Светлана Марзинова - Бриллиантовая пыль
Гена вопросительно посмотрел на подругу. Никому из них и в голову не пришла эта простая мысль — как отреагирует Легостаев на известие о воскресшей жене? В том, что ему известно об убийстве Нины Львовны, никто и не сомневался, даже местный божок. Сейчас все зависело от Зои — кому как не ей знать, какова толщина нервных канатов ее родственника? Но Зоя растерянно заморгала и лишь развела руками, показывая, что ничего по этому поводу предположить не может. Геннадий тут же вспомнил о легкомысленности своей подруги, о том, что она толком и не общалась со своим «дядюшкой». Пришлось ему брать ответственность на себя.
— Давайте рассуждать логически, — начал он. — Если Легостаев крутил такими делами, значит, повидал на своем веку всякого… И выдержка у него должна быть железная.
— Да уж… — вставила Зойка.
— Легостаев может подумать, что Журавлева на самом деле жива, а сообщение о ее смерти было уткой. И это — самая первая мысль, которая его посетит. Я, во всяком случае, подумал бы именно так.
— Справедливо, — поддакнул Серега. — Вот здесь действительно кроется опасность. Потому что когда он увидит не Журавлеву, а тебя, — он ткнул пальцем в Зою, — важно, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул! Как ты считаешь, получится у него это? Ведь при малейшем подозрении, при малейшем срыве поднимется шум, и тебя тут же загребут! Ты это понимаешь?
Зоя уверенно проговорила:
— Полагаю, он справится. И потом, мне уже все равно — если я с ним не поговорю, рано или поздно меня так и так загребут! Не могу же я вечно ходить в этом, — она приподняла подол своей длинной юбки, — и в этом… — Парик словно пакля слетел с ее головы, и под ним обнаружились смешно топорщившиеся коротко стриженные вихры.
Стромынов спрятал улыбку. Генка, вздохнув, прикрыл глаза рукой. А разгневанная непонятно чем Зоя кинулась к зеркалу, чтобы водрузить искусственные волосы обратно.
Виктор Иванович Снегирь, адвокат местного преступного сообщества, явился в редакцию только через час. Несмотря на то что время приближалось к полуночи, вид у него был такой, словно он прибыл на международный конгресс по защите прав национальных меньшинств, а не вылез только что из постели, где барахтался с местной шлюшкой. Гладко выбритое лицо, капризный изгиб губ, идеально уложенные волосы, белая рубашка, галстук, ровные складки на брюках и обязательная золотая печатка на мизинце.
Он вошел без стука, поздоровался и сразу же приступил к делу.
— Кто у нас тут будущий адвокат? Видимо, вы, девушка? — деловито спросил он, обратившись к Зое.
— Да, документы нужны мне.
— Вы, как я слышал, юрист по образованию?
— Скоро диплом получаю.
— Отлично. По крайней мере владеете юридическим языком. Думаю, мне не надо опасаться, что брякнете что-то не то или растеряетесь. Вам в тюрьме приходилось бывать когда-нибудь?
— Нет, только на судебных заседаниях, в качестве практикантки.
— Ну, это ничего. Я вас проинструктирую, как себя вести. А лучше, если мы пойдем вместе. Потом я вас, конечно, оставлю, побуду для порядка минут пятнадцать и выйду.
Зоя сосредоточенно кивала головой. Геннадий и Стромынов внимательно слушали.
— Как я понял, попасть в СИЗО вам надо уже завтра?
— Да.
— Тогда не будем терять времени. Сообщите мне свою фамилию, имя и отчество.
Зоя продиктовала теткины данные, Виктор Иванович записал их в свой блокнот.
— Завтра с утра первым делом идете фотографироваться. Мой человек за ночь подготовит удостоверение адвоката на ваше имя, регистрационный номер я ему сообщу. Останется только вклеить в него фотографию и поставить печать. Вы приедете к нему вот сюда. — Он протянул ей бумажку, где мелким почерком были записаны адрес и имя. — Дадите ему фото, подождете немного, он передаст вам готовый документ. Деньги ему платить не надо. Я тем временем зайду в нашу коллегию адвокатов, введу ваши данные в реестр — на случай проверки, хотя в общем-то ее быть и не должно, но пусть лучше все будет сделано тщательно. Потом вашу фамилию я оттуда, естественно, удалю, так что имейте в виду, дальше вам пользоваться удостоверением будет опасно. И, само собой, выпишу на ваше имя ордер, по которому вы будете защищать интересы Легостаева. Его вы предъявите в СИЗО вместе с удостоверением. С вами мы встречаемся в одиннадцать утра здесь, на улице, рядом с редакцией. Все понятно?
— Да. Сколько это будет стоить? — спросила нетерпеливая Зоя.
— Учитывая срочность изготовления и надежность документов, а также мое сопровождение в следственный изолятор — две тысячи долларов.
Геннадий закатил глаза, Зоя чуть не поперхнулась соком, который она в это время пила, и с тревогой посмотрела на своего приятеля — есть ли у него столько денег и готов ли он с ними расстаться ради нее? Тот перевел дух и задал вопрос:
— А может быть, через Василия было бы дешевле?
— Скорее уж дороже. Да еще ждать придется. А ваше свидание, если даже его разрешат, будет проходить под бдительным оком охраны. Так что выбирайте и решайте, — серьезно и строго сказал Снегирь.
У Зои от волнения на щеках проступили красные пятна.
— Хорошо, — сквозь зубы выдавил Гена. — Пожалуй, выбора у нас нет.
— Деньги вперед, — не моргнув глазом заявил адвокат.
— Только половину. Вторую половину — по окончании дела, — так же деловито отреагировал Генка.
— Нет. Вторую половину — после того, как получите удостоверение. И вот еще что, — адвокат обернулся к Зое, — вам, девушка, я бы посоветовал парик или снять, или заменить.
Зоя смешалась, но из-за безукоризненно вежливого тона, которым были произнесены эти слова, даже не стала дерзить и только тихо проговорила:
— А что, так заметно?
Виктор Иванович ее вопрос проигнорировал, потому что все его внимание было поглощено деньгами, которые отсчитывал Гена.
Зоя прижалась к Геннадию и закрыла глаза. В квартире была только одна постель, и спать им пришлось вместе. Оба целомудренно улеглись под одеяло в футболках и трусах — к такому неглиже им было не привыкать. За несколько месяцев совместной жизни они видели друг друга во всяких ракурсах, хотя в одной постели им спать еще не приходилось.
Зоя давно уже оставила попытки сблизиться с Геной больше, чем просто с другом, но сейчас ей хотелось тепла и участия, утешения и ободрения перед завтрашним испытанием.
К Геннадию она испытывала смешанные чувства, в которых и сама порой не могла разобраться: он всегда нравился ей как мужчина, как человек, как товарищ, но ее часто раздражало то, что он погружен в свой собственный мир, далекий от привычной ей суеты и мелких забот. Он корпел над своими статьями, часами висел в Интернете, пропадал в библиотеках, игнорируя общество и модные увлечения. И вместе с тем с ним было интересно — казалось, он всегда найдет тему для разговора, а в голове его вмещается столько знаний, сколько у пары вместе взятых ученых-профессоров. При этом он никогда не задирал нос, не ставил себя выше других, не бахвалился своим интеллектом и талантом, — а талант у него, несомненно, был — Зоя любила читать написанные им очерки. Иногда ей казалось, что он ничего не воспринимает всерьез, вечно подшучивая над ее откровениями, а иногда — что он излишне строг и принципиален. Он очень трогательно относился к своей матери, и это тоже вызывало у Зои двойственные чувства: с одной стороны, она считала его маменькиным сынком, с другой — уважала его за преданность родственным узам. И пожалуй, он был единственным человеком за исключением деда, от кого она могла воспринять критику, пусть даже поначалу и злясь, и отвергая ее, по своему обыкновению. И, само собой, она по достоинству оценила то, что он не испугался прийти ей на помощь, хотя и сомневалась в его бескорыстии.
В сравнении с ее прошлыми дружками Геннадий значительно выигрывал — он казался надежным, серьезным, положительным. Хотя, конечно, он не был ангелом: иногда манеры его были достаточно грубы, речь резка, а поступки, с ее точки зрения, необъяснимы: мягкий в одних вопросах, он был тверд и непреклонен в других. Но его обезоруживающая улыбка и какое-то скрытое обаяние быстро снимали возникающее иной раз между ними напряжение и обиды. Все это Зоя, не привыкшая подолгу размышлять о людях и их поступках, ощущала скорее инстинктивно, чем осознанно. И потому не пыталась разобраться, что стоит за их взаимной симпатией: дружеские отношения, личная привязанность или за всем этим кроется нечто большее.
Сегодняшней ночью в постели Зоя вновь надумала преступить однажды обозначенную Генкой черту. И вызвано это было отнюдь не вспыхнувшей в ней страстью, а страхом. Страхом, что он бросит ее, спасует, оставит одну. Чисто по-женски она хотела укрепить их отношения, упрочить их, привязать его к себе понадежнее — нитями интимной близости.
