Светлана Марзинова - Бриллиантовая пыль
Она осторожно запустила свою маленькую ладошку под его футболку, нежно касаясь груди.
— Геныч… — нерешительно сказала она, не зная, с чего начать осаду этой неприступной крепости.
— М-да?
— Я не могу уснуть.
— Зато я смогу, если ты перестанешь меня щекотать.
— Я не щекочу. Я тебя… ласкаю.
— Х-м. Этого только не хватало.
— Да! Тебе, я считаю, не хватает женской ласки.
— О! Какие ты, оказывается, слова знаешь! А я думал, что с твоего язвительного языка могут слетать только оскорбления.
— Ну зачем ты так?
— Спасибо, что печешься обо мне. Только женская ласка мне не нужна, и сейчас я хочу спать.
Зоя умолкла, не зная, что говорить дальше, но руку все же не убрала. Прошло минут пять, оба лежали не дыша. Зоя, ободренная его неподвижностью, решила продолжить свою чувственную, как она считала, атаку:
— Не может быть, чтобы тебя вовсе не интересовали женщины. Однажды ты не ночевал дома. Где ты был?
— Что за глупый допрос?
— Нет, правда! Ты был у женщины? Почему ты мне никогда ничего не рассказывал, была у тебя любовь или нет? Сколько девушек у тебя было? Как у тебя с ними складывалось?
— А ты никогда и не спрашивала. И немудрено. При твоем легковесном отношении к окружающим… Ты даже толком о своей родне ничего не знаешь… Живешь только собой!
— Ну хорошо, сейчас спрашиваю.
— Нашла время!
— Да, самое время, — самоуверенно и горячо отозвалась Зоя. — Мы с тобой в одной постели лежим…
— Зато я от тебя за период нашего знакомства наслушался о твоих… х-м, как бы это сказать… кавалерах, — с каким-то непонятным чувством сказал Геннадий.
— Я никогда ничего от тебя не скрывала. А ты — замкнутый!
— Не привык болтать попусту.
— А ты поболтай! Давай поговорим о тебе!
— Нам завтра рано вставать, день предстоит сложный, давай спать!
Зоина рука стала медленно спускаться по его груди, коснулась живота. Дыхание Геннадия едва заметно участилось. Зоя, обрадованная, что какая-никакая реакция все же есть, совсем осмелела, продолжая осторожно и легко его поглаживать.
— Ты ведь знаешь, что ты мне всегда нравился…
Ответом ей было молчание.
— Ты… симпатичный. Даже приятный. Мне очень нравятся твои волосы. Это ничего, что ты старше на восемь лет. Мой дед говорит, что мужчина должен быть обязательно старше женщины. А я к его словам прислушиваюсь. И потом, ты умный. Какой ты умный, Геныч! Рядом с тобой я иногда себя чувствую полной профанкой! Ну… не совсем полной, конечно, — подумав, уточнила она. — И очень даже хорошо, что ты по дискотекам и по тусовкам не ходишь. Хотя в твоем возрасте…
Генка внезапно и совсем неожиданно для Зои расхохотался. Он смеялся сначала тихо, короткими, давящимися смешками, а потом чуть ли не в полный голос. Смех его показался Зое непонятным, нелепым, обидным — она разозлилась и убрала свою руку из-под его футболки.
— Что смешного-то?! Я, можно сказать, чуть ли не в любви ему тут признаюсь, а он! Ненормальный, чтобы не сказать больше!
Смех Геннадия постепенно стихал, он стал вытирать навернувшиеся на глаза слезы и примирительно сказал:
— Не умеешь ты, Зоя, признаваться в любви! Если ты так всем своим кавалерам в любви признавалась, то я не удивляюсь, почему они тебя бросали.
— И вовсе они меня не бросали! Это я от них уходила! — сердито парировала Зоя. И неожиданно вкрадчиво, с новой надеждой в голосе: — Может быть, ты меня научишь, как надо о любви говорить?
— Нет! — вдруг жестко и совершенно серьезно ответил Геннадий.
— А жаль, я бы послушала… Ну хорошо, оставим любовь. Неужели ты меня ни капельки не хочешь?
— Мне не нужны ни секс, ни любовь из благодарности.
— О чем ты?
— Думаешь, я ничего не понимаю?! Это у тебя такая форма расплаты, да? Твои порывы обусловлены только тем, что ты иначе не видишь способа сказать мне спасибо. Примитивизм какой-то… как в дешевом кино. Поверь, в такой форме благодарности я не нуждаюсь. Сначала ты пыталась переспать со мной за то, чтобы я тебя приютил, когда тебе некуда было идти. Теперь — чтоб я помог тебе выпутаться!
— А почему ты все это делаешь? Почему? Может, я тебе все-таки нравлюсь? — Зоя инстинктивно почувствовала в его словах какую-то затаенную горечь, глубоко спрятанную обиду и продолжала наступление. Но Геннадий внезапно решил оборвать это выяснение отношений:
— Нет. Я сделал бы то же самое для любого приятеля. Тем более для девушки, попавшей в беду. Даже для такой беспринципной, как ты. Спокойной ночи, — сказал он и отвернулся, укутавшись в одеяло.
Зоя от неожиданности опешила. Отверженная, она осталась лежать на своей стороне постели, не зная, что делать, как реагировать на его отповедь. Раздраженная неудачей, она нашла обычный для себя выход и насмешливо и презрительно бросила ему в спину:
— Ты просто неуверенный в себе кретин!
Он даже не шевельнулся. Генкино молчание только распаляло ее досаду. Задетая гордость захлестнула весь прежний расчет — Зое уже было все равно, что будет завтра. Ей захотелось обидеть его еще больше, и потому она понесла первое, что приходило в голову:
— Слишком правильный, да? Безупречный? Да ты… ты… пень! Ты импотент! Великовозрастный болван! Маменькин сынок! Самодовольный, напыщенный олух! Ханжа несчастный! Чистоплюй. Мямля. Ты… тщеславный графоман!
Тут Геннадий резко вскочил с постели — вынести посягательства на свой профессионализм он уже не мог — и заорал, бегая по комнате:
— А ты эгоистичная, ничего не видящая дура! Люди для тебя — пустое место! Ты обращаешься с ними как с куклами: захотела — взяла одну куклу, не захотела — бросила, взяла другую! Для тебя не существует правил, тебе наплевать на других, на то, что они думают, что чувствуют, что переживают. Ты даже не понимаешь, что можешь кого-то ранить! Есть только ты — центр вселенной, беззаботная пташка и никудышная…
Он обернулся к ней, подошел, готовясь произнести новые обвинения, и вдруг в полумраке увидел, как по-детски дрожит ее подбородок, а с ресниц срываются две большие слезы.
Ему стало стыдно. Он мгновенно раскаялся в своем срыве — его гнев отступил, испарился, как будто его и не было, упреки потерялись.
— Прости, — тусклым, прерывающимся голосом произнес он. — Прости, я действительно глупец. Ты попала в переплет, а я еще добавляю тебе переживаний. Это все нервы… Мы оба просто на взводе, вот и сорвались…
Зоя быстро заморгала, и с каждым взмахом ресниц по ее щекам скатывались крупные слезинки, превращаясь в беспрерывный поток. Она больше ни слова не говорила, только молча плакала. Геннадий попытался утереть ей лицо — она грубо оттолкнула его руку и уткнулась в постель.
— Черт! — досадливо выругался он, взял подушку и отправился спать на сдвинутых стульях.
Рано утром в пятницу в квартире убитой Журавлевой раздался телефонный звонок. Дед Леша встал с дивана, на котором провел мучительную ночь, и подошел к телефону.
— Да, — хриплым со сна голосом произнес он в трубку.
— Алексей Яковлевич? Доброе утро! — Это был Заморочнов, дед сразу же узнал его голос.
— Кому как, а по мне — утречко так себе, — мрачно ответил он.
Заморочнов сконфузился.
— Простите, — непонятно за что стал извиняться он. — Я вчера вечером заезжал к вам домой. Хотел поговорить, а вас не было.
— Во сколько?
— В седьмом часу.
— В седьмом часу я дома был. Спал. Разница во времени непривычная, вот и сморило.
Заморочнов про себя удовлетворенно подумал: «Я так и понял. Нормальная там наружка стоит, и старик действительно никуда не выходил».
— Что с похоронами? — спросил он деда. — Все получается? Помощь не нужна? Ну, документы там какие оформить, подсказать что-нибудь?
— Пока справляюсь. Фирма ритуальная все берет на себя. Только деньги давай… Кстати, я хотел Нинкиных друзей на похороны позвать. Вот здесь, пожалуй, мне понадобится ваша помощь.
— Я вам подскажу, — обрадовался Заморочнов тому, что хоть чем-то может сгодиться старику, к которому по непонятным причинам чувствовал внутреннее расположение. — Насчет друзей… как я понял, таковых у нее и не было, ну, может, с работы кто… Рядом с вами, буквально на соседней улице, находится ее контора, записывайте адрес… Коллеги, конечно, обязательно захотят проститься с Ниной Львовной. Поговорите с ее напарницей Заварзиной. Расскажете потом, может, она что-то интересное вам сообщит.
— А что такое?
— Да есть у меня подозрения по ее поводу… Связанные с вашей внучкой. Я вам при встрече расскажу. Могу я к вам через часок приехать? Или нет, лучше вы сначала сделайте все свои дела, сходите к Заварзиной, а как освободитесь — позвоните мне, я постараюсь тут же подскочить. Если, конечно, на задание какое не пошлют. В любом случае, Алексей Яковлевич, я буду ждать вашего звонка, хорошо?
