на все согласен. Только вернись.
Последние слова он пропел и пояснил:
— «В ясный день увидишь вечность». Показывали по кабельному вчера вечером. Если я запою, как Ив Монтан, ты согласишься вернуться к работе?
— Не пойдет. Я хочу, чтобы ты оказал мне большую услугу. Тебе по службе никогда не приходилось иметь дело с Управлением исправительных учреждений? Мне нужно встретиться с одним заключенным, приговоренным к смерти, как можно скорее.
— Несколько лет назад я делал там ротацию кадров. Заместитель директора по работе с заключенными. Напиши письмо, и если заключенный не будет возражать, надо будет получить согласие адвоката. Но это может затянуться надолго. Вот что я тебе посоветую: напиши запрос и отправь его по факсу им в канцелярию завтра прямо с утра. У меня там есть пара знакомых, я позвоню им и скажу… А что я им скажу? Слушай, в Мэриленде же есть один Монаганн, который активно спонсирует губернатора. Пишется с двумя «н», но разве кто это заметит? Я позвоню своему знакомому и по секрету расскажу, что ты его внучка, пишешь диссертацию по социологии. Они пустят тебя к нему уже завтра днем.
— А получится?
— Тессер, если они поверят, что ты приходишься внучкой Эду Монаганну, то они могут разрешить тебе забрать его с собой на денек. Половина законов штата были написаны исключительно ради блага его рыбозавода. Губернатор ради него в лепешку расшибется.
— Дядя Д., ты самый лучший дядя в мире. Все для тебя сделаю.
— За распространение ложной информации пенсию у меня не отнимут. Самое страшное, что мне грозит, — это очередной перевод. Знаешь, единственный департамент, в который меня еще не засовывали, это Министерство занятости населения и экономического развития. А это слишком плохо, потому что уж я-то знаю, как не потерять работу. А наше с тобой соглашение — вершина экономического развития.
Тесс вспомнила пустой кабинет своего дядюшки, чистый стол, блокнот, исписанный шуточными пари. Он никогда не был женат, никогда не интересовался ничем, кроме политики и трека. С тех пор как его прежнего начальника сняли, он жил как в ссылке, растрачивая свои таланты попусту.
— Дядя Дональд, а это трудно — ничего не делать?
— Ты что, это благодать!
— Нет, я серьезно. Я знаю, что ты рад чекам, рад пенсии, которую тебе дадут, но разве не трудно найти себе занятие?
Он ответил не сразу. Тесс знала, что он не обдумывает ее вопрос, а пытается найти слова, в которые можно облечь правду, которую он так долго скрывал ото всех, даже от самого себя.
— Труднее нет ничего, Тесс. Будь я моложе, я, возможно, нашел бы другую работу, и пусть я любил бы ее не так сильно, зато пришлось бы хоть немножко работать головой, — вздохнул он. — Черт возьми, мне повезло, что мне тогда не предъявили обвинение. Понятное дело, если бы меня потащили в суд, я стал бы лоббистом. Если тебе предъявляют обвинение, а тебе удается выйти сухим из воды, доверие к тебе растет.
— Правда. Но самые лучшие лоббисты — это те, которые постоянно находятся под угрозой обвинения. У них есть стержень, которого у других нет.
Дональд одобрительно усмехнулся:
— Умная ты, Тесс. Может, тебе стоит заняться политикой. Только не бери с меня пример. Не позволяй своей первой любви помешать тебе найти следующую.
Она повесила трубку, ошеломленная: дядя решил, что она говорит о себе. Но ведь она думала только об Абрамовиче. Разве не так?
На следующее утро Тесс напечатала запрос, как наказал Дональд, и по факсу Китти отправила его в Управление исправительных учреждений, как только оно открылось в 8.30. Она просто изложила свою просьбу, оставив все интриги на откуп Дональду. Потом, если кто-то вдруг узнает, что это была другая Монаган, Дональд просто скажет: «Кто же знал? Наверное, кто-то чего-то недопонял». Разрешение на встречу пришло по факсу через сорок пять минут. Тереза Э. Монаган может увидеться с Такером Фокером сегодня же днем.
Кроу коробками носил на работу всевозможные пирожные. Наполеон, эклеры, пирожки — непозволительная роскошь с его-то скудным жалованьем. С недавних пор все внимание, которое раньше доставалось Китти, он перенес на Тесс. Он бросал на нее взгляды, о которых она когда-то мечтала, приносил еду и подарки, пытался поговорить о Джеймсе М. Кэйне и сочинял песенки. Но ей уже надоело говорить о Кэйне, к тому же из-за своей заторможенности могла испытывать по отношению к Кроу лишь вялую сестринскую симпатию.
Сегодня вместе с пирожными он принес ей еще и стакан свежего лимонада из «Бродвей маркет». Кисленький, с кусочками лимона. Она сидела на старом аппарате для газировки и пила его — медленно, смакуя каждый глоточек. Никто не произнес ни слова, но это была уютная тишина. Как однажды заметил Кроу, по утрам здесь был удивительный свет — чистый, свежий. Китти в ковбойских сапогах и юбке с бахромой с мечтательным видом втирала лимонную полироль для мебели в библиотечный стол. Из динамиков группа «Эверли Бразерс» пели о любви. Кроу достал гитару и начал подпевать, поглядывая на Тесс, когда думал, что она на него не смотрит.
