Андерс Рослунд - Возмездие Эдварда Финнигана
— Ответьте мне! Я хочу знать, почему вы решили убить моего сына!
То, что теперь произошло, выходило за рамки закона саванны. Но Винге понял, что при работающих камерах, ведущих прямую трансляцию, он наверняка проиграет, если начнет объяснять находящемуся на грани отчаяния отцу, что тот не имеет права задавать здесь вопросы о своем приговоренном к смерти сыне. Сделай он так или реши он в сердцах покинуть зал, его поражение будут вновь и вновь показывать в новостях. Поэтому Винге спокойно смотрел на мужчину почти одних с ним лет, на раскрасневшееся от волнения и отчаяния лицо.
— Мистер Фрай, при всем моем уважении, ваш сын — находящийся в бегах преступник, осужденный в США за убийство. Это не мы убиваем. Это ваша страна применяет смертную казнь.
Маленький человек обернулся к Винсенту, словно прося поддержать, помочь достучаться до чиновника, стоящего перед ним. Он чувствовал страх, переходящий в ярость, и такую беспомощность, что хотелось ударить этого Винге.
— В США его казнят. Вы знаете это!
— Мистер Фрай, Россия была транзитным государством, откуда ваш сын…
— Будь ты проклят, убийца!
— …нелегально перебрался сюда. Его высылает туда миграционная служба. А вовсе не шведское правительство.
Голос Рубена Фрая сорвался.
Он схватился за грудь, словно от боли в сердце, и заплакал, кривя лицо и пробираясь к выходу.
Русский офицер, согласно полученной информации, имел чин полковника, Эверт Гренс присмотрелся к погонам — все верно.
Полковник ждал на заасфальтированной площадке, пока они сходили по трапу самолета, Гренс вдруг подумал, что стоящий в нескольких метрах перед ним человек скорее напоминает карикатурного российского военного, как их изображают в фильмах. Высокий, с преувеличенной выправкой, коротко стриженный, лицо словно забыло, что такое смех или даже улыбка, глубокие складки на бледных щеках, мощный, торчащий вперед подбородок. Яркое солнце светило ему в спину, мешая рассмотреть остальных шестерых или семерых вооруженных мужчин, стоявших за ним. Но все они были в форме.
И с чем-то вроде автоматов Калашникова наперевес.
Гренс поймал себя на том, что на мгновение чуть не улыбнулся столь явным киношным шаблонам: именно так русских показывают по всему миру, даже марка оружия совпадает.
Но он не улыбнулся.
Наверное, картина была красивая: белый снег и зимнее солнце над аэродромом Шереметьево, где он прежде никогда не бывал. Но если и так, Гренс этого не замечал.
Он поздоровался, русский полковник пожал ему руку, и они подождали в молчании, и тут Гренс, к собственному удивлению, вдруг показал сначала на себя, а потом на Джона и заявил, что он от имени Джона Мейера Фрая просит для него политического убежища в России. Они уставились друг на друга, а время шло, чужаки, между которыми пропасть, а всего в нескольких сотнях метров продолжалась обычная жизнь. Офицер ответил, что не понимает школьного английского Гренса, и тогда Хермансон коротко пересказала его просьбу. Полковник ответил, что это невозможно, шведские полицейские должны понимать: невозможно предоставить политическое убежище тому, кто мертв.
Ветер крепчал, в открытом поле он пробирал до костей; Гренс смотрел на вьющуюся по бетону снежную поземку и следил за танцем снежинок.
Он все время держал в руках пластиковую папку с документами, они почти ничего не весили и пытались улететь с каждым порывом ветра, бумаги едва не выпорхнули, когда он неохотно протянул их. Полковник просмотрел каждую страницу, достал ручку и подписал каждый лист прямо на ветру, держа бумаги на весу.
Гренс покосился на Хермансон, которая ждала слева от него. Ее лицо ничего не выражало. За ней — Свен, чуть нахмуренный, как всегда при волнении, но не более того, — казалось, он излучает покой, и только тот, кто успел хорошо его узнать за много лет, мог заметить, что на самом деле это не так. Другое дело Шварц. Он почти повис на наручниках, другой браслет которых был защелкнут на запястье Свена. И все тот же звук, вроде бы песенка, монотонная, все те же английские слова, которые он бормотал еле слышно всю дорогу.
Рубен Фрай выбежал из зала в здании правительственной канцелярии, промчался по короткой лестнице белого мрамора и вышел на улицу через большую стеклянную входную дверь. Он был без пальто и не знал, куда ему идти, лишь бы подальше от этой пресс-конференции, где он не мог дышать.
Он плакал, и две встретившиеся ему женщины изумленно покосились на него, а когда он прошел мимо, обернулись и смотрели ему вслед, пока он не скрылся вдали на Васагатан.
Избыточный вес, как обычно, давил на колени и бедра, и Рубен Фрай вскоре остановился, прислонился к стене дома: от боли он не мог идти дальше.
Фрай не обращал внимания на прохожих, пристально поглядывавших на мужчину, вспотевшего, несмотря на мороз. Он подождал, пока сердце перестало колотиться, и когда понял, что может говорить нормально, то достал телефон из внутреннего кармана пиджака и набрал номер пенитенциарного учреждения в Маркусвилле.
Потом он поступил так, как они договаривались: услышав голос Вернона Эриксена, коротко попросил начальника охраны перезвонить с другого телефона. Эриксен заранее предупредил его, что придется ждать минут пятнадцать. Они оба знали, что он ненадолго выскочит с работы и позвонит из ресторана «Софиос», там возле туалетов был телефон-автомат, которым они обычно пользовались.
После того как Свен Сундквист расстегнул наручники и состоялась передача Шварца полковнику, подписавшему документы из пластиковой папки, американского гражданина окружила группа вооруженных военных.
Затем незамедлительно последовало дальнейшее перемещение. Шесть военных в форме зашагали прочь, впереди и сзади человека, которого должны были препроводить на расстояние в триста метров, к внешней части недавно построенного терминала.
Яркий свет позволял разглядеть лишь контуры ожидавшего их самолета.
На крыльях, казалось, был нарисован американский флаг.
Русский офицер остался стоять с тремя шведскими полицейскими, он почувствовал, как Эверт Гренс оценивающе разглядывает его. Лицо его было все таким же непроницаемым, спина все такой же прямой, он размахивал руками, когда во второй раз попытался заговорить по-английски, медленно и с сильным акцентом:
— Вы смотрите на меня. Мы делаем так же, как и вы.
Гренс хмыкнул, его английский был таким же корявым.
— О чем вы?
— О том.
Офицер указал на Шварца и военных, его окружавших, и на самолет, к которому они приближались. Через пару минут Шварц будет доставлен на борт.
— Вы избавились от проблемы у себя в Швеции. А мы избавляемся от той же проблемы в России.
Вернон Эриксен сел в большое коричневое кожаное кресло в гардеробе ресторана «Софиос» и прижал к уху трубку телефона-автомата. Он услышал, каким голосом говорил Рубен Фрай, и догадывался, что это означает, но все же надеялся, как продолжают надеяться, пока не узнают наверняка.
Теперь он знал. Он добрался до телефона, который, как они считали, не прослушивался, и перезвонил. Рубену понадобилось почти десять минут, чтобы объяснить, что произошло. Всего пара дней, и шведское правительство сдалось. Крошечное государство наделало в штаны, стоило большим мальчишкам только кашлянуть. Он словно опять увидел Джона перед собой. Прошло шесть лет. Джон тогда надеялся, что прошлое останется здесь, на другом краю Атлантики.
Рубен говорил с трудом, голос его несколько раз срывался. У Вернона не было детей, но ему казалось, что за последние годы он научился понимать чувства Рубена: каково отцу, все время рискующему потерять сына.
Он повесил трубку и оглядел ночной ресторан.
Несколько одиноких посетителей сидели за столиками, перед кем-то был бутерброд и тепловатый виски, кто-то держал одной рукой пиво, а другой вечернюю газету, а Майлз Дэвис играл тем временем что-то медленное в динамиках над барной стойкой.
Вернон Эриксен понимал, что все кончено.
Все давно уже кончено.
Он не хотел жить в обществе, убивающем своих собственных граждан. На этот раз он осуществит свой план. Он вынашивал его с самого начала, но потом, когда все завертелось, у него не хватило мужества осуществить его. Теперь все уже не важно. Джон ведь снова на пути к смерти. Терять больше нечего.
Вернон слушал одинокого трубача и смотрел в темноту.
На этот раз.
На этот раз у него должно хватить решимости довести все до конца.
Эверт Гренс, Свен Сундквист и Хермансон успели подняться на борт самолета, откуда увидели в овальные иллюминаторы унизительнейшую сцену.
На пару минут яркое солнце закрыла небольшая туча, так что без труда можно было разглядеть, что происходит совсем рядом.
